Империя. Дилогия

Сначала комодообразные джипы, презиравшие всякие правила, вдруг стали останавливать на перекрестках, а ехавших в них наглых молодчиков с бритыми затылками — укладывать мордой в самые большие лужи. Большинству, для того чтобы начать ездить более аккуратно, хватало двух-трех таких остановок в течение месяца, с остальными пришлось поработать более кропотливо… Потом очередная лихая разборка крутых накачанных ребят закончилась тем, что из-за поворота выехали два омоновских бэтээра и невозмутимо покрошили и тех, и других. А выступивший на следующий день по телевидению недавно назначенный заместитель министра внутренних дел произнес фразу, растиражированную всеми телеканалами страны: «Я вынужден предупредить всех представителей преступного мира, что теперь ношение оружия для них является осложнением, несовместимым с жизнью». Сразу после этого милиция провела несколько «показательных» операций, по окончании которых крупные организованные преступные сообщества в Санкт-Петербурге, Челябинске, Ростове, Краснодаре, Нальчике, Владикавказе и еще двух десятках городов перестали существовать. Чисто физически. За две недели было убито около двухсот сорока человек разных возрастов, национальностей, семейного и финансового положения (впрочем, бедных среди них не было, а треть «стоила» не менее десяти миллионов долларов) и социального статуса, объединенных только одним — все они пользовались крайним уважением в криминальной среде. Как видно, эти операции были тщательно подготовлены, поскольку потери правоохранительных органов составили всего около трех десятков раненых, а число случайных жертв равнялось нулю. И хотя в общем и целом количество убитых составило, наверное, менее одной сотой процента от числа людей, так или иначе связанных с криминальным миром, эти «показательные» расправы ясно дали понять, что ситуация в сфере взаимоотношений «власть-криминалитет» поменялась коренным образом. После этой демонстративной кровавой бани начались мероприятия, менее захватывающие и леденящие кровь, зато гораздо более обширные по числу задействованных в ней сотрудников.

Роскошные коттеджи цыганских баронов, выросшие на торговле наркотой, начали активно превращаться в щебенку под ножами бульдозеров, охраняемых дюжимыми ребятами в бронежилетах с нашивками службы судебных приставов (поскольку использовать эти особняки, выстроенные, как правило, в самом сердце районов компактного проживания этой замкнутой, но взрывной и малопредсказуемой нации, представлялось практически невозможным). Элитные особняки скромных государственных чиновников, бывших прокуроров, санитарных врачей, некоторых судей, расположенные в более приемлемых, чем особняки цыганских баронов, местах, внезапно обращались в государственную собственность и либо уходили с молотка, либо становились школами, прачечными, поликлиниками, детскими санаториями или домами престарелых. «Свободная» пресса завыла, вспоминая тридцать седьмой год прошлого века и сталинские застенки, но обнаружила, что все «конфискационные» решения судов подкреплены такими «железобетонными» аргументами и документами, что Председатель Верховного суда даже учредил специальную премию тому журналистскому коллективу, который выловит какой-нибудь факт судебного произвола. Без проколов не обошлось, и сия премия была выплачена четыре раза, и каждый раз сразу же существенно обновлялся состав каждого из судов, попавших в поле зрения журналистов. Однако на фоне сотен и тысяч завершенных дел эти четыре прокола, тем более что руководство судебной системы быстро и без попыток спасти честь мундира признало ошибку и молниеносно исправило, ничего не меняли. Попытки навесить на правоохранительные органы ярлык «энкавэдэшных палачей» и наследников «особых совещаний» захлебнулись. Не смогли уйти от правосудия самые неприкасаемые — депутаты, зятья губернаторов, свояки судей Верховного суда. И старания запугать, поставить на место «сопливых» сержантов, «бестолковых» молодых лейтенантов, «тупых» майоров лишь усугубляли дело, поскольку каждый из тех, кто носил погоны, чувствовал за своей спиной могучую тень Императора. Чуть погодя «метла» перекинулась и на такую извечно закрытую сферу, как армия. Около двух десятков армейских генералов столь же стремительно, один за другим, невзирая ни на количество звезд, ни на пенсионный возраст, сменили вручную шитые мундиры на тюремные робы, что тут же вызвало лавину рапортов от их сослуживцев, а в меню армейских столовых неожиданно появились шницели и мясные фрикадельки. Затем вихрь очищения начал поднимать листву еще ниже. После того как в административный кодекс была введена статья о принудительном контроле и каждого, кого застали пьяным в общественном месте, помимо общественных работ обязали еще на протяжении трех месяцев после задержания ежедневно дважды в день прибывать в наркодиспансер и за свой счет делать анализ на содержание алкоголя, пьяниц на улицах значительно поубавилось. Через несколько недель в Москве, Челябинске и Краснодаре милиция умело заблокировала разгоряченные толпы пьяных болельщиков и загнала их обратно на стадионы, где сначала хорошенько охладила водой из пожарных брандспойтов, а затем тщательно просеяла через мелкое сито, сверяясь с распечатками кадров видеосъемки, со всеми вытекающими отсюда последствиями. После этого народ стал благоразумно ограничивать себя в спиртном и во время матчей, гуляний и иных массовых мероприятий. А когда по всем телеканалам прошел репортаж об удивительном случае в поселке Тигровый на горном Алтае, где банда вооруженных налетчиков, напавшая на сберкассу, безропотно сдалась сержанту милиции — сотруднице паспортного стола, которая как раз пришла туда, чтобы снять с книжки «детские», и с криком: «А ну козлы, бросай оружие, иначе вам не жить!» смело выхватила из сумочки… свое милицейское удостоверение, вся страна с облегчением рассмеялась. В России опять можно было нормально жить. Вернее, в Империи… Конечно, Император отнюдь не был инициатором всего, что делалось, но этого и не требовалось. На местах всегда, в самые тяжелые времена, при любой разрухе и развале существует некий процент людей, служащих не за страх, а за совесть, искренне болеющих за свое дело. Да и большинство остальных не так уж и плохи. Просто это большинство более подвержено обезьяньему комплексу, привычке поступать «как принято», «как все» и сверяет свои поступки именно с этими понятиями, а не с абстрактными моральными нормами. Поэтому задача верховной власти, желающей быть эффективной, состоит не в том, чтобы контролировать и решать за всех и вся, брать дело под личный контроль и самолично назначать и снимать следователей или прокуроров, а в том, чтобы путем набора публичных акций и иных невербальных сигналов правильно сформулировать, сформировать новые «общепринятые правила поведения». А Император показал себя в этом виртуозным манипулятором, то умело подогревая агрессивность правоохранительных органов и общественных институтов, то, наоборот, притормаживая особо ретивых исполнителей.

Столь резкое изменение ситуации не могло не отразиться и на других областях жизни. Государственная машина, неожиданно заработавшая с невиданной ранее эффективностью, резкое сокращение криминального давления на экономику, выход теневого капитала из подполья — все это привело к тому, что на следующий, четвертый год правления Императора Россия совершила неслыханный дотоле рывок. Ошеломленное западное сообщество внезапно обнаружило, что за какой-то год молодая Империя прибавила сразу двадцать два процента ВВП. Так что даже скандал, начавшийся было, когда не одна дюжина западных банков и иных финансовых учреждений разорились из-за того, что холдинг БЗЛ (БЗЛ — Банк здравомыслящих людей), считавшийся до того момента самой надежной финансовой структурой Империи, отказался платить по векселям и закладным и объявил себя банкротом, скандал этот, имевший все шансы в очередной раз сделать Россию пугалом в глазах западного обывателя, внезапно заглох, не успев разрастись. Более того, он даже не уменьшил число желающих вложить деньги в Россию. И когда внешние управляющие обанкротившегося БЗЛ заявили, что, пока не будут полностью возмещены убытки подданных Империи, по зарубежным искам не будет выплачиваться ни единой копейки, сие заявление вызвало совершенно неожиданную реакцию.

Хотя свободная пресса запестрела возмущенными комментариями депутатов, журналистов, высших чиновников пострадавших государств, большинство реальных инвесторов, вместо того чтобы присоединиться к хору гневных голосов, неожиданно кинулось оформлять прошения о предоставлении подданства Империи. Возможно, дело было в том, что перед этим была принята целая серия определенных мер, которые не сразу, но все более убедительно демонстрировали всему миру, что экономическая политика Империи направлена на обеспечение привилегированных условий именно собственным подданным. Ну и все это подкреплялось слухами о каких-то невероятных проектах, о том, что деньги БЗЛ как раз и потрачены, чтобы обеспечить стартовые условия для их реализации, и что банкротство холдинга, по существу, чисто техническое, ибо когда эти проекты заработают, на БЗЛ обрушится настоящий золотой ливень. А в том, что эти проекты непременно заработают, ни у кого не было никаких сомнений. Репутация русского Императора как блестящего менеджера в деловом мире была безупречной. Удивление вызывало скорее другое — что Император все же санкционировал банкротство (пусть и техническое) БЗЛ. Впрочем, как показывал поток прошений о предоставлении подданства, очень многие объясняли это тем, что Император теперь выступает еще и как политик, лидер обширной и малопонятной большинству западных обывателей страны, какой является Россия, и практически безропотно согласились играть по его правилам. Но никто не подозревал, что самая виртуозная партия еще только начинается…

Часть II Взлет

1

Вертолет сделал сумасшедший вираж и резко ухнул вниз. Инга почувствовала, как ее желудок скакнул куда-то под горло, а его содержимое попыталось забраться еще выше. Слава богу, с утра в нем не было ничего, кроме тоста и стакана чая с лимоном. Сидящий слева фотограф, который вчера хорошенько накачался градусами и потому успел уже с утра вылакать литра два лимонного сока, охнул и зажал рот перчаткой. Инга удивилась — ведь до этого момента полет больше напоминал поездку на хорошем автомобиле по хорошей автостраде. Но этот рывок оказался прощальным приветом северного неба. Потому что всего через несколько секунд вертолет мягко затормозил, пару мгновений повисел, едва заметно вибрируя, будто легковой автомобиль с дизельным мотором на холостом ходу, а затем осел на шасси. Все зашевелились, так до конца и не поняв, сели они уже или все еще нет? Инга тоже с интересом завертела головой. Павлик, ее однокашник с журфака, который сейчас подвизался в каком-то смешном военно-авиационном журнале с пафосным названием «Крылья родины», однажды рассказывал ей о каких-то новых вертолетах с совершенно сумасшедшими (судя по выпученным глазам Павлика) характеристиками. Она мало запомнила из его возбужденной речи (тем более что, как она думала, рассказывал он это все лишь для того, чтобы произвести впечатление на нее), но кое-что в памяти отложилось. И вот сейчас как будто снова увидела, как Павлик размахивает руками перед ее носом и выкрикивает: «Он же совершенно бесшумный! Понимаешь? И совершенно никакой вибрации! Металлокерамическая втулка несущего винта, блококаскадный двигатель, углепластиковые лопасти синергического профиля… да от него шума не больше, чем от автомобиля. Так что в салоне можно разговаривать хоть шепотом…»

Что там было еще в этом вертолете, Инга так и не узнала, потому что в тот момент окончательно поняла, что Павлик несколько отклонился от генерального курса, намеченного ею на вечер, и быстренько вернула беседу в более приятное русло. Но вот эти его слова как-то случайно запали в память. И она вспоминала их в течение всего этого полета, не слишком долгого. Действительно, несмотря на все ее страхи, полет на этой новенькой машине с несколько непривычным обтекаемым и слегка наддутым дизайном больше всего напоминал поездку на дорогом роскошном суперкаре типа «феррари» или «ламборгини» (но только не «порш», Ингу как-то прокатили на «порше», так там было существенно теснее). Сходство еще больше усиливалось благодаря очень удобным креслам, чем-то напоминавшим автомобильные, и еще тому, как мощно, но плавно вертолет набирал скорость.

Дверь кабины пилота распахнулась, и возник высокий летчик в форменном комбинезоне.

— Господа, наш полет закончен. Прошу простить за некоторые неудобства на последнем этапе полета, но нам нужно было сесть побыстрее, с севера идет снежный заряд…

Не успел он договорить, как вертолет слегка качнуло и все окна (это в самом деле были окна — большие, забранные прозрачным углекомпозитом, назвать их иллюминаторами как-то не поворачивался язык), обращенные к северу, залепило мокрым снегом, прямо на глазах превратившимся в толстую ледяную корку. Однако эта последняя попытка северной погоды испортить им полет пропала втуне. Посадочная площадка была оборудована выдвижным помостом, так что спустя несколько секунд вертолет затянуло в теплое нутро ангара. Пилот, к тому моменту уже добравшийся до выхода, разблокировал дверь и коротким движением элегантного рычага, притулившегося у самой двери, одновременно отворил створку и выдвинул лесенку. Журналисты, составлявшие в этом рейсе большую часть пассажиров, задвигались, загомонили и потянулись к выходу. Однако Инга, выпустив фотографа, слегка задержалась в проходе, поскольку та, ради которой она покинула суматошную, толкучую, но такую уютную и привычную Москву, тоже летела в этом вертолете.

