Империя желания

— Это фиктивный брак.

— Подделка — это иллюзия, но она реальна, осязаема и к ней можно прикоснуться.

Я не скучаю по тому, как его челюсти сжимаются при этом слове. Прикосновение. Он ясно дал понять, что не хочет, чтобы это было частью наших отношений.

— Отойди.

Мои щеки, должно быть, ярко-алые, потому что только тогда я понимаю, что я стою близко к нему. Так близко, что чувствую его запах на своем языке, так близко, что его тепло окутывает меня, как одеяло. Или, точнее, петля, потому что она душит с каждой секундой.

Обычно я выхожу из его зоны комфорта и прячусь в своей, разве это неправильно?

Однако я также подумала, что правильно было то, чтобы папа был в безопасности, пока он не состарится и не поседеет. Но это не так, и все, что я считала само собой разумеющимся, меняется, развивается и выходит из-под контроля.

Так что я не выполняю приказ Нейта.

Я стою перед ним, под пристальным взглядом его темных глаз и в тени его тела.

Я остаюсь.

Я наблюдаю.

И напоминаю себе дышать.

— Гвинет, я сказал тебе отойти.

— И я, очевидно, отказываюсь.

— Ты только что сказала, что отказываешься?

— Ага. А что? Ты чего-то боишься?

Он делает шаг вперед, и я вздрагиваю, так внезапно отпрыгивая, что моя спина ударяется о твердый металл. Я понимаю, что это машина. Я прижата к двери, имею в виду приклеен к ней, будто это мой спасательный круг, потому что внезапно кажется, что теперь он понадобится, когда Нейт рядом.

Так же близко, как когда я поцеловала его. Когда встала на цыпочки и просто сделала это. А теперь смотрю на его греховно сложенные губы. И как от них захватывает дыхание, потому что он парит — нависает надо мной и блокирует солнце, воздух и все природные элементы.

В конце концов, он бог. А боги могут полностью контролировать элементы и заставлять задыхаться от несуществующего кислорода.

Он не дотрагивается до меня, но по мне все равно пробегают эти маленькие покалывания, такие жалящие, похожие на иглу или укус, и я ничего не могу с собой поделать. Точно так же, как ничего не могу поделать с кровью, которая потекла после пореза о стакан. Это естественно.

Это химическое вещество.

Так должно быть.

— Ты правда так думаешь, Гвинет? Что я боюсь?

— Ну, да?

— Я выгляжу напуганным?

Я изучаю его, по-настоящему смотрю на него, на четкие черты лица и на то, насколько он смертельно красив, потому что серьезно относится к своему образу бога. Он всегда ухожен до совершенства, красив до такой степени, что это причиняет боль моему нечувствительному сердцу. Потому что я не добавляла это слово в блокнот с негативом.

Сердце.

Но да, он определенно не выглядит напуганным. Я никогда не видела, чтобы Нейт был напуган или встревожен, или что-то из того, чем страдают люди. Но и его лицо не застыло в этом суровом отчужденном выражении.

В его теле напряжение, тик в челюсти, и взгляд в его глазах, который я не узнаю. Никогда раньше не видел этого. Не видел, чтобы его веки опускались, а зрачки были расширены.

И это немного страшно.

Или, может быть, очень страшно, потому что я бесконтрольно дрожу. Он пытается меня напугать? Пытается представить меня каким-то преступником, которого он должен сломать только потому, что я ответила?

— Ответь на вопрос, Гвинет.

— Нет.

— Нет, что?

— Нет, ты не выглядишь напуганным.

— Тогда как я выгляжу?

Устрашающе. Но я не произношу этого, потому что это означало бы, что я не смогу выстоять, но я определенно могу это сделать. Держаться на своем. Теперь мне просто нужно убедить свой ненадежный мозг в этом факте.

— Не знаю, — говорю я вместо этого.

— Ты не знаешь, а?

Я качаю головой один раз.

— Тогда позволь мне просветить тебя. Вот как я выгляжу, когда сдерживаюсь. Когда я не действую в соответствии с тем, о чем думаю, и затаскиваю тебя в угол, где никто не увидит, как ты дрожишь, или слышу, как ты выпускаешь те тихие звуки, которые издаешь, когда находишься вне зоны своего комфорта. Вот, что ты должна бояться, а не меня.

Я больше не думаю, что дышу.

Иначе почему я хриплю и почему у меня в горле настолько пересохло, что кажется, будто я застряла в пустыне?

Я глотаю.

Я глубоко вдыхаю.

Но это все еще не возвращает мне рассудок. Рассудок, который он лишил своими горячими, сильными словами.

— Почему я должна бояться? — я ничего не могу с собой поделать, хорошо? Я хочу знать почему, потому что, возможно, это вернет мне воздух, который я потеряла в качестве побочного ущерба от пребывания рядом с ним.

Когда он ударяет руку о крышу машины рядом с моей головой, раздается хлопок, и я подпрыгиваю, мое сердце делает странный толчок, и я застреваю на месте.

Он напрягает челюсть, а глаза темнеют, и затем направляет на меня свой взгляд, похожий на кинжалы.

Черт бы его побрал. Почему он становится таким чертовски горячим, когда злится? Разве это не противоречит его цели?

— Ты слышала, что я сказал?

— Да, и поэтому спросила. Почему я должна бояться?

Его рука тянется ко мне — ну, не ко мне, а к моим волосам, к упрямой рыжей прядке, которая непослушно закрывает мое лицо последние двадцать лет. Я не могу заставить волосы быть послушными, как бы я ни старалась.

Сейчас Нейт держит эту прядь, и я отчетливо чувствую пульсацию в горле, и между моими бедрами тоже что-то начинает пульсировать, потому что это что-то завидует прядке. Но никогда этого не признает.

Даже я завидую этой прядке, тому, что его темные глаза смотрят на неё. Но эта ревность не длится долго, потому что он медленно убирает её мне за ухо, но так бесчувственно. Холод все еще покрывает его лицо, все еще стискивает челюсть и заставляет вены на шее пульсировать быстрее.

— Тебе должно быть страшно, потому что… — его большой палец скользит от моего уха к впадине на моей шее, где бешено стучит пульс, который самоуничтожает меня. — Если ты не перестанешь выставлять напоказ себя, если продолжишь провоцировать меня и будешь пересекать грани дозволенного, я буду склонен к действиям. Я поглощу тебя так быстро, что от тебя ничего не останется, не говоря уже о твоем сарказме и наивности. Ты будешь смотреть в зеркало и не узнавать себя. Это мое последнее предупреждение и единственная любезность, которую я оказываю тебе. Остановись, Гвинет. Ты не знаешь, с чем, черт возьми, имеешь дело. Так что возвращайся в колледж, к своим безопасным мальчикам, ванильным молочным коктейлям и скучной, тихой жизни.

Возможно ли, чтобы сердце покинуло грудную клетку и продолжало биться? Потому что мне кажется, что оно выпрыгивает из моей груди с каждым словом из его уст.

Я, наверное, должна послушать его. Он действительно выглядит устрашающе, и я не знаю, смогу ли справиться с этим, когда он начнет действовать.

Но какой смысл, если я не узнаю этого? Если не сделаю шаг и не увижу это лично. Все это.

Поэтому, несмотря на то, что у меня сердечный приступ, и я все еще не могу нормально дышать, я говорю: