Империя

– Куда меня ведут? – не поворачиваясь к стражнику, спросил русич, двигаясь вперед.

– А тебе не все ли равно, раб?! Давай двигай!

Вскоре они подошли к повозке, на которой располагалась клетка из толстой стали – в таких перевозили диких животных и невольников. Ратибора запихали туда и пристегнули за ошейник к одному из прутьев. Оковы с него так и не сняли, показывая тем самым максимальное неуважение к нему. Стражники ухмылялись и шутили над ним, а сами в душе боялись этого варвара, зная, что дай ему волю, он передушил бы их всех, словно беспомощных котят. Легко злить собаку на привязи, но только сумасшедший осмелится делать это, когда она свободна. Пристегивая Ратибора, охранник намеренно затянул его ошейник так туго, что тому стало трудно дышать. От нехватки воздуха и злости воин захрипел, залязгал зубами и попытался рвануться вперед, но сломать железо было вне человеческих возможностей. Закашлявшись и засопев, он посмотрел злобными, покрасневшими от напряжения глазами на своего мучителя.

– Любого дикого зверя нужно держать на привязи! – довольно произнес Руфус и со всей силы ударил по клетке палкой. Ратибор даже не моргнул и продолжал смотреть на него, хищно скалясь и тяжело дыша.

– Ничтожный, безмозглый варвар! – поговорил Руфус и, сплюнув в сторону, стал забираться на повозку.

Обычно рабов перевозили два охранника, но в это раз, учитывая, что раб – гладиатор, и гладиатор отменный, количество стражников увеличили до четырех. Повозка тронулась. Качаясь и трясясь по мостовым, она направлялась куда-то за город, провозя Ратибора по не виданному им доселе Риму, где все было ему чуждо и непонятно. Стражники, ругаясь на толпу зевак, пытались проехать по узким улочкам города. Людей было настолько много, и они были настолько разные, что русич с невольным интересом рассматривал их, а они глядели на него, словно на экзотическое животное. Вот мимо повозки прошла женщина, бросив на него беглый взгляд из-под накидки. У нее были темные, подведенные черной краской, выразительные глаза. Всего мгновение, и она растворилась в толпе, оставив после себя лишь головокружительный аромат духов. Ратибор попытался рассмотреть ее среди людей, но, увы, она исчезла. И снова галдящая, ржущая и шумящая толпа окружила повозку. Вдруг откуда-то из людской гущи вылетело яйцо: ударившись о решетку, его скорлупа разлетелась в разные стороны, обрызгав прикованного раба своим содержимым. Раздался смех.

– Нравится, варвар?! Почти как на арене! Да?! – обернувшись к нему, произнес Руфус и радостно рассмеялся.

Ратибор, не обращая на него внимания, прикрыл глаза. Телега, трясясь по мощеной дороге, медленно увозила его в неизвестность, а перед его мысленным взглядом вновь воскресали картины полузабытого прошлого.

Отец, весь в снегу, зашел в терем. Из раскрытой двери внутрь повалил пар. Он, отряхнувшись, прошел в горницу и, потрепав маленького Ратибора по голове, радостно произнес:

– Сегодня великий день, мой сын! Я устрою пир в честь важного гостя и моего друга!

Колесо телеги попало в яму и клетку, в которой задремал русич, качнуло так сильно, что он невольно приподнял веки. Из переулка выскочил малец в рваном балахоне с капюшоном на голове и, подбежав к стражникам, вытянул руку, явно прося милостыни, но вместо подачки получил плетью по спине.

– Пошел прочь, голодранец!

Маленький попрошайка лишь не по-человечески зашипел и, сгорбившись, снова скрылся в полутемном переулке.

– Такая же мразь, как и ты! – повернувшись к Ратибору, сказал стражник и плюнул в русича. – Надеюсь, тот, кому ты теперь принадлежишь, не будет с тобой церемониться! Давай, старая кляча, пошевеливайся! – заорал он на лошадь и несколько раз огрел бедное животное кнутом. Вскоре телега опять затряслась по дороге, и Ратибор вновь закрыл глаза, пытаясь отрешиться от всего происходящего.

Столы ломились от яств. Слуги то и дело выносили серебряные и золотые блюда, доверху наполненные съестным. Здесь было все: жареные лебеди, перепелки, баранина, огромные запеченные осетры, целые кабаньи туши, хлеб, квашеная капуста, стоялый мед и заморские вина, бочки с пивом. Маленькому княжичу казалось, что за этот стол можно усадить всех людей, которые только есть в отцовских владениях. Рядом с основным столом стоял стол поменьше. Он был украшен подносами, чашами и кубками из чистого золота, среди которых ни одна форма, ни одна чеканка или литье не повторялись. Подле высилось княжеское кресло, на котором восседал отец Ратибора, а рядом с ним находился и сам Ратибор. По правую руку от князя разместилась его ближайшая дружина, по левую – гости, прибывшие из далеких стран: послы, торговцы, ученые и лекари. Но пир не начинался. Князь ждал самого дорогого гостя, ради которого и было затеяно празднество. И вот дверь раскрылась. В нее сначала вошел человек в синем балахоне, лицо которого скрывал капюшон, за ним еще один – высокого роста, в дорогой одежде. Князь с улыбкой поднялся, приветствуя дорогого гостя и указывая ему на почетное место рядом с собой. Как ни старался Ратибор, как ни терзал себя, вспомнить лицо этого человека он так и не мог. Он хранил в памяти многое, иногда даже какие-то мелкие детали одежды, но черты гостя никак не мог воскресить в сознании. Тем временем сопровождавший незнакомца высокий человек не спеша подошел к его отцу. Князь с улыбкой обнял его, словно брата, но тут же замер. Он покачнулся, сморщил лицо, хотел было отстраниться, но гость крепко держал его, прижимая к себе за плечи левой рукой. И тут сидящий рядом Ратибор увидел, как из-под отцовского кафтана маленьким ручейком потекла кровь. Князь побледнел, захрипел, но его дружина не сразу поняла, в чем дело. Те, кто сидели подальше, еще беседовали и шутили между собой, когда сотник князя Ярополк, вскочив из-за стола, крикнул:

– Измена!

Но было уже поздно. В тот же момент в открытую дверь ринулись воины и принялись рубить и резать всех, кто находился за столом. Княжеские дружинники, вооруженные только кинжалами и без доспехов, были обречены. Сам князь, закатив глаза, упал перед убийцей на колени, а тот небрежно оттолкнул его от себя и, сжимая окровавленный клинок, направился к Ратибору. Тогда Ярополк, ловко перескочив через стол, схватил княжича и кинулся с ним по лестнице, ведущей в верхние палаты. Ратибор видел, как убийца его отца ловко расправляется с отборной дружиной, словно перед ним были не воины, а малые дети. Он ужаснулся тому, что напавшие на них воины убивали всех, даже не пытаясь захватить никого в плен. А ведь за тех, кто был на пиру, можно было получить богатый выкуп, но, видимо, цель была другой – живыми они были не нужны.

– Хватайте парня! – скомандовал человек в синем балахоне, который все это время находился возле двери. Воины мгновенно кинулись за княжичем, отпихивая стулья и перепрыгивая через стол.