Интересующая ее личность поднялась со своего места, когда вертолет уже почти опустел, а сама Инга успела уже трижды переворошить свою сумочку (надо же было каким-то образом оправдывать то, что она так долго торчит в проходе). У Инги екнуло под ложечкой. Сейчас…

— Извините… у вас не найдется зеркальца?

Женщина, приостановившаяся рядом с Ингой в ожидании, пока молодая журналистка наконец-то отыщет то, что она так долго искада, и освободит проход, слегка повернула голову, окинула Ингу насмешливым взглядом и каким-то странно легким и изящным движением запустила руку в сумочку Инги. Девушка опешила. Спустя мгновение рука женщины вынырнула наружу, сжимая небольшое изящное зеркальце, надежно (как казалось Инге) закопанное на самом дне ее косметички.

— Вот это вас устроит? — Женщина качнула головой и вдруг легко и… очень заразительно рассмеялась. — Господи, милочка, у вас такое ошарашенное лицо… не бойтесь, я вовсе не ясновидящая и мыслей читать не умею, просто ваш фотограф, вылезая из салона, очень упорно сверлил меня взглядом, а зеркальцем вы все время, пока копались в сумочке, пускали зайчики в потолок.

Инга густо покраснела. Что тоже было весьма удивительно. Она считала себя достаточно закаленным репортером. И не раз добивалась своего способами, не совсем, как бы это помягче… одобряемыми общепринятой моралью. Но женщина не дала ей долго смущаться. Она снова улыбнулась и, заговорщицки подмигнув журналистке, спросила:

— Ну ладно, признавайтесь, зачем я вам нужна?

Инга, с трудом взяв себя в руки, улыбнулась:

— Дарья Александровна, я — корреспондент журнала «Бизнес-леди». Наш журнал готовит специальный номер, посвященный Службе эскорта Его Высочества. Мы хотели бы получить у вас эксклюзивное интервью…

Ее собеседница рассмеялась:

— О господи… милая моя, я ушла из Службы эскорта уже почти пятнадцать лет назад. Что я могу рассказать о ней?

Инга упрямо вскинула голову:

— Да, но наших читательниц интересует не только сама Служба. Очень важно то, что она вам дала и насколько помогла вам подняться столь высоко. Согласитесь, среди всех бывших сотрудниц Службы эскорта вы на сегодняшний день — самый высокопоставленный менеджер. Да что там Служба эскорта… по нашим данным, во всем мире за последние пятьдесят лет было только семь женщин, которые в вашем возрасте держали под контролем финансовый поток, сравнимый с вашим. И среди них нет ни одной русской.

Инга открыла пошире глаза и устремила на собеседницу самый восторженный и преданный взгляд, какой только могла. Женщина с иронической улыбкой покачала головой:

— Говорила мне мама: доченька, будь умницей, никогда не ругайся при людях, не ходи гулять в лес одна и не верь журналистам… Ну да уж ладно, пойдемте.

Через пятнадцать минут бесшумный лифт вознес их на сотый уровень огромного комплекса. Инга, окрыленная успехом, еле поспевала за стремительно шедшей впереди Долинской, успевая, однако, вертеть головой по сторонам. Хотя фотографии гигантских генераторов Северной энергетической плети давно обошли обложки всех крупнейших журналов мира, вблизи комплекс поражал еще больше. Его можно было назвать зримым олицетворением мощи и технологического рывка новой Империи. Здесь, у тысячестодвенадцатого энергоблока располагался административный центр всей западной ветви плети, поэтому тундра внизу сияла отблеском тысяч огней, а дальше, будто стаи гигантских птиц, присевших передохнуть перед тем как продолжить свой полет, разбегались в разные стороны ряды гигантских мегаваттных генераторов, мерно машущих подсвеченными на концах лопастями. Из официального пресс-релиза Инге было известно, что до назначения на свой сегодняшний пост Долинская возглавляла завод, на котором были собраны первые образцы таких генераторов. Наверное, это и сыграло решающую роль в ее столь головокружительном взлете. Ну кому еще поручать организацию монтажа столь уникального оборудования, как не той, что досконально знает все его конструкционные и технологические особенности. Впрочем, тут же возникал другой вопрос: а чем объяснить ее назначение на пост директора Восточного машзавода или более ранние, но столь же неожиданные престижные назначения? Вот все опять и возвращается к Службе эскорта. Так что давай, Инга, раскапывай, что в этом деле важнее — школа или личное знакомство с Императором. Да еще и «вкусные» подробности накопай, а то все твои шансы на какие бы то ни было престижные назначения окажутся равны нулю.