In vinas veritas

— Когито эрго сум, — ответил Саша, подымаясь.

31

Добраться до парохода довелось не сразу. Сначала агент, лысая башка, потребовал от нас в его присутствии договариваться по телефону, когда мы будем готовы встречать представителей официальных кругов. Мы оказались готовы, как пионэры, в любое время. Поэтому в среду мы должны ответить на любые вопросы, касательно состояния судна. А сегодня у нас, как выяснилось, понедельник. Стало быть, времени еще более чем достаточно. Старпом, было, собрался в двух словах обрисовать реалии «Вилли», но с другого конца трубки твердо отказались, мотивируя необходимостью личного присутствия. «Да пошли Вы!» — сказал Саша, передавая трубку трепещущему агенту.

— Кто это? — спросил старпом.

— О, это большие боссы, — закатил подобострастно глаза лысый клерк.

У Стюарта мы тоже просидели дольше, нежели планировали: Саша корректировал ему какие-то карты, а я от нечего делать перебрал небольшой поршневой насосик, вышедший из употребления. Стюарт предлагал деньги за работу, но мы отказались. Вот такие у нас нравы!

Боевой пловец, известный у нас под кодовым именем «Скотина» вручил нам деньги за еще один коробок сигарет, попросив принести их сюда, к ним, соблюдая все меры конспирации. Все, наша нелегальная торговля табаком подошла к концу по причине полной распродажи товара. Хорошо, гора с плеч. Заниматься контрабандой — не мое призвание. Хотя, бывало всякое.

Имея мизерное жалованье в виде суточной валюты, почти годовые долги выплаты зарплаты, занесло меня на одно из судов Беломорско Онежского пароходства в качестве третьего механика. Рейсы были вполне мирные, почти прибрежные. Ходили бережком из Латвии в Голландию и из Эстонии в Швецию. Время было мутное: стервятники из породы реформаторов рвали мою страну на части, мелкие жулики усиленно разворовывали мое пароходство, а мне, чтобы содержать семью и содержаться самому, нужны были деньги. А тут, на пароходе, народ зарабатывал отчаянно. Я об этом сначала не догадывался, но к исходу моего первого дня на судне меня к себе вызвал старпом.

В его каюте уже сидел сурового вида матрос невысокого роста и сверлил меня взглядом сквозь бутылочное стекло литрового «смирновича». Старпом, человек невероятных размеров, слегка картавя, навис надо мной:

— Выпьешь горькой?

— Могу. Но пока не хочу. Надо с судном освоиться, — решил отказаться я.

— А за знакомство? — набычился матрос.

— Ладно. Только без закуски польский «Смирнов» плохо усваивается желудком, — ответил я, присаживаясь за стол.

Старпом распахнул свой холодильник, расположенный в зоне досягаемости стола:

— Выбирай!

Наверно, мой вид был забавным. Во всяком случае, я не сразу услышал, оторопев, что парни смеются. И, вероятно, над моей реакцией. Холодильник был забит до отказа. Рыба в любых проявлениях кулинарного изыска, ветчина, колбаса, фрукты и помидоры. Я готов был упасть в обморок после скудного ужина.

Суть моего визита сводился, конечно же, не к употреблению спиртных напитков, хотя одно другому совсем не мешало. Меня просто приглашали стать участником банды. На судне их орудовало аж целых две штуки. Одной руководил старпом, другой — второй штурман. Банды специализировались на незаконном ввозе и сбыте сигарет. Поставщик «ЛМ» был один на всех, а вот покупатели — разные. Привозил нам целый грузовичок сигарет прямо к борту в Риге агент Андрюха, выправлял все необходимые документы, фиктивно снижающие объем курева до таможенных норм, получая от нас оговоренную сумму, совсем неплохую. А дальше начиналась лихорадка летней ночью. Судно банды поделили на две неравных половины. Там и приходилось прятать («ныкать») свои объемы.

Как уже стало ясно, я примкнул к старпомовской группировке: у них попросту не хватало рук после отъезда в отпуска пары человек. Мы прятали коробки сигарет ночь напролет: коробок было много, места было мало. Приходилось, к примеру, разбирать переборки внутри старпомовской каюты, где обнаруживались гигантские пустоты. Раньше они были наполнены термоизоляцией, теперь там покоились никотиновые запасы. Зимой, правда, старпому должно быть холодновато. Но кто же будет думать о далекой стуже? Один из нас аккуратно вскрывал обшивку, другой укладывал тесными рядами коробки, третий — закрывал переборку и пачкал белой краской саморезы, на которых все стены держались.

— Это для бдительной таможни враждебных нашему бизнесу государств. Создает видимость первозданной целостности и невинности, — объяснил мне матрос Плюшкин.

К утру, когда каюта обретала вновь вполне жилой вид, а мы, насосавшись в перекурах водки, джина или вискаря, просто валились с ног, выходили на палубу, где встречались с такой же утомленной другой бандой. Ухмылялись друг другу, самые стойкие шли заливать глаза капитану, чтоб тот даже и не пытался куда-нибудь не туда сунуть свой нос. Удавалось это легко, потому как Сергей Иванович был глубоко пьющим и после этого верующим человеком. А верил он в то, что в какой-то другой жизни был спецназовцем, воевал то в Афгане, то во Вьетнаме, то в Египте. А после Бушковской «Пираньи» он стал верить, что эти книги написаны про него. Вера к нему приходила сразу же после первого стаканчика водки и все укреплялась, укреплялась. Сам-то он на алкоголь не тратился, экономил, наверно. Воровал с продуктов экипажа, как и все прочие капитаны в мире, но от дармовой выпивки никогда не отказывался. Чем банды контрабандистов радостно пользовались.

Денег, конечно, чтоб купить свои двадцать пять коробок сигарет, у меня не было. Но старпом и Плюшкин охотно ссудили мне беспроцентно необходимую сумму. Слава богу, что в первый раз я даже не представлял, насколько она была для меня, изнуренного хронической невыплатой зарплаты, велика. Зато потом, получив на руки свою долю прибыли в голландских гульденах и обратив их в доллары, я надолго лишился дара речи: столько денег мне еще не доводилось запихивать в бумажник. Но и риск был велик.

Так называемая черная таможня могла нагрянуть с обыском в любой момент. Поэтому уже на подходе через судовую радиостанцию мы слали своим приемщикам товара условные сигналы, очень надеясь, что в этот момент оперативные службы таможенного управления слушают другие частоты. После швартовки и оформления необходимых формальностей береговыми властями, мы бросались к своим нычкам. Лихорадочно вытаскивали коробки, паковали их по непрозрачным мусорным мешкам, вдоль борта крались на бак, откуда сбрасывали мешки уже дожидающимся на берегу членам своей банды. Предварительно в это место мы притаскивали большие мусорные контейнеры, куда и помещали мешки. Каждая банда в свой контейнер. Как правило, перед приходом судна к месту выгрузки эти береговые сборщики мусора были пустыми. Потом сдержанный и потный старпом (или второй штурман) просил за небольшое вознаграждение какой-нибудь автопогрузчик перевести эти хранилища ядовитых доходов поближе к основному месту мусоросбора. Как правило, к ближайшему забору за складами.

Все это мы старались проделывать днем, потому как ночью надзор усиливался, а у ворот могла пастись полицейская машина. При подходе судна под русским флагом все береговые камеры наблюдения нацеливались на вход и выход с парохода, поэтому бак был относительно безопасен от просматривания.

По одному человеку от банд оставались наводить порядок в местах былого схрона табачной продукции. Самый крепкий становился у забора — изгороди и метал мешки на волю. Метать приходилось в хорошем темпе, требовалась особая матросская сноровка, поэтому это дело поручалось палубным матросам, способным в хорошем настроении без помощи швартовных лебедок притягивать за концы пароход к причалу. Хорошее настроение достигалось путем получения новых рабочих перчаток и заливания внутрь топлива: стакана крепкого напитка. У нас метал Плюшкин. А я, как самый быстрый олень, мчался за проходную, скакал по полям, перепрыгивая канавы с шипящими лебедями, чтоб таскать мешки к ближайшей дорожной развязке, где меня уже с призывно открытым багажником ожидала машина русского эмигранта, известного под именем «Арбалет». Он аккуратно распихивал все мешки по микроавтобусу, забивая его почти полностью.

Наконец, Плюшкин падал без чувств там, за изгородью. Наверно, топливо кончалось. Я залезал к Арбалету в машину, и мы здоровались, крепко пожимая друг другу руки. Начиналась последняя стадия операции: транспортировка контрабанды. Перекрестившись, мы отправлялись в путь.

Ехать приходилось в соседнюю Бельгию: там была сортировочная база. Там же и происходил окончательный расчет. По дороге существовал риск быть остановленным дорожной полицией или оперативниками таможни, просчитавшими наши махинации и злорадно предвкушавшими раскрытие преступление века. Однажды, незаметный штатский автомобиль, промчавшись перед нами по левой полосе, вдруг зажег на заднем стекле ядовито красные буквы, из которых я только понял слово, близкое к «Полиции».

Арбалет побледнел, я вообще чуть сознания не лишился и зажмурился.

— На сей раз это не за нами, — донеслось до моего слуха осторожное замечание Арбалета.

Я открыл один глаз и увидел, как сворачивает на обочину машина, ехавшая перед нами.

— Сейчас будут зверей трясти, — добавил мой подельник, и я повернул боковое зеркало, для обзора: из машины нехотя вылезли лица кавказской национальности, к которым с удостоверениями наперевес приближались долговязые парни в гражданской одежде.