Императорские изгнанники

– Это сделал Нерон?
– поинтересовался Макрон.
– В последний раз, когда я видел их двоих вместе, она вертела его на своем мизинце. Похоже, у мальчика наконец-то выросли яйца, и теперь он распорядитель представления. Молодец.

– Может быть, - задумался Катон. Судя по опыту общения с новым императором, он сомневался, что Нерон проявил такую инициативу в одиночку. Скорее всего, его рукой руководила другая фракция во дворце.
– Так кто же в эти дни советует императору?

Хотя его несколько успокоили, что его слова не будут использованы против него, трактирщик понизил голос.
– Некоторые говорят, что настоящая власть теперь в руках Бурра, командира преторианской гвардии. Его и Сенеки.

Катон переварил эти сплетни и приподнял бровь.

– А что говорят другие?

–  Говорят, Нерон стал рабом своей любовницы Клавдии Актэ.

–  Клавдия Актэ? Никогда о ней не слышал.

– Я не удивлен, господин. Не слышали, если вы отсутствовали несколько лет. Ее видели в его компании только как последние несколько месяцев. В театре, на скачках и т.д. Я видел ее сам в последний раз, когда был в Риме. Симпатичная, но говорят, что она вольноотпущенница, а консервативным людям это не нравится.

– Могу представить.
– Катон знал, насколько скрупулезно обидчивые сенаторы, более склонные к традиционным взглядам, относились к социальным различиям. Они рассматривали случайность рождения, которая дала им огромные привилегии, как некое право, данное богами, относиться ко всем другим людям как к неполноценным от рождения. Наигранный вид превосходства худших из них действовал ему на нервы. Даже если они думали, что их дерьмо пахнет лучше, чем у немытой черни, это было не так. Более того, как правило, большую часть содержимого их головы занимало все то же дерьмо, а не та остаточная материя, принимаемая ими за мозг. Мысль о том, что император демонстрирует миру свою низкорожденную женщину и утирает им нос этим фактом, привела бы наиболее чувствительных сенаторов в заговорщицкое безумие. Нерон играл в опасные игры, даже если и не подозревал об этом.

– Тогда я оставлю вас заканчивать вашу трапезу, господин.
– Трактирщик кивнул Катону и его товарищам и отошел к своему табурету в конце стойки.

Макрон сделал быстрый глоток вина из своей чаши, затем рыгнул и улыбнулся.
– Похоже, в Риме все изменилось к лучшему. Если повезет, эта змея Паллас направится в подземный мир и больше не причинит нам неприятностей. За это стоит выпить.

Но его друг не отреагировал на приглашение, задумчиво глядя вниз.

– Что случилось, Катон? Нашел способ увидеть обратную сторону ситуации? Хоть раз, почему бы не отпраздновать хорошие новости?

Катон вздохнул и взял свою чашу.
– Справедливо. Но скажи мне, мой друг, исходя из нашего предыдущего опыта, как часто плохие новости сменяют хорошие?

– Да, к фуриям долбанный пессимизм и насладимся вином, почему бы и нет?

Петронелла толкнула его локтем.
– Следи за языком! Ты хочешь, чтобы молодой Луций заговорил как ты?

Макрон взглянул на мальчика и подмигнул. Луций ухмыльнулся.

– Тогда будем надеяться, что я ошибаюсь, - сказал Катон. Он поднял чашу.
– За Рим, за дом и за мирную жизнь. Мы это заслужили.

*************

ГЛАВА ВТОРАЯ

«Возвращение домой по-прошествии нескольких лет всегда сопряжено с некоторым неудобством», - размышлял Катон, когда они въезжали в столицу и пробирались по ее многолюдным улицам. Несмотря на то, что его чувства были переполнены знакомыми видами, звуками и запахами города, что-то в нем казалось странным и тревожным. Это чувство, что все ушло вперед, и он вдруг стал чужим в том месте, где родился и вырос. Кроме того, город ощущался теперь каким-то маленьким. Когда-то Рим был для него целым миром, огромным и всеобъемлющим. Казалось невозможным поверить, что его улицы, храмы, театры и дворцы можно превзойти в своем великолепии, что ассортимент предлагаемых развлечений может быть где-то лучше, что изысканность его библиотек и ученых может сравниться с каким-либо другим городом в империи или за ее пределами. Однако с тех пор, как Катон покинул город, он успел увидеть богатство Парфии и Великую библиотеку в Александрии, чьи галереи раскинулись в тени возвышающегося маяка Фароса, гораздо выше и внушительнее любого здания в Риме. «Но потом, - рассуждал он, - все места, как и все впечатления, кажутся менее впечатляющими, когда мы снова их посещаем. Опыт постоянно преобразовывал восприятие памяти, так что воспоминания о его первоначальном удивлении теперь казались немного постыдной наивностью».

