In vinas veritas

Я тут же попытался его заграбастать за загривок и помять, как медведь бортника. Но не тут-то было: промахнулся, хотя показалось, что руки прошли сквозь него. Зато я успел увидеть искаженное ненавистью лицо. И оно мне очень не понравилось.

— А, батенька, да Вы тоже индус, — только и сказал я, падая под подоконник и одновременно обнимая себя за плечи. Упал знатно, громко. Номером ниже люстра на потолке должна была затрястись — будут завтра меня критиковать!

Хватит с меня прогулок по комнате, я на коленках добрался до постели, забрался в нее и преспокойно решил заснуть, пока совсем не рехнулся. О своем ночном госте я перестал беспокоиться — если я его не могу схватить, то он меня и подавно. Может, это вообще белая горячка, не к ночи будет помянута.

— Что же, ты решил противиться мне, берсерк! Напрасно! — тем не менее, произнес довольно отчетливо тот, кого я уже, начиная горевать, считал своей галлюцинацией. Он еще что-то продолжал там причитать, но я, как отключился. Его слова взрывались красными сполохами в моем мозгу, но смысл был от меня очень далек. Я ловил за кончик какую-то ускользающую мысль. Она погружалась в насыщенные алкоголем волны, и я даже не успевал зафиксировать, какая она была на поверхности. В то же самое время какие-то грозные слова моего гостя были мне абсолютно безразличны. Я даже не понимал их смысл, только мышцы непроизвольно подрагивали, словно откликаясь на далекое эхо приказов.

— Стало быть, старина Нед Ленд был прав? — спросил я сначала, а уж потом внезапное озарение радостно засмеялось решенной загадкой.

Незнакомец, хотя, скорее, уже вполне сформировавшаяся для меня индивидуальность, скривился:

— Чертов китобой! Ладно, будем считать сегодняшнюю беседу неудачной шуткой, — сказал он и растаял, как столовая ложка сахара в кубическом метре кипящей воды.

А я завалился, наконец-то, в люлю, улыбаясь темноте: надо завтра вспомнить, что сегодня ночью произошло. Но как? Книжку, что ли эту прочитать?

33

После завтрака под надзором невозмутимого Джеффа Тараторкина, вежливого раскланивания со свежевыбритым налысо агентом, очереди из припасенных камней по злобно гадящему баклану мы добрались, наконец-то до Сашиной капитанской каюты.

Заваренный вкрутую чай «Сэр Кент» с доброй порцией гречишного нижненовгородского меда и каплей коньяку пoтом погнало из нас «кирзу», как говорил в старые добрые советские времена второй механик по прозвищу Юрий Нисанович. А жизнь-то налаживается!

— Помню только, как мы с тобой порицали стойкого вышибалу, препятствовавшего нашему входу в дым, музыку и веселье. Причем, по-русски, — пожимал плечами старпом

— Теперь ясно, почему он нас не пускал: он просто не знает русского языка, негодяй, — засмеялся я. — А как на нас напала банда кожаных олигофренов, не помнишь?

— Ну почему же, их милостиво натравила на нас добрая официантка — мутант, по совместительству, Кэтрин. Все прекрасно помню. Только вот, сдается мне, если наши художества дойдут до руководства компании — полетим мы домой следующим самолетом.

— Ну, Александр, не стоит бить ушами по щекам, как говорил Ося Бендер. Ничего превратного мы не совершили. И не совершим! Будем трудиться в поте лица, оправдаем высокое звание российского моряка — контрактника. Только вот скажи мне, пожалуйста, одну очень важную вещь.

— Спрашивай. Всем, что в памяти запечатлено — поделюсь с тобой. Ну, а что мимо — не обессудь — значит, мимо.

— Ночью к тебе приходил тот странный тип, что еще обозвал тебя «мечником»? — спросил я, несколько стесняясь абсурдности вопроса: какой нормальный человек будет интересоваться неестественными явлениями?

— Сегодня я спал, как младенец: в одежде и поперек кровати. Может, и приходил кто — но его явно отогнала моя белочка, — ответил Саша.

— Это как? Переведи! — потребовал я.

— Моя белая горячка ночью удостоила меня зрелищем, под названием ночь в парке. Да ничего я не видел, никто не беспокоил — спал себе и не жужжал.

— Тебе везет! — проговорил я и поделился своими ночными кошмарами. Большую их часть я до настоящего момента не помнил, но теперь, восстанавливая сравнительную хронологию, вспомнил, наверно, все. Рассказ мой был долог и изобиловал мрачными черно-белыми готическими подробностями. Чтоб веселей было воспринимать. Все события были тесно связаны с моими ударными ощущениями: нечаянно перевалился через кровать, рухнул под подоконник, досадил коленку и тому подобное.

— Круто тебя вставило! — восхитился Саша. — И что же такое мы пили вчера в баре, что такой приход нарисовался?

— Скажу тебе свежую мысль, но ты, пожалуйста, не смей смеяться, — доверительно сообщил я.

— Да ни боже мой, не посмею смеяться даже в душе! — заверил меня старпом. И, чтобы доказать всю свою серьезность, зажал рот ладонью.

— Нас пытаются использовать.

— Действительно, идея свежа. Но, по-моему, где-то я ее уже слышал, — сказал Саша и начал делать круговые движения указательным пальцем, словно разгоняя свою память. — Точно! Наш друг поп под кодовым именем «Двуликий Анус», да пусть ему будет спокойно в его африканских миссионерствах, предлагал нам подобную же версию.

— Именно! — возликовал я. — Предлагая по этому поводу хлопнуть по маленькой.

И, в ответ на недоуменный взгляд своего коллеги, добавил:

— После обеда.

Саша со вздохом поднялся и принялся расхаживать по каюте. Мысли, терзающие его в этот момент, показались мне знакомыми и очевидными: этак можно и спиться ненароком. Я разделял его страхи и опасения полностью, потому как сам к алкоголю относился не отрицательно. Но предпочитал всего в меру. Жертвовать своим положением, пусть даже не всегда стабильным, семьей и самоуважением в угоду зеленому змию я отнюдь не собирался. К тому же всю свою жизнь очень страдал от похмельных синдромов, если случались накануне нечаянные переборы в дозе. Но тут дело было в другом. Не знаю, насколько я был близок к истине, но в состоянии алкогольной псевдопрострации мне было гораздо легче общаться с сомнительной личностью, посещающей нас дождливыми валлийскими ночами. Я всегда был уверен, что могу противостоять гипнозу, но тут дело было сложнее. Абсолютно трезвому мне было крайне некомфортно себя чувствовать, разговаривая с призраком. Воля моя терялась где-то без остатка, полностью парализованная тяжелыми словами — приказами. Выкрутасы Кэтрин, вой баньши и прочие увеселения тяжким бременем ложились на мой рациональный разум. Конечно, надо было провести эксперимент, дабы утвердиться в своих предположениях, но я был почти уверен, что, будучи пьяным, я сохраню гораздо больше способности рассуждать трезво. Такой вот парадокс. Это я и поведал своему корешу.

— Ладно, пес с ним, со здравым смыслом и антиалкогольной кампанией. Посмотрим. Завтра все равно нам надо быть в хорошей форме, поэтому сегодня поставим твой эксперимент. В смысле трезвости. Ну а потом нам пару ночей не придется нормально спать, так как придет долгожданный «Брамблилиф», и мы нырнем за длинным рублем в пучины нечистот и отработанного масла под плиты настила машинного отделения. Тебе, конечно, не привыкать, а вот я, если честно, немного волнуюсь, — ответил мне старпом.

— Дерьмо убирать — дело нехитрое. За полчаса освоишь смежную специальность, не сомневайся. Это и хорошо, что работа начнется, а то заколебало мне уже, если быть откровенным, — подвел итог нашим планам на будущее я.

Дождь все никак не унимался. Голова напоминала о вчерашних возлияниях тупой болью. Похмелье наваливалось тяжелым грузом депресняка. Чтобы избавиться от тоски я метался из угла в угол: навестил Стюарта, навязывая ему свои услуги в переноске тяжестей, попросился у «Скотины» попрыгать вместе с ними в воду, закупил куриные ножки в магазине, чтобы готовить нам обеды. Стюарт был занят подготовкой к операции с «Брамблилифом», поэтому никакой тяжести для меня найти не смог. «Скотина» вежливо отказал, мотивируя отсутствием гидрокостюма моего размера. Саша в это время блаженно спал, демонстрируя штурманский профессионализм. За обедом мы к коньяку не притронулись, несмотря на мое былое предложение. Единственным развлечением стало то, что я поведал старпому, что мы, по все видимости, в нашем горячо любимом отеле имеем дело с нечистой силой. Силой, которая опирается на сверхъестественные возможности, силой, которой руководит одна небезызвестная личность, и имя которой нам известно. Во всяком случае, псевдоним. Саша сначала недоверчиво засмеялся, когда я впервые употребил это слово, но потом согласился с моими раскладками: