Чтение онлайн

ЖАНРЫ

Империя ученых (Гибель древней империи. 2-е испр. изд.)
Шрифт:

26 Храм Лао-цзы на его предполагаемой родине был воздвигнут (или получил официальное признание) в 149 г. в период владычества семьи Лян и пользовался ее покровительством. В 165 г. евнух Цзюй Гуань по поручению Хуаньди посетил храм, совершив там поклонение. В следующем году император лично совершил поклонение Лао-цзы и Будде во дворце. Начинание Хуаньди, однако, не получило продолжения [Crespigny, 1980, с. 72-73].

27 С точки зрения характера семейно-родственных отношений в ханьском Китае представляет интерес аргументация Хэ Хая, писавшего в докладе: «В соответствии с „Записками о ритуалах“ потомки общего прадеда должны жить отдельно и владеть имуществом порознь. Их чувства взаимной любви и долга слабы, а родство далекое. Но ныне запрет клики распространяется на все пять поколений родства. Это расходится с классическим учением и противоречит правилам обыденной жизни» [Хоу Хань шу, цз. 67, с. 8а].

28 Например, когда Лин-ди и евнухи начали продавать чиновничьи должности, сановнику

Цуй Ле уступили пост гуна за полцены на том основании, что он слыл «славным мужем» Хэнани [Хоу Хань шу, цз. 52, с. 27б]. Другому чиновнику снизили в десять раз квоту денежного взноса от его области из уважения к его «чистой славе» [Хоу Хань шу, цз. 78, с. 32б].

29 Заметим, что древние историографы по-разному оценивают этот альянс. В хронике «Вэй люэ» (III в.) утверждается, что Сюнь Кунь добровольно породнился с Тан Хэном из карьеристских соображений и что его поступок «был осужден почтенными мужами» [Саньго чжи, цз. 10, с. 1б]. Фань Е, видимо, не желая бросать тень на столь славное семейство, реабилитировал Сюнь Куня. Согласно его трактовке, Сюнь Кунь согласился на брак из страха перед Тан Хэном, а сам он «смолоду прославился своим талантом и потому смог избежать упреков» [Хоу Хань шу, цз. 70, с. 24а].

30 К слову сказать, эти служители гарема благодаря их учености приобрели немалый авторитет среди конфуцианских эрудитов и в 175 г. помогли Цай Юну добиться разрешения воздвигнуть у ворот Столичной школы каменные плиты с образцовым текстом Пятикнижия [Хоу Хань шу, цз. 60б, с. 11б].

ГЛАВА 3

1 Оставим в стороне вопрос о том, откуда бралась в человеке «воля» и что позволяло китайцам приписывать ей абсолютную ценность. Ответ на него потребовал бы специального разбора проблемы априорности моральных суждений и в конечном счете – проблемы межкультурного «диалога» вообще.

2 Заслуживает внимания данное Т.А. Метцгером определение цели конфуцианского самосовершенствования как «обретения живого, непосредственного, эмоционально успокоительного и элитистского чувства космического единства и силы посредством морального очищения вместе с познавательным постижением космоса как упорядоченно связанного целого» [Metzger, 1977, с. 81].

3 К такому мнению позволяет прийти, в частности, книга американского синолога Л.А. Шнейдера, посвященная образу Цюй Юаня в китайской культуре [Schneider, 1980].

4 Обстоятельное исследование группировки Лю Бана как союза «людей долга» предпринял Т. Масубути [Масубути, 1960, с. 45 и сл.].

5 Правда, люди строгих манер не всегда одобряли эту практику. Когда ученики Ли Гу стали называть его по должности, от которой он отказался, тот сделал им внушение: «Не занявшему такой пост нельзя присваивать такое имя» [Эршиуши бубянь, с. 2233].

6 Исходное значение понятия «цзе» – коленце бамбука. С древности оно обозначало всеобщий порядок, ритм природы и сообразность человека этим ритмам в ритуале.

7 Характерный эпизод содержится в биографии Ван Сю (рубеж III в.), преданно служившего семейству Юань Шао. Узнав о гибели своего патрона, Ван Сю воскликнул: «Нет у меня господина!» и... пошел служить к Цао Цао, убийце его покровителя [Саньго чжи, цз. 11, с. 16а-б].

8 Носить головную повязку вместо более приличествующей ученому мужу шапки было одной из распространенных черт эксцентричного поведения деятелей «чистых суждений».

9 Характерный эпизод содержится в жизнеописании Ли Хэна (рубеж II-III вв.), уроженца Сянъяна. Живя на чужбине в Учане и будучи простолюдином, Ли Хэн попросил некоего «знатока талантов» оценить его способности, и тот сказал ему: «Во времена, когда много беспорядков, вы обладаете талантом главы ведомства в Палате документов» [Саньго чжи, цз. 48, с. 6б].

10 Сходная оценка приписывается сановнику Цяо Сюаню (ум. в 183 г.), о котором Цао Цао хранил добрую память. Наконец, в «Разных речениях» Сунь Шэна (IV в.) имеется другой вариант отзыва Сюй Шао: «Вы способный подданный во времена порядка и порочный герой смутного времени» [Шишо синь-юй, с. 100]. Эти разночтения напоминают нам, что подобные оценки были прежде всего политическим капиталом и их могли подделывать или перекраивать по своему вкусу.

11 Отзыв Фань Пана каноничен и восходит к трактату «Ли цзи». Данная формула была популярна в ханьскую эпоху и прежде.

12 Речь собеседника Чжу Луна вдохновлена традиционной для китайской культуры идеей зависимости душевных качеств людей от природных условий их родной местности. Считалось, что, хотя милость Неба «беспристрастна», благодатный климат, плодородная почва, неровный рельеф, особенно соседство «гор и вод», благоприятствовали сгущению космической Силы и тем самым – рождению «выдающихся мужей». «Среди гор и вод не обязательно должны иметься выдающиеся мужи, выдающиеся мужи не обязательно должны быть среди гор и вод», – утверждал позднеханьский чиновник, защищая своего протеже, столичного уроженца [Хоу Хань шу, цз. 56, с. 14а].

13 О политической подоплеке позиции Кун Жуна см. ниже. По мнению Тан Чанжу, Хэ Янь выступал против рвавшегося тогда к власти дома Сыма, который происходил, если следовать административному делению позднеханьской империи, из Цзичжоу [Тан Чанжу, 1955, с. 297].

14 Кун

Жун, будучи правителем тамошней области, приказал назвать родную деревню Чжэн Сюаня его именем, воздвигнуть в ней высокие ворота и расширить ведущую к ней дорогу [Хоу Хань шу, цз. 35, с. 18б].

15 Известны аналогичные примеры, относящиеся к более раннему времени, причем без всякой «идейной» подоплеки, которую ищет Ё. Кавакацу. Так, в конце правления Ван Мана некто Сюнь Жэнь из Тайюаня раздал десятимиллионное состояние отца родичам и стал жить отшельником. Однажды в его округу вторглись сюнну, но, «прослышав о славном благочестии Жэня, решили не входить в деревню рода Сюнь» [Хоу Хань шу, цз. 53, с. 2б]. Нечто подобное сообщается о современнике Сюнь Жэня, отшельнике Чжоу Дане: некие «мятежники» разграбили все города в его родной области, не тронув только его селения [Хоу Хань шу, цз. 83, с. 7а]. В другом случае повстанческие войска из Тайшаня (середина II в.) условились не грабить уезд, где начальствовал известный своими добродетелями чиновник [Хоу Хань шу, цз. 62, с. 15б]. Примечательно, что в надписи на памятной стеле Цао Цюаня особо отмечается, что во всей округе только уездный город, управлявшийся им, не пострадал от «желтых повязок» [Ван Фангань, 1968, с. 609].