Несмотря на это, в погружении в привычное было что-то приятное. Вымученное чувство причастности, решил он, лучше, чем отсутствие корней. Несмотря на вонь сточных канав и мусора на улицах, здесь ощущался теплый аромат свежеиспеченного хлеба, древесного дыма и пьянящий запах специй с рынков. Вспоминаемые переулки и широкие улицы вставали на свои места, пока они прокладывали свой маршрут рядом с императорским дворцом, пересекали Форум и поднимались по склону Виминальского холма, проходя через переполненные и разрушающиеся многоквартирные инсулы в трущобах у подножия холма. Взяв Луция за руку, чтобы убедиться, что людской поток не раскидает их на узкой оживленной улице, Катон посмотрел вниз и увидел возбужденный блеск в глазах сына, когда тот бросил взгляд на суетящихся вокруг людей.

– Знаешь. Когда мы покинули Рим, ты, был слишком мал, чтобы помнить об этом месте.

– Я помню, отец, - вызывающе ответил Луций.
– Мне шесть лет. Я не ребенок.

Катон рассмеялся.

– Я никогда не говорил, что ты малыш. Ты быстро растешь, мой мальчик. Слишком быстро, - добавил он с горечью.

– Слишком быстро?

– Ты поймешь, что я имею в виду, когда сам станешь отцом.

– Я не хочу быть отцом. Я хочу быть солдатом.

Выражение лица Катона ожесточилось, когда в его мыслях промелькнули как душераздирающие, так и славные воспоминания.

– Когда придет время, мы об этом поговорим, если это действительно то, чего ты хочешь.

– Я этого очень хочу. Дядя Макрон говорит, что я буду хорошим солдатом. Таким же, как ты. Я даже буду командовать своей собственной когортой.
– Он протянул свободную руку и потянул Макрона за тунику.
– Так ты сказал, не так ли, дядя Макрон?

– Ты прав, мой мальчик.
– Макрон кивнул, крепко держа Кассия за поводок. Возбужденный обилием запахов и звуков вокруг, пес стремился исследовать все вокруг.

– Быть воином у тебя в крови. Это сделает из тебя мужчину.

Катон почувствовал, как его сердце замирает при виде этой перспективы. В отличие от своего друга, он не рассматривал войну как возможность обрести славу. В лучшем случае это было необходимое зло. Последнее средство, когда все попытки найти мирное решение споров между Римом и другими империями и царствами терпели неудачу. А также для восстановления порядка в случае восстания или другого гражданского конфликта. Он знал, что Макрон мало симпатизировал его взглядам на этот вопрос, и поэтому они вдвоем редко обсуждали этот вопрос в лоб. Именно поэтому Катона раздражало то, что Макрон поощрял его сына. Он достаточно хорошо знал своего друга, чтобы понимать, что это не попытка использовать Луция в качестве посредника в их дискуссиях с расходящимися взглядами; просто невинное поощрение. Это еще больше затрудняло противодействие, ибо могло показаться, что он слишком остро реагирует. Отвлечение внимания было бы лучшей стратегией.

– Мы должны найти тебе наставника, как только устроимся, Луций.

Мальчик нахмурился.

– Не хочу. Я хочу играть с дядей Макроном и Петронеллой.

Катон вздохнул.
– Ты прекрасно знаешь, что они скоро покинут Рим. Тебе понадобится кто-то, кто присмотрит за тобой и начнет твое образование, когда Петронеллы больше не будет рядом.

Она бросила на него мрачный взгляд.
– Я научила его буквам и цифрам, хозяин. И немного читать.

– Да я знаю. Прошу прощения… Я благодарен тебе. Заменить тебя будет непросто.