Infernal

Адель завела меня в угол, подальше от посетителей, и усадила за круглый стол.

Из бара выглядывали лукавые чернобровые глазки, которые я приметил ещё со входа. Глазки изучали меня, не решаясь показаться во всей красе. Эти тайные очи принадлежали официантке. Когда она показалась из-за угла, я приоткрыл рот – слишком красивая девочка для придорожного кафе. Что она забыла в этом захолустье? С её данными легко устроиться в приличном месте или штурмовать подиумы Парижа. Иногда я не понимал, почему многие люди так слабо верят в себя и довольствуются малым, когда способны на большее. Когда чужие дяди видят в них гигантские перспективы, а они не замечают в себе ничего примечательного, ограничиваются пустяшными поручениями, сидят в конурах, не высовываясь, стесняясь, боясь и культивируя заниженную самооценку. В шоубизе бездарности сплошь и рядом пробирались на пьедестал, сметая всех на своём пути, а таланты скромничают по медвежьим углам, и их приходится долго уговаривать, влияя психологически, чтобы хоть чуточку раскрепостить и заставить поверить в себя. К их числу относилась и эта девушка, на мой первый, скромный, но профессиональный взгляд. Когда она подошла, я уверился в обратном. Она не была скромняшкой. Напротив – чрезмерно похотливый взгляд, возбуждающий и одновременно пугающий. Меня давно напрягали почти все женщины, и я боялся любой юбки, что смотрела мне ниже пояса, а эта стерва смотрела и на меня, и ниже пояса. Я засуетился и зашаркал кроссовками «Nike», подходящим к джинсам «Armani».

– Мы опоздали? – угрюмо спросила Адель.

Как же я не догадался, что они знакомы. Вот к кому мы добирались столько времени. Но зачем мне общаться с нахальной стервой в пустой забегаловке? Безвкусным дальнобойщикам здесь вполне вольготно, но я терпеть не мог прокуренные хибары с девочками в грязных передниках. Передо мной стояла та же девчонка, и передник у неё был грязный, как я себе и представлял. Стирать форму считалось плохим тоном – гораздо фартовее выглядеть под цвет немытых водил. Всё кругом здесь в грязи. Уборка не входила в обязанности кафе. Давно ли я сам хожу чистюлей? И мне стало стыдно. Очень стыдно.

– Что закажете? – официантка обратилась лично ко мне.

– У вас есть меню?

– Меню у нас не предусмотрено, – просверлила она меня заведённой дрелью.

– Тогда на ваш вкус, – отмахнулся я.

Прошедший насквозь коньяк напоминал о себе, желудок ворчал, и до признаков голода далеко.

– Предложу стандартный бизенс-ланч, если вы не желаете борща?

– Увольте! Давайте ваш бизнес-ланч, – покосился я на чавкающих дальнобойщиков. – Что угодно, но не борщ с варёными мухами. Что угодно…

– Илон, нам бы выпить чего – нибудь, – назвала Адель её имя.

– Пива?

– Газировки, – перебил я. – Так вы знакомы?

Стёртым карандашом Илона записала мой заказ, вероятно, чтобы не забыть три слова, и оставила мой вопрос без ответа. Подмигнув и убрав грифель от клетчатого блокнота, она удалилась.

– Илона может многое тебе открыть, – пояснила Адель. – Многое, если не всё. Нам повезло: в кафе почти пусто, и она уделит нам много времени. Знаешь, её очень сложно найти. Днём она тут, если попасть в её смену, а так её не найдёшь – ни адреса, ни телефона. Работает она в разных местах, много и по разным специальностям мастерица. Что я болтаю за неё? Илона сама всё расскажет.

– Она не та, за кого себя выдает, – удачно заметил я. – У неё отличный маникюр. С такими ногтями не работают в грязных пивнушках. Девочка следит за собой, у неё пристальный, изучающий взгляд. Либо она скрывается здесь, либо живет двойной жизнью. Двойная жизнь – вот, что объединяет её с Лизой.

– Ты на удивление прозорлив и раскусил её, – вздохнула Адель, – а я надеялась сохранить интригу. Ты гораздо умней, чем я представляла. А если по-чесноку, ты жестокое существо, Герман. В этом я убедилась на своей шкуре.