16 Отношения между «славными ши» и «желтыми повязками» представлены в искаженном свете и в работе Чжэнь Чжиюня. Утверждая, что среди оппозиционных евнухам служилых людей было немало втайне симпатизировавших мятежной секте, Чжэнь Чжиюнь цитирует высказывания чиновников – современников восстания. В одном из них, принадлежащем противнику евнухов Лю Тао, говорится о нежелании местных властей доносить двору о деятельности Чжан Цзюэ. Перевод Чжэнь Чжиюня гласит: «Чиновники только говорили между собой о Чжан Цзюэ, а что до его злодейских планов, то они и слышать об этом не хотели» [Chen Chi-yun, 1975, с. 36]. Чжэнь Чжиюнь чересчур вольно обращается с оригиналом. На самом деле в тексте сказано, что люди Чжан Цзюэ проникли ко двору и нашли там сообщников, тогда как «в округах и областях это замалчивали, не желали об этом слышать и только обсуждали между собой, не осмеливаясь доложить открыто» [Хоу Хань шу, цз. 57, с. 12а]. Лю Тао явно намекает на тайные сношения «желтых повязок» с евнухами и пытается оправдать бездеятельность местных властей, запуганных террором гаремных служителей. Чжэнь Чжиюнь приводит также слова другого сановника, Ян Цы, будто бы заявлявшего, что, «хотя Чжан Цзюэ пошел по ложному пути, его зовут великим мудрецом» [Хоу Хань шу, цз. 54, с. 26б; Chen Chi-yun, 1980, с. 36]. В данном случае перевод Чжэнь Чжиюня и вовсе неверен. Ян Цы говорит не просто о «ложном пути» Чжан Цзюэ, но о том, что тот «исповедует еретическое учение» (цзо дао). Так в ханьском Китае называли всякие магические обряды и вероучения, которые могли быть истолкованы как вызов священной власти императора или угроза его персоне. Обвиненных в приверженности к «цзо дао» предавали смертной казни. Иной оценки религии Чжан Цзюэ от конфуцианского сановника и не приходится ожидать. Во второй части фразы Ян Цы речь идет скорее всего о самозванстве Чжан Цзюэ, взявшего себе титул «Великого мудреца Доброго учителя» (Да-сянь Лян-ши). Наконец, Чжэнь Чжиюнь ссылается на хронику Сыма Гуана, где под 183 г. сообщается, что провинциальные власти «не понимали» истинных намерений Чжан Цзюэ и говорили, что «Цзюэ проповедует доброе учение (шань дао) и чтим людьми» [Цзычжи тунцзянь, с. 1864]. Данная фраза восходит к тексту биографии Хуанфу Суна у Фань Е, где сказано, что Чжан Цзюэ «заговоренной водой и заклинаниями лечил болезни, и больным становилось лучше. Народ верил ему. Тогда Цзюэ разослал на четыре стороны восемь учеников проповедовать доброе учение (шань дао), и те повсюду обманывали и соблазняли людей в течение более чем десяти лет» [Хоу Хань шу, цз. 71, с. 1б]. Очевидно, речь идет просто о магическом искусстве Чжан Цзюэ – толкование, вполне допустимое с точки зрения семантики иероглифов. Это толкование подтверждается старейшей версией данного пассажа в хронике Юань Хуна, где сказано, что Чжан Цзюэ «называл себя великим исцелителем, искусным в дао (шань дао). Больные преклоняли перед ним колена, падали ниц, и им становилось лучше» [Хоу Хань цзи, цз. 24, с. 12а]. Никаких конкретных доказательств симпатий администрации и даже местной элиты к мятежной секте в нашем распоряжении нет, да их, надо полагать, и не было – недаром все ограничивается упоминаниями о неких бесплодных «разговорах» – наказывать, по-видимому, было некого. И все же, повторим вновь, нельзя отрицать, что восстание могло найти отклик у ши, окончательно разочаровавшихся в политике династии.

17 О характерном для классической китайской литературы подчинении личности надличностным принципам кратко, но достаточно полно пишет И.С. Лисевич [Лисевич, 1979, с. 153-175].

18 Потерянность человека в анонимной государственной машине как характерная черта имперской бюрократии была подмечена Цуй Ши, писавшим, что в древности «каждое царство управлялось как одна семья», но с циньского времени «правитель и подданные потеряли чувство сродства» [Цюань Хоу Хань вэнь, цз. 46, с. 8а].

19 Су Цинь – политический деятель IV в. до н. э. из среды странствующих ученых, создатель антициньской коалиции Шести царств. Чжао И – современник Су Циня, создатель проциньского союза царств.

Поделиться с друзьями: