Имя России. Сталин

Генералиссимус Суворов не только делал всё с толком, но и говорил хорошо. Он говорил: «Где олень пройдёт, там и русский солдат пройдёт. Где олень не пройдёт, и там русский солдат пройдёт!» Когда австрийский гофкригсрат (высший военный совет) решил отчеканить медаль в честь суворовского перехода через Альпы, Суворов, в ответ на шутливый вопрос адъютанта — как он представляет себе такую медаль, ответил, что на аверсе медали изобразил бы русского солдата и написал: «Бог с нами!», а на реверсе (обратной стороне медали) он изобразил бы гофкригсрат и написал бы: «бог с ними…»

Этими же чувствами и мыслями жил и Сталин — как великий патриот России. И такое мышление — даже само о том не зная — могло бы вести свой отсчёт от идей, например, выдающегося русского геополитика Данилевского. Первое издание его книги «Россия и Европа» вышло через год после рождения Ленина, а за два года до Октября Владимир Ильич в своих феноменально интересных «Тетрадях по империализму» (в тетради «ни») записал: «Данилевский доказывал, что России выгоден разгром Франции в интересах ссоры и вражды Франции и Германии для господства России».

Интересная все-таки штука — история! Она протягивает тонкую нить от Николая Яковлевича Данилевского к внимательно читавшему его Ленину, а от Ленина с его пониманием значения для России Германии — к Сталину, уже с его пониманием значения Германии для нас, с его противодействием попыткам Троцкого и Радека поссорить Российское и Германское государства с начала 20-х годов.

Впрочем, я отвлёкся… Дело не в предтечах политики Сталина, а в сути дела! Впервые в своей истории новая, то есть — сталинская, Россия не созерцала собственный пуп, как Россия боярская, не смотрела в прорубленное Петром окно на завидную европейскую жизнь, не подсматривала в замочную скважину парижских борделей…

Россия впервые посмотрелась в зеркало и… начала приводить себя в порядок.

Себя! И для себя!

Писаная, но только-только отмывающаяся от грязи красавица, она поглядывала то на людей, то в зеркало, чтобы видеть там, опять-таки, себя.

Эта Россия все яснее сознавала свою красоту и верила в собственные судьбу и звезду.

Вот чем уже в первые годы своей самостоятельной политики был велик Сталин, вот чем он зарабатывал себе первое место в истории России — выработкой у русских чувства национальной полноценности! Лишь в России Сталина поэт мог сказать: «У советских собственная гордость, на буржуев

смотрим свысока!» В том числе и поэтому Сталин, уже после смерти этого поэта, сказал: «Маяковский был и остаётся лучшим поэтом нашей пролетарской эпохи…»

Второе мировоззрение, пытавшееся после окончания Гражданской войны утвердиться в России, было троцкистским. Враждебное первому, сталинскому, оно было пропитано неверием в самоценность России и в её личный творческий путь.

Наиболее ярким представителем такого мышления был даже не сам Троцкий, а его ближайший сподвижник Христиан Раковский — революционный космополит по всей своей биографии (он даже родился в Румынии). Фигура ныне почти забытая, а в двадцатые годы — знаменитая. Председатель Совнаркома и нарком иностранных дел Украины, секретный эмиссар в Европе и собеседник основателя веймарской Германии Вальтера Ратенау в 1922 году, посол СССР в Англии в 1923–1924 годах, посол во Франции в 1925–1927 годах!

Заслуги Раковского во внешнеполитическом становлении СССР без преувеличения можно определить как выдающиеся. Но он был предан не России как России, а СССР как базе для организации «мирового пожара». Утром 5 декабря 1927 года, на XV съезде ВКП(б), он обратился к собравшимся в Кремле делегатам с речью, которая стала его последним публичным появлением в роли крупного государственного деятеля. Слово ему предоставил председательствующий Рыков, а закончить выступление Раковский не смог. Под бушевавшую в зале бурю и крики: «Долой! Исключить его из партии» он ушёл в политическое небытие.

Почему?

В 1927 году Раковский с трибуны съезда чётко выявил как свою позицию, так и позицию своего оппонента Сталина. Раковский — «глашатай «непримиримых», как его называли — обвинил Сталина в том, что он не просто берёт курс на «закрепление и расширение мирной передышки», но более того — уверовал в возможность «мирного сожительства СССР с капиталистическими странами».

Раковский же, как убеждённый троцкист, считал, что победу социализма обеспечит только «священная революционная война». Только так можно-де «разжать тиски, которые душат первое пролетарское государство», и перевести в лагерь социализма крупные промышленные страны Западной Европы, затем их колонии и в конечном счете — весь мир.

Раковский заявил, что создалась трагическая (его собственная оценка!) ситуация: СССР «перестал быть идеологической опасностью для капиталистических правительств».

То, что СССР Сталина готовился к первой пятилетке, Раковского не ободряло. Наоборот — в этом (конкретно в этом!) он видел доказательство «контрреволюционности сталинского ЦК».

И выходило, что со сталинским Советским Союзом, превращавшимся из пролетарской базы мировой революции в социалистическую Россию, ни Раковскому, ни Троцкому, ни десяткам и сотням тысяч их сторонников было не по пути!

Тогда не все в России осознали это до конца, с полной ясностью. А вот опытный Мировой Капитал сразу разобрался в смысле деятельности Троцкого, и не иронией истории, а точным расчётом надо объяснять то, что в период, когда Троцкий, находясь внутри Союза, хотел свалить Сталина, буржуазные газеты вроде бы поддерживали… Сталина.

Скажем, «Нью-Йорк таймс» перед XV съездом заявляла: «Не уничтожить (политически. — С. К.)

оппозицию (то есть троцкистов. — С. К.) означало сохранить то взрывчатое вещество, которое было подложено под капиталистический мир».

Выходило, что Сталин уничтожал в лице Троцкого «мину», подложенную под Капитал. Но если Сталин оказывался чуть ли не агентом капитала, надо ли было «Нью-Йорк таймс» заявлять об этом так громогласно, разоблачая перед русскими коммунистами «капиталистического приспешника» Сталина? Зачем было усиливать позиции в СССР Троцкого, так якобы опасного для Капитала? Тем не менее крупнейшая газета Капитала сама давала козыри в руки Раковского, и он предъявлял их с трибуны съезда!

Странно?

Нет!

«Нет» потому, что это была умная поддержка Троцкого Западом по принципу «от противного». Капитал уже понял тогда, что не так страшен советский штык, как советские серп и молот.

Революционный «штык» — это Троцкий. Это — изнуряющая Россию внешняя распря со всем миром.

А за Сталиным — укрепляющие Россию «серп и молот».

Троцкий — это красивая идея для сотен тысяч увлекающихся идеалистов.

А Сталин — если он прочно окажется во главе мощной и богатой страны, где не властен Капитал, это убедительный пример для миллиардов простых людей.