Империя зла
Шрифт:
Они встретились. Старик близоруко прищурился:
— Со мной пойдешь. Сегодня, я уверен, самый счастливый день твоей жизни.
Иван навскидку мог вспомнить тысячи дней счастливее этого, но не спорить же? Вдвоем они покинули загон. Вертухаи больше не проявляли к нему интереса. Только что он был объектом для тычков, а сейчас уже чуть ли не свой.
— А знаешь почему? — не унимался старик.
Жуков пожал плечами. Его еще мутило, хотя голос отца в голове звучал уже потише.
— А я расскажу. Видишь, покупателям много новичков нужно. Как думаешь, почему? Ах, никак не думаешь? Ну-ну… Потому что смертность на производстве
Слева, на пустыре, где не росло ни единой травинки, торчали панельные высотки, на балконах которых сушилось белье. У подъездов бегали дети — чумазые, в рванине, но весело гогочущие. Эта мирная почти обстановка — точно в гетто персов — благотворно повлияла на Ивана. Тошнота отступила, зрение прояснилось, посторонний голос в черепе утих до едва слышного шепота. Белье и дети — признак нормальной жизни. Даже здесь, в трудовой зоне, можно наладить быт.
— В барак определиться еще успеешь. — Старик проследил за его взглядом. — Работать надо. Тут халявщиков не любят. Ты типа программист?
— Да. — Иван неопределенно пожал плечами.
— По специальности сможешь трудиться, только если проявишь себя у станка. Программистами у нас самые крутые парни работают.
Углубившись в промзону, они сошли с асфальта на дорогу, устланную квадратными чугунными плитами. То и дело, сигналя, мимо проносились электрогрузовики. Дымили черной копотью вдали высоченные краснокирпичные трубы. Серые стены цехов окружали со всех сторон, создавая лабиринт, и старик с Жуковым долго петляли в нем, пока добирались до нужного цеха. Старик поведал, что Хортицкий трудовой лагерь разделен на несколько автономных секторов. Лагерь большой, это сделано для наиболее эффективного контроля населения. Как говорится, разделяй и властвуй. Ивану все хотелось спросить про хищных кошек на острове, но он не решался, осторожничал.
— Это есть сборка номер один. — Трость поднялась над плитами, указав на здание размером с нормальный крытый стадион. — Раньше тракторы тут собирали, а потом…
Они подошли к здоровенным стальным воротам. Старик притормозил у электрощита на бетонном столбе. Помимо черных и красных тумблеров, на щите имелась темно-синяя пластиковая кнопка, никак не обозначенная. Вот ее старик и утопил пальцем, а затем отчетливо произнес:
— Илья Степаныч с новеньким.
Надо понимать, старика так зовут.
Створки ворот, чуть вибрируя, разъехались в стороны ровно настолько, чтобы можно было пройти.
Внутри было дымно, гудели компрессоры вентиляции, пахло пластиком и чем-то горелым. Свет проникал в цех через большие окна, расположенные метрах в десяти от пола, покрытого такими же чугунными плитами, как и вся горизонталь промзоны снаружи. Только тут поверх плит еще насыпали опилок, грязных, пропитанных маслом.
Ивана и старика поджидали двое вэвэшников, стояли, широко расставив ноги и похлопывая дубинками по ладоням — местный жест особого расположения к новичкам. А что, если захотят установить его личность? Ведь от наклеек-отпечатков давно не осталось и следа… Иван сбавил скорость.
Солнцезащитные очки вертухаев следили за каждым его движением.
Шаг, еще, ближе… Дыхание участилось, кровь стучала в висках. Только бы себя не выдать, авось пронесет и…
Он напрасно волновался. Здесь не надо прикладывать ладонь к сканеру. Здесь вообще ни у кого нет сканеров.
Идентифицировать
личность? Да наплевать вэвэшникам на имя, данное папой-мамой. Гаркни личный номер, когда на тебя обратило взор руководство. Остальным можешь рассказывать что хочешь. Придумай какую угодно кличку, на которую будешь отзываться, высунув от радости язык. Старая жизнь — за периметром. Здесь имеет значение только татуировка на черепе, а прочие биометрия с биографией не только Ивана, но любого вообще раба никому не интересны.Спрашиваете ли вы имена у колес своего электрокара, у подошвы ботинка, у крышки унитаза? Нет. Ни к чему. Главное — чтобы верно функционировали, выполняли то, для чего предназначены.
Вот и Жуков отныне сродни той самой крышке.
У ворот цеха сопровождающая и принимающая стороны обменялись репликами. Слова вроде знакомые, но в то же время какие-то странные.
— Доброго дня, шановни, — сказал старик.
— Та й вам не хвориты, дядьку, — прозвучало в ответ из-под респиратора.
— То вам вид мэнэ подарунок. Прыймайте.
Иван попытался понять, о чем говорят. Подарунок — это вроде подарок, созвучно. Террорист № 1 Жуков — тот еще подарок. Хвориты… Хворь, болезнь… Ага, значит «И вам не болеть».
Все вокруг скрипело, жужжало, двигалось. А еще стравливало пар, пахло краской, отдавало тепло в спертый воздух цеха. Вертя головой по сторонам, Иван за стариком прошел мимо вэвэшников. И заметил: за ним наблюдают.
Работяга один интеллектуально очень вкалывал у станка — опуская пресс, задерживал его в нижней точке пару секунд и поднимал, ожидая, пока выдавленная из ленты горячего пластика емкость-коробочка отпадет от штампа, потом опять опускал пресс — а сам тем временем на новичка поглядывал.
Работяге лет тридцать с небольшим. Хотя кто знает, как на местных приятная лагерная обстановка влияет. Вряд ли молодит. Но так-то он вполне спортивный: плечи пошире, чем у Ивана, жира лишнего нет — это видно, ведь работяга не очень-то обременен одеждой. Фуфайка на голом теле расстегнута, и на груди у него набит рисунок — вроде вилки с крохотным держаком, но с тремя зубьями. Что за знак такой? Зачем?
Склонив к плечу лысый, как у всех тут, череп, работяга, уже не таясь, разглядывал Жукова.
— Хэй, москалыку, ты звидкиль? — спросил он, когда Иван, следуя за стариком, подошел ближе.
Из всего сказанного удалось понять лишь одно слово — «ты».
— Что, извините?
— Я говорю, ты откуда такой красивый? «Мэ» в личном номере — это шо такое? Минск, чи шо?
— Москва.
— Ох ты ж епсель! — Глаза вопрошающего округлились. — Ну красава! Жди ласковых гостей, москалик. Мы москвичей очень-очень любим… — Он недобро прищурился и, больше не проронив ни слова, занялся своими непосредственными обязанностями. Бзыч — пластиковая коробочка упала на ленту конвейера и унеслась вдаль. Бзыч — еще одна…
По периметру цех — что-то около километра. Жуков установил это опытным путем в тот же день, пока старик проводил ему экскурсию, рассказывая о красилке — отделении лакокрасочных работ, и о различных сборочных и упаковочных линиях с почти новым оборудованием, которое всего лет на десять старше Революции… Цех работал в две смены. И до конца первой старик велел соединить триста пар передних лап с обезглавленными пока что тельцами йоркширских терьеров. А вообще надо за смену соединять две тысячи пар с двумя тысячами телец.