Империя ученых (Гибель древней империи. 2-е испр. изд.)

Приведенные данные весьма условны, поскольку отражают прежде всего субъективное мнение современников и хронистов. Критерии же квалификации «сильных домов», бесспорно, были неодинаковы в разных районах. Вместе с тем заметное преобладание наиболее общего термина «большая фамилия» для окраинных областей империи может служить косвенным указанием на недифференцированность и соответственно большую замкнутость «сильных домов» в условиях неразвитой экономики юга. Господствующий слой местного общества в центральных районах отличался более сложной структурой.

В любом случае в лице «сильных домов» мы имеем дело не с организованным и четко фиксированным слоем, но с довольно аморфной элитой, определявшейся в субъективных понятиях «могущества», «богатства», «авторитета» и т. п. На облике «сильных домов» лежит печать особой исторической двойственности. Будучи продуктом распада общинно-родового строя и развития классовых отношений, «сильные дома», как форма социальной организации, были ориентированы назад, к архаическим временам. Они моделировали себя по образцу клановой структуры доклассовой эпохи и утверждали квазиобщинный порядок. В итоге они не сумели превзойти рамки домашнего рабства, замкнутость деревенской общины, и, хотя в их укладе легко различить черты как рабовладения, так и феодализма, они не создали ни рабовладельческого, ни феодального общества и публичных институтов, соответствующих данным типам классовых отношений. На ограниченность исторических потенций «сильных домов» указывает и внутренняя слабость их организационной структуры, характеризовавшаяся сочетанием принципов иерархизма и абсолютной власти предводителя. Как следствие, ни один из них не стал созидательной силой общественного развития. Статус в раннеимператорском Китае воспринимался как формальная и отчужденная от личности величина. Личная же преданность господину так и осталась вне закона.

Проблема отмеченной двойственности, если угодно, «половинчатости» социального уклада «сильных домов» – ключевая проблема исторического развития раннеимператорского Китая. Нельзя решить ее, ограничиваясь анализом структуры деревенского общества. Процесс возвышения «сильных домов» необходимо рассмотреть в широкой исторической перспективе, в свете его влияния на организацию господствующего класса империи.

Местная элита и центральная бюрократия

Знакомство с укладом «сильных домов» позволяет судить о некоторых основных чертах ханьского общества. Оно дает основание говорить применительно к древней империи о ячеистой структуре экономики, базировавшейся на довольно замкнутых поместьях. Внутри «сильных домов» существовали социальное неравенство и отношения эксплуатации, но классовые антагонизмы в них были скрыты под оболочкой патриархальных отношений. Уклад «сильных домов» отображает незавершенный переход к классовому обществу, когда процессы классообразования еще не привели к разрыву с архаическим наследием. Патриархальная оболочка «сильных домов» обусловила слабость «горизонтальных» классовых связей. Основными факторами политической интеграции в китайской империи являлись военная сила и идеология. Не случайно и воцарение, и реставрация ханьской династии были результатом победы неоднородной в социальном отношении региональной группировки «сильных домов», боровшейся за власть с другими такими же группировками.

Отмеченные особенности социальной организации ханьской империи мы можем наблюдать на примере взаимоотношений среди местной элиты, отличавшихся особой двойственностью и противоречивостью. Хотя верхушка местного общества, как мы увидим, представляла собой весьма компактный и обособленный круг семейств, отношения внутри него далеко не всегда были дружественными. По страницам ханьских хроник рассыпаны десятки упоминаний о жестоких распрях и кровной мести среди местных магнатов, считавших месть за родича или друга делом чрезвычайной важности. Для этого могли жертвовать всем своим состоянием, не жалели ни сил, ни времени и действовали всеми возможными способами. Так, некто Су Бувэй прорыл подземный ход к дому убийцы своего отца и, не застав обидчика на месте, зарубил его жену и ребенка без ущерба для собственной репутации [Хоу Хань шу, цз. 31, с. 19а]. В другом случае Ян Цю, отпрыск влиятельного в округе семейства, убил служащего, оскорбившего его мать, сжег дом обидчика и не только не понес наказания, но, напротив, «снискал себе славу» и сделал быструю карьеру [Хоу Хань шу, цз. 77, с. 12а]. Популярность обычая кровной мести среди верхов ханьского общества внушала серьезное беспокойство идеологам империи [Хань шу, цз. 72, с. 25б; Хоу Хань шу, цз. 28а, с. 4б].

