«Империя!», или Крутые подступы к Гарбадейлу

— Ты чо? Если скинуть на фиг все шмотки — останешься голяком, а как же?

— Не, ты не въезжаешь, — отвечает голос Танго. — Я что хочу сказать: если у тебя на теле есть татуха, ее ты не скинешь. Вот и получается: раз на тебе что-то есть, ты типа уже не голяком. Усек?

— Усек, что у тебя крыша съехала. Это… О, Якудза, наконец-то! Как жизнь, Як?

Ол говорит:

— Всем привет.

В гостиной — новое лицо: приземистый толстяк с обалденно длинными темными волосами. На нем джинсы и черный кожаный жилет — в общем, канает под «блэк-саббатовского» роуди образца семидесятых. Волосня приоткрывает близко посаженные глаза, здоровенный шнобель и толстый косячок. Коротышка озадачен появлением Филдинга, но потом вроде кивает. Кроме него в комнате находится только Танго, которого Олбан просит «на пару слов». Они выходят. Филдинг осторожно присаживается на диван, мечтая только о том, как бы поскорее отсюда убраться. Рядом с телевизором лежит знакомая серебристая коробочка, присоединенная проводами, а на ковре у телевизора — пара пультов. Коротышка смотрит на Филдинга, а тот сморит на него, полный решимости не отводить взгляд. Оттого что толстяк не переставая курит, видимые участки его физиономии закрывает плотная дымовая завеса. Через некоторое время он улыбается и протягивает косяк:

— Затянуться хочешь?

Филдинг почти соглашается, просто потому, что от него ожидают отрицательного ответа, но здравый смысл берет верх.

— Нет, спасибо. За рулем.

Волосан кивает и еще раз затягивается. Надолго задерживает в легких дым, потом выдыхает. Филдинг снова подумывает открыть окно. Ему кажется, он дуреет уже оттого, что находится в этой комнате.

— По-моему, нас не представили, — говорит коротышка после очередного выдоха.

— Филдинг.

— Ага. Верб.

Филдинг из вежливости улыбается и кивает. Волосан замечает, что Филдинг покосился в сторону приставки.

— Это моя, — говорит он. — Мы тут с Танго поиграться хотели.

— Вот оно что. — На полке под телевизором Филдинг замечает DVD в знакомой упаковке и широко улыбается.

Возвращаются Олбан и Танго.

— Ну, может, на пару дней, — говорит Ол.

Через плечо у него перекинут небольшой вещмешок, а не тот заскорузлый, чуть не в человеческий рост рюкзачина солдатского образца, который Филдинг видел до этого. Похоже, я переоценил свой дар убеждения, думает Филдинг. Ладно, не все сразу.

Ол смотрит на него:

— Готов?

— Vamanos muchachos, ⁸ — говорит Филдинг, вставая.

— До скорого, Громила, — говорит Танго, провожая их до дверей. — Рад был познакомиться, Филдинг. Мой дом — твой дом.

— Спасибо. Будь здоров.

Из коридора Филдингу видно, как в гостиной Берб включает «спрейнтовскую» приставку «Соrр V-Ех» и устанавливает диск с легендарной игрой «Хозяева ИМПЕРИИ!»

2

8

Пошли, ребята (исп.).

Как-то среди ночи выпивал он с парой работяг посреди огромной делянки; нормальные были ребята, дружные. Ночевали они в старом фургоне, который предоставила фирма, в долине Спейсайд: когда-то там были необъятные леса. Выпили виски, догнались пивом, решили перекинуться в покер. Ему все время шла карта, но ближе к ночи он пару раз неудачно сблефовал и лишился почти всего выигрыша, так что в конце концов каждый остался более или менее при своих. Часа в три ночи заварили чаю, сгрызли по сухарю и завалились на боковую; все дружно храпели в спальных мешках, не замечая смрада. Наутро предстоял полный рабочий день, но бригадир, по слухам, укатил в Инвернесс, откуда раньше полудня не добраться, а у них был приличный задел.

Он проснулся затемно — мочевой пузырь чуть не лопнул. Пошатываясь, сунул ноги в расшнурованные ботинки и в одних трусах вышел отлить.