– Спасайся, Ратибор! Спасайся! – прокричал Ярополк и, схватив меч, который висел на стене, бросился вниз по лестнице навстречу уже поднимающимся по ней солдатам. Княжич еще какое-то время смотрел, как его наставник, не жалея себя, бьется с врагом. Он видел, что дружина отца полегла вся: никто не спасался бегством и не пытался отступить. Ярополк, самый лучший воин князя и учитель Ратибора, стоял на смерть и, уже весь окровавленный, продолжал наотмашь рубить врагов, не давая им подняться наверх и защищая своим телом молодого князя. Высокий и страшный человек растолкал своих воинов и приблизился к утомленному и израненному Ярополку. Отобрав меч у одного из своих солдат, он стер с него кровь рукавом своего дорогого платья и устремился вперед. Сотник поднялся на несколько ступеней выше, посмотрел на княжича и улыбнулся ему, после чего сильнее сжал меч и бросился на убийцу своего повелителя. Ярополк сражался храбро, но его противник был немыслимо ловок и силен, он словно предвидел все атаки могучего воина. Одно мгновение, и острие холодного железа скользнуло по плоти, рассекая ее до костей: Ярополк выронил меч и, стараясь не упасть, с трудом ухватился за перила. Зажимая ладонью смертельную рану, он с перекошенным от боли лицом смотрел на победившего его врага. Даже умирая, он пытался уберечь сына своего хозяина. Окровавленными пальцами он из последних сил ухватился за одежду убийцы, но тот даже не обратил на него внимания. Рука сотника безрезультатно скользнула по платью, а его тело, завалившись назад, скатилось вниз по ступеням лестницы.

И снова Ратибор пробудился от сильного толчка, однако ему не хотелось открывать глаза и возвращаться в реальность. Он жаждал остаться там, во сне, и наконец-то увидеть, вспомнить лицо убийцы. Каждый раз ему снилось одно и то же, но каждый раз разум скрывал от него то, что было ему нужно. И вдруг его пронзило странное чувство – ощущение прошло насквозь, словно врезавшись в кожу. Казалось, он поймал на себе чей-то пристальный взгляд, который нестерпимо сверлил и жег его тело. Открыв глаза, невольник увидел шедшего рядом с повозкой старика в небрежной и пыльной одежде, с густой, растрепанной бородой. Он торопливо шагал, опираясь на посох, и не сводил глаз с русича.

– Что вылупился, старый? Раба ни разу не видел? – недовольно произнес Руфус.

Старик, не отрывая взгляда от закованного в железо пленника, ответил:

– Он не больше раб, чем ты.

– Старик, может, ты ослеп? Это он находится в клетке, а не я!

– Это как посмотреть. Может, это он на свободе, а все остальные для него за решеткой?

– Философ, значит?! – Руфус взял копье и, остановив повозку, спрыгнул на землю.

– Да оставь его, чего ты взъелся? Хорош! Поехали! – закричали стражники, увидев разъяренное лицо приятеля.

– Ты утверждаешь, что он свободный человек и ровня мне?! – подставив острие копья к груди старца, не унимался Руфус.

– Все люди равны. Все рождаются одинаково и умирают одинаково. Разве не так?

– Зато все живут по-разному! – крикнул стражник и, подойдя к клетке, перевернул копье острием к себе и ткнул древком в лицо русича. От удара Ратибор дернулся, из рассеченной брови пошла кровь. – Ну, старик, и кто из нас раб?! Видишь?! Это я хозяин своего положения и своей жизни! А он мерзкий варвар, ничтожество! Такой же отброс, как и ты! – снова и снова ударяя Ратибора, кричал Руфус. Один из стражников подскочил к нему и, ухватившись за копье, произнес:

– Довольно! Остынь! Нам его новому хозяину передать надо, за него немалые деньги заплачены! Ты что, хочешь оплатить его лечение?! С нас же спросят.

– Да брось! Подумаешь, несколько ссадин. Тем более, он был гладиатором на недавних играх. Одной царапиной больше, одной меньше! На этих варварах все заживает, как на собаках! Ну что, старик? Усвоил, кто из нас раб, а кто нет?! – отпихнув приятеля в сторону, спросил Руфус.

– Усвоил. Хочу сказать тебе только одно: жизнь мастерит раму, а картину пишешь ты сам. Если ты не берешь ответственность за написание картины, то за тебя ее напишут другие. Твоя картина уже написана, и написана она не тобой. Ты и сейчас не осознаешь, что ты всего лишь раб своего положения, пленник собственных эмоций. Отпусти ты сегодня этого несчастного, которого ты называешь животным, и ты бы прервал цепочку многих очень страшных последствий. Отнесись ты сегодня к нему по-человечески, и ты бы смог встретить свою старость. А сейчас, Руфус, ты везешь в клетке свою собственную смерть.