За присущими местной элите щепетильностью в вопросах чести, легко уязвимым самолюбием, страхом быть опозоренным нетрудно разглядеть острое соперничество между отдельными ее представителями, которое в свою очередь проистекало из их разобщенности и отсутствия вполне объективного и узаконенного критерия социального статуса. Не случайно рознь была особенно сильна среди наиболее замкнутых «сильных домов» юга, где она доходила до стремления насолить друг другу «из принципа» даже в ущерб собственным интересам и в конце концов воспрепятствовала созданию устойчивого самостоятельного государства южан после распада ханьской империи.

Слава и позор подобны страху. Знатность подобна великому несчастью в жизни. Что значит слава и позор подобны страху? Это значит, что нижестоящие люди приобретают славу со страхом и теряют ее тоже со страхом. Что значит знатность подобна великому несчастью в жизни? Это значит, что я имею великое несчастье, потому что я дорожу самим собой. Когда я не буду дорожить самим собой, тогда у меня не будет и несчастья. Поэтому знатный, самоотверженно служа людям, может жить среди них. Гуманный, самоотверженно служа людям, может находиться среди них.

«Дао-дэ цзин»

Таким образом, политика в обществе провинциальных магнатов – арена борьбы за первенство, где каждый должен сам постоять за себя и где отсутствует эффективный механизм устранения соперничества и розни. Это не значит, конечно, что антагонизм в кругах местной элиты был вовсе непреодолим – в конце концов у предводителей «сильных домов» было много общего между собой. Но едва ли не единственным, хотя и чрезвычайно гибким, средством налаживания сотрудничества были узы брака. Показательный эпизод содержится в биографии позднеханьского деятеля Лю Фана, где сказано, что Лю Фан враждовал с несколькими чиновниками, в том числе со своим земляком Тянь Юем. Впоследствии, записано далее, «Тянь помирился и связал себя брачными узами с семьей Лю Фана» [Саньго чжи, цз. 14, с. 38а]. Известно, что во II в. по крайней мере три из пяти крупнейших кланов Сянъяна были породнены между собой [Яно, 1976, с. 107]. Брачными узами были связаны и наиболее могущественные кланы Наньяна.

Однако не следует переоценивать эффективность брачных связей, не устранявших объективных причин соперничества и конфликтов. Любопытное тому свидетельство – деятельность Чжао Гуанханя на посту правителя Инчуани в 73 г. до н. э. До его назначения на эту должность могущественные кланы области были породнены друг с другом и сообща оказывали давление на администрацию. С помощью подложных писем и клеветнических слухов Чжао Гуанхань быстро рассорил местных магнатов, впредь отказавшихся заключать друг с другом брачные союзы [Хань шу, цз. 76, с. 2а]. Тактика Чжао Гуанханя, надо сказать, типична для ханьской бюрократии, действовавшей по принципу «разделяй и властвуй». Нередко провинциальные правители намеренно приближали к себе одних магнатов и отстраняли других, натравливая соперничавшие фракции друг на друга (см. [Хань шу, цз. 83, с. 12б-13а, цз. 90, с. 14а]).

Единство, таящее в себе семена раздоров, вражда, готовая смениться согласием, – таковы два аспекта политики в местном обществе, две стороны единого целого. Локальные лидеры – всегда друзья-враги в отношениях между собой. Надо полагать, конфуцианская ученость потому и была столь охотно воспринята провинциальной элитой, что она предоставила ей некие «объективные» критерии престижа, отсутствовавшие в ее обществе. Но заслуживает внимания не само наличие единства и вражды в обществе местной элиты, а соединение именно крайностей кровной вражды и кровного союза. В этом, несомненно, отобразились отмеченные выше гомогенность и разобщенность местной элиты. Подобная форма регулирования общественных отношений, определявшая статус в категориях клановой организации, являлась наследием родового строя. Однако в условиях имперской государственности этот реликт архаической эпохи был в значительной мере заслонен идеалами и ценностями традиции ученых-чиновников, составлявших правящую верхушку империи.

Двойственный характер отношений внутри местной элиты полезно сопоставить с отношением к ней имперской бюрократии, которое по-своему тоже отмечено печатью врожденной двойственности. Хотя официально «сильные дома» отнюдь не были в чести у администрации, в действительности они имели ряд преимуществ, позволявших им легко интегрироваться в бюрократическую систему. Богатство открывало местным магнатам двери в чиновничьи канцелярии, а низкие ставки поземельного налога позволяли им наживаться за счет эксплуатации арендаторов-издольщиков. «Милосердие государя не проникает всюду, оно распространяется только на властных и сильных», – замечал по этому поводу позднеханьский историк Сюнь Юэ [Хань цзи, цз. 7, с. 3а-б].