Лето шло к концу, ночь выдалась ясная. Он стоял в лунном свете, направляя струю в кучу лапника, сложенного у дороги в нескольких метрах от фургона. Они валили могучие шотландские сосны и зачищали стволы специальными пилами, как будто затачивали гигантские карандаши, которые потом грузили на лесовозы. После них оставался хаос: насколько хватало глаз, повсюду валялись сучья и некондиционные деревья, землю бледной лавой устилали опилки и щепки, словно здесь ожил вулкан или прокатилась опустошительная война. Он поглядел на звезды, окинул взглядом застывшую ярость поверженного леса. Струя не иссякала. Пузырь и в самом деле переполнился. Теперь нужно было попить воды, чтобы утром голова не раскалывалась.

Тут из-за фургона неслышно выбежала эта лисица: она замерла, склонив голову набок, и уставилась на него. Красавица. Мех отливал в лунном свете иссиня-черным и ослепительно-белым, со слабой рыжинкой, скорее воображаемой, чем различимой. Луна светила так ярко, что отражалась в глазах-бусинках. Черный нос поблескивал влагой.

Поймав ее взгляд, он тоже медленно склонил голову набок. Лиса сделала пару осторожных шажков вперед и потянулась носом туда, где приземлялась струя. Его так и подмывало слегка повернуться и прицельно направить струю на эту лесную тварь — да любой мужик бы так поступил, — только он этого не сделал. Лисица деликатно принюхалась и опять подняла глаза. У него дело близилось к завершению: струя ослабла и перешла в последние капли. Он усмехнулся и пожал плечами. Лиса обежала его сзади, чуть наклонив голову, напоследок обернулась и исчезла за другим углом фургона.

Об этом случае он никому не рассказывал, даже с ребятами наутро не поделился. В принципе, ничего особенного: им частенько попадались на глаза олени, белки, а то и горностаи; встречались рыси, куницы; но ту ночную встречу он почему-то захотел оставить при себе и для себя одного. В голову лезли вопросы: интересно, лисица прежде жила в этом лесу, а теперь, когда леса не стало, вынуждена искать нового пристанища, или, может быть, она просто решила обследовать новые места, раз уж появилась просека; а может, ей все по барабану — что она вообще понимает? Он спрашивал себя: знает ли лесная живность, что человек создал эти однообразные лесопосадки на месте настоящих лесов, а потом на том же месте создал нынешний хаос, и может ли живность кого-то осуждать?

Олбан смотрел, как трасса А9 убегает под серебристый капот; эмблема из трех лучей маячила впереди, будто орудийный прицел. С каждой минутой они удалялись от Перта в сторону реки Эрн. Дорога шла под уклон: по одну сторону тянулись лесопосадки шотландских сосен, по другую простирались заливные луга, за которыми начинались северные подножия невысоких Очилских гор. Черно-красный iPod, встроенный в бортовую стереосистему, выдавал старую танцевальную музыку времен бурной юности Филдинга. Олбан кожей ощущал сложенный в несколько раз листок, засунутый в задний карман джинсов. Ему вспоминался разговор двенадцатилетней давности.

«Ты еще многого не знаешь, юноша, — сказала ему двоюродная бабка Верил. — Многого я тебе пока не могу открыть — час еще не пробил».

«А когда пробьет?» — спросил он.

«Откуда мне знать? Может, и никогда. Но сейчас точно не время».

«Это почему же?»

«В том, что касается семьи… или любой другой группы людей, иногда приходится ждать чьей-нибудь смерти или такого момента, когда по какой-то причине важные вещи утрачивают свое значение. Хотя, надо сказать, есть такие вещи, которые никогда не утрачивают своей важности. Или же приходится выжидать приближения собственной смерти, когда, честно говоря, уже безразлично, в какой миг лопнет мыльный пузырь. Ну, сам знаешь, как говорится: когда это самое упадет на вентилятор.»

Он помолчал.

«Тогда зачем было заводить этот разговор?»

Берия как-то странно покосилась в его сторону.

«Сама не знаю, Олбан. Может, просто для очистки совести. Чтобы не солгать, но и не выдать правду, чтобы сбить другого с толку простым умолчанием. Понимаешь?»

Хорошо известные или хотя бы смутно знакомые Олбану мелодии сменились песней «Block Rockin' Beats» дуэта Chemical Brothers. Филдинг издал радостный вопль и врубил музыку на всю катушку.

— Классно! — просиял он. — Помнишь эту? Сингапур помнишь? Черт возьми! Ну и зажигали мы тогда, старик!