Императорская Россия в лицах. Характеры и нравы, занимательные факты, исторические анекдоты
Шрифт:
(А. Пушкин)
<…> Он прожил свой век столько же эгоистом, как и философом, и приносил более чести званию воина-полководца, нежели семьянина. Он разрознился с женой и, подобно Лафонтену, сделался совершенно чуждым своей семье. Один из его сыновей, окончив курс наук, приехал к отцу в армию, просить его о принятии на службу. «Да вы-то кто такой?» – спросил Румянцев. – «Сын ваш». – «А, а! Весьма приятно. Вы таки выросли». После нескольких, столь же
Вот и другая еще черта: сын его, Сергей, возвращаясь из своего посольства в Швеции (1794), просил у Николая Ивановича Салтыкова рекомендательного о себе письма к отцу своему, чтобы ему представиться и быть хорошо принятым.
(РА, 1885. Вып. I)
Князь В. М. Долгоруков-Крымский
Какой-то генерал услышал, что московский главнокомандующий, князь Василий Михайлович Долгоруков-Крымский, отзывается о нем с невыгодной стороны, и, встретившись с ним на одном вечере, пристал к князю с требованием, чтобы тот прямо высказал, что думает о нем. Князь долго отнекивался, но генерал продолжал настаивать. Тогда Василий Михайлович в свою очередь потребовал, чтобы он дал слово не сердиться за те слова, которые у него сорвутся с языка, и, когда генерал обещал, громогласно объявил:
– Ты из каналий каналья! Ты сам этого хотел: слышали честные люди!
(Из собрания М. Шевлякова)
К московскому главнокомандующему, князю Долгорукову-Крымскому, на обед приглашен был только что приехавший генерал-поручик К. И. Каульбарс. Он опоздал. За столом началось движение стульев, чтобы поместить его, а князь с неудовольствием громко сказал: «Не беспокойтесь! Разве неизвестна русская пословица, что немец везде место сыщет».
(Из собрания П. Карабанова)
Однажды к князю Василию Михайловичу Долгорукову-Крымскому, в бытность его главнокомандующим в Москве (1780–1782), явилась мещанка и, упав на колени, со слезами умоляла его возвратить ей дорогие вещи, присвоенные немцем, у которого она занимала деньги.
– Встань, – сказал князь, – и говори толком, без визгу: заплатила ему долг или нет?
– Только, батюшка, тремя днями опоздала, а он, окаянный, от денег отказывается и вещей не отдает.
– Опоздала! Так ты и виновата сама, а жалуешься! Но точно ли вещи у него?
– Точно, батюшка. Иначе бы я не беспокоила тебя. Он еще не сбыл их с рук, просит более, чего они стоят.
– Хорошо. Попытка не пытка, спрос не беда. Попов! Пошли-ка за немцем и вели моим именем попросить сейчас же приехать ко мне.
Когда немец явился, князь встретил его словами:
– Здравствуй, Адам Адамыч (об имени он узнал предварительно от мещанки), я очень рад, что имею случай познакомиться с тобой.
– И я очень рад, – отвечал немец с низкими поклонами.
– Адам Адамыч! Ты знаешь эту мещанку?
– Как не знать, ваше сиятельство! Она брала и задержала мои деньги. Я последние ей отдал, нажитые великим трудом, и к тем еще занял у одного человека, весьма аккуратного, честного, который живет одними процентами.
– Честный человек, каким ты описываешь
себя, Адам Адамыч, не может знаться с бездельниками. Докажи мне свою честность, удружи, прошу тебя: она отдает тебе долг, отдай ей вещи.– С великою радостью исполнил бы я желание вашего сиятельства, но я вещи продал в городе неизвестному человеку, их нет у меня.
– Слышь ты, какая беда, – возразил князь.
– Не верьте, батюшка, – вмешалась мещанка, – он лжет, хочет разорить меня, несчастную! Вещи у него спрятаны дома.
– Так прошу тебя, Адам Адамыч, – продолжал князь, – присесть к столу моему.
– Помилуйте, ваше сиятельство, – отвечал немец с поклонами, – много чести! Не извольте беспокоиться. Я могу стоять в присутствии вашей великой особы.
– Полно, Адам Адамыч, болтать вздор, – сказал князь, улыбаясь, – ты у меня не гость. Я с тобой разделаюсь по-своему. Садись. Бери перо и пиши к своей жене, по-русски, чтоб я мог прочесть: «Пришли мне с подателем вещи мещанки N.N., у нас хранящиеся».
Немец, взявшись за перо, то бледнел, то краснел, не знал, на что решиться, и клятвенно уверял, что у него нет вещей.
– Пиши, что я тебе приказываю! Иначе будет худо, – вскрикнул князь грозно.
Записка была написана и отправлена с ординарцем князя. Через несколько минут он привез вещи. Отдавая немцу деньги, князь сказал:
– Ты имел полное право не возвращать вещей, несмотря на убеждения бедной женщины и на мои просьбы, но когда посредством клятв надеялся овладеть ее собственностью, разорить несчастную, покушался обмануть меня, начальника города, то, признавая в тебе лжеца, ростовщика, на первый раз дозволяю возвратиться к себе домой и помнить, что с тобою было. Попов, – прибавил князь, обращаясь к правителю своей канцелярии, – не худо бы записать его имя в особую книгу, чтоб он был у нас на виду.
(«Исторические рассказы…»)
Граф К. Г. Разумовский
Однажды в Сенате Разумовский отказался подписать решение, которое считал несправедливым.
– Государыня желает, чтоб дело было решено таким образом, – объявили ему сенаторы.
– Когда так – не смею ослушаться, – сказал Разумовский, взял бумагу, перевернул ее верхом вниз и подписал свое имя…
Поступок этот был, разумеется, немедленно доведен до сведения императрицы, которая потребовала от графа Кириллы Григорьевича объяснений.
– Я исполнил вашу волю, – отвечал он, – но так как дело, по моему мнению, неправое и товарищи мои покривили совестью, то я почел нужным криво подписать свое имя.
В другой раз, в Совете, разбиралось дело о женитьбе князя Г. Г. Орлова на его двоюродной сестре Екатерине Николаевне Зиновьевой. Орлов, всегдашний недоброжелатель Разумовского, в это время уже был в немилости, и члены Совета, долго пред ним преклонявшиеся, теперь решили разлучить его с женою и заключить обоих в монастырь. Разумовский отказался подписать приговор и объявил товарищам, что для решения дела недостает выписки из постановления «О кулачных боях». Все засмеялись и просили разъяснения.
– Там, – продолжал он, – сказано, между прочим, «лежачего не бить».
Как-то раз, за обедом у императрицы, зашел разговор о ябедниках. Екатерина предложила тост за честных людей. Все подняли бокалы, один лишь Разумовский не дотронулся до своего. Государыня, заметив это, спросила его, почему он не доброжелательствует честным людям?
– Боюсь – мор будет, – отвечал Разумовский.
(Д. Бантыш-Каменский)