Императорские изгнанники

Катон подобрал щит, лежавший рядом с телом вспомогательного пехотинца, чья голова была размозжена, когда он почти выбрался из ущелья. Крепко ухватившись за выступ, он оттолкнулся и бегом направился вперед, чтобы присоединиться к Плацину.

– Хорошая работа, центурион!

– Префект? Что вы здесь делаете? Вы должны быть в резерве.

– Полегче. Я не собираюсь забирать себе твою славу. Это твое сражение.

– Справедливо.
– Плацин кивнул и жестом указал на ворота.
– Они здорово будут полыхать, когда огонь перекинется на эти бревна.

Катон рассматривал пламя, полыхавшее по всей длине стены. Каменная кладка не пострадала от огня, но жар не позволит врагу занять парапет. В то же время не было никакой возможности использовать штурмовые лестницы.

– Как только израсходуешь последние связки, бросайте лестницы и рамы в пламя и выводи своих людей отсюда.

– Да, господин.

Катон помнил о необходимости позаботиться о том, чтобы вместе с Аполлонием и пастухом взобраться по козьей тропе, как только станет достаточно светло, чтобы ознакомиться с обходным путем по хребту. Он похлопал Плацина по плечу.
– Резервы не нужны. Я поведу их обратно к нашим укреплениям, и увидимся уже в лагере.

Когда центурион уже было поднял руку для салюта, его голова вдруг запрокинулась назад, руки ослабли, и он рухнул на землю навзничь. Катон тут же присел, подняв щит, чтобы защитить Плацина и себя. В свете пламени он увидел зияющую рану в том месте, где камень, пущенный пращником, пробил лоб центуриона над переносицей. Из раны сочилась кровь, а Плацин начал сильно дергаться. Катон ухватился за кожаный ремень на верхней части снаряжения центуриона и потащил его тело к основанию ближайшего утеса, прикрыв их обоих щитом, как мог. Подперев его, он увидел, что Плацин потерял сознание.

Один из ауксиллариев, который добавил в костер свою связку хвороста и теперь направлялся к ущелью, сделал шаг вперед – к пути своего отступления.

– Ты!
– Катон встал и преградил ему путь.
– Отнеси центуриона в тыл.

Он помог поднять Плацина на плечи ауксиллария и направил его ко входу в ущелье, затем повернулся назад и прижал руки ко рту.
– Опцион Кавдий!

За защитной рамой, расположенной ближе всего к пылающим воротам, появилась фигура.

– Кавдий!
– Катон замахал руками.
– Сюда!

Опцион выскочил из укрытия и помчался по открытой местности. Катон знал Кавдия только в лицо, младший офицер с озабоченным видом, присевший рядом с ним, похоже, не был готов к тому, чтобы занять место своего командира.

– Центурион Плацин ранен. Его отвели в тыл. Теперь ты командуешь первой центурией.

Катон повторил приказ, который он отдал Плацину всего несколько мгновений назад, и пристально всмотрелся в лицо опциона.
– Ты понимаешь, что ты должен делать?

– Да, господин. Думаю, да.

– Не думай. Просто сделай это, - сурово ответил Катон и подтолкнул его к воротам.
– Вперед!

Опцион поспешил на свою позицию, и Катон подождал, пока тот отдаст приказ, отправив первую центурию обратно через ущелье. Удовлетворенный тем, что Кавдий способен командовать отходом, он снова взял щит и бегом бросился в узкий проход вместе с остальными солдатами резерва. Сверху продолжали сыпаться камни, убивая и раня все новых солдат, которые вслепую отступали к своим укреплениям. Катон не отставал от них, призывая их двигаться как можно спокойнее, понимая, что любая паника может вызвать давку в ограниченном пространстве, что приведет лишь к хаосу и большим потерям.

В конце концов, он вышел из ущелья и присоединился к беспорядочной толпе, движущейся через скалы к безопасному рву и валу, которые преграждали врагу путь в римский лагерь. Пройдя через ворота, он опустил свой щит и нашел Массимилиана, чтобы сообщить ему, что Плацин ранен.

– Теперь ты здесь командир.

– Да, господин.

Катон рассматривал его при свете огня в ближайшей жаровне. В выражении лица центуриона было удивление и тревога, но Катон знал этого человека достаточно хорошо, чтобы быть уверенным в его способностях.

– Ты знаешь, что делать. Если по какой-то причине я не вернусь к тому времени, когда костер догорит, ты должен возглавить атаку в долину.

– Я понимаю, префект. Я не подведу вас.

*******

Аполлоний ждал его на небольшом расстоянии за воротами. Пастух уже сидел в седле на осле и выглядел нервным и неловким. Аполлоний без лишних слов передал Катону поводья его коня, а сам вскочил на своего. На восточном горизонте уже появились первые бледные полосы наступающего рассвета. Там, в ущелье, на фоне черных скал сверкал красный оттенок бушующего пожара.

Как только Катон оказался в седле, агент схватил поводья осла и кивнул в сторону запада.
– Нам туда!

Они направились к тропе, которая проходила мимо хребта, и ускорили шаг, как только оказались на более твердой земле. Хотя козья тропа не годилась для большой группы людей, Катон надеялся, что втроем они смогут пройти по ней и с высоты гребня хребта определить, где держат Клавдию и других заложников, и, если возможно, спасти их.

*****************

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ТРЕТЬЯ

– Ты уверен в этом?
– спросил Катон, наклонив голову и взглянув на скалу. В слабом свете зари он мог видеть пучки травы, необычные кусты и небольшие деревца, отчаянно цепляющиеся за скалы. Его внимание привлекло какое-то движение, и он различил козу, находившуюся на десятки метров выше, по всей видимости, на самом краю утеса.
– Я вообще не вижу ни одной долбанной тропинки, не говоря уже о практической осуществимости восхождения, как ты утверждал.

– Все в порядке, - сказал Аполлоний, указывая на каменный выступ у подножия утеса.
– Все начинается за ним. Покажи ему, Милопий.

Пастух двинулся вперед, ведя двух римлян к глыбе, которую Катон принял за часть утеса, подле которого они незадолго до этого спешились. И только когда он оказался совсем близко, он смог увидеть, что позади нее была брешь. Милопий внезапно побежал вперед и поманил их.

– Видеть? Видеть?

Когда они обогнули глыбу, открылось начало тропинки. Она была едва ли достаточно широкой, чтобы коза могла подняться по склону утеса, и достаточно крутой, чтобы подъем этот был утомительным.

Катон прищелкнул языком.
– Неудивительно, что разбойники не нашли ее. Даже если бы они это сделали, я осмелюсь сказать, что они бы никогда не поверили в то, что кто-то попытается использовать этот путь. Он непроходим.