– В следующий раз не будешь будить во мне зверя.

– Боже упаси, – съязвила Адель, но оборвалась на полуслове.

Неожиданно быстро Илона принесла газировку.

– Ланч пока не готов.

Адель попросила её присесть, а я опасливо поглядывал по сторонам, ища третьих лиц и проверяя обстановку, но никого не увидел. Кроме второй сотрудницы, посудомойки или уборщицы, на которой отсутствовал фартук, как и признаки интеллекта. Широкоплечая дылда тупо глазела то на нас, то на сытых водил, и напевала песню, доносившуюся из приёмника. Звучал Робби Уильямс, и дылда бездарно пыталась ухватиться за припев, но ничего у бурёнки не получалось. Вытирать тарелки и раскладывать ложки по ящикам удавалось ей куда легче.

– А Герман довольно мил, как ты его и описывала, – сразу огорошила Илона, заставив в очередной раз смутиться.

– Бедолага никак не выйдет из траура. Лопает коньяк и блюёт, – проскрипела Адель.

Еле-еле я удержался, чтоб не влепить ей пощёчину. Бабушкины свечки помогли выстоять, но если и дальше диалог будет развиваться по прежней схеме, Адель схлопочет, и Илона вместе с ней – все окажутся растерзанными в это придорожном сортире. Удачные примеры я видел совсем недавно, и мне есть, к чему стремиться.

– Ты знакома с Лизой? – не стал я размениваться на прелюдии.

– Немного. Давно её не видела. Сочувствую, – грустно произнесла Илона. – Нам всем суждено уйти, но в разное время и разными способами. Хочешь, я покажу кое-что пикантное?

– Покажи, – хмуро ответил я, не представляя, чем она может похвастаться.

Разве что распахнёт блузку и покажет мне и застывшим водилам свои забродившие смуглые сиськи. Мне всё равно, я видел и не такое. А водители поперхнутся борщом, и кого-то придётся увозить на скорой, а кого-то даже не придётся откачивать – он уже никогда не встанет. Но пока водилы не увлекались нами и скребли алюминиевыми ложками по дну тарелок. Им пора валить по маршруту, и мы останемся с Илоной наедине за вычетом Адель и безмозглой дылды.

Илона встала и отвернулась.

Я предположил, что она покажет нам свою натёртую от кружевной резинки попку, но она всего лишь приподняла блузку (блузка была приспущена, выставляя на всеобщее обозрение край бордовых стрингов), и я выпучил глазища от удивления, как Скуби-Ду, по которому шарахнули отбойной кувалдой. На спине Илоны играла украденная тату – Лизин шедевр – в таком же орнаменте, в том же сокровенном месте, где я преданно ласкал его язычком, и сейчас бы бросился целовать тату официантки, если бы не приклеился к стулу. Змея околдовала меня, шипела и раздувала невидимый капюшон. Иероглифы ползали вверх и вниз, а я угадывал многое, но сам текст не угадывал вовсе. Он казался другим. Сморщившись, попытался прочитать буквы: К… U… Но их скрывали опускающаяся блузка и трусики: N… D… A…

Успел. Перед тем, как Илона опустила блузку и развернулась.

Водилы чесали животы и подтягивали ширинки, а девочка-олигофрен куда-то запропастилась с тарелками.

– Змея, – прошипел я, запоминая буквы, – KUNDA… Что это значит?

– Прочитал? – зверски улыбалась Илона. – Умница, Герман! Ставлю пять по технике чтения. Как тебе моя прелесть? Правда, очень пикантно?

– Очень, – повторял в уме буквы, но почему «KUNDA», когда у Лизы имелась «LINI».

Адель не вмешивалась, делая вид, что ей всё равно, чем закончатся наши дебаты.

Илона присела на край стола и поправила вывалившийся локон волос, оглядываясь на входную вывеску. Ни одного посетителя в кафешке уже не осталось.

– Разгадаешь загадку, я тебя поцелую, – увиливала она. – Нас объединяет с Лизой многое, если не всё. И я, и она очень любим мужчин, таких как ты, и других. Мы обе очень впечатлительны, и любим разные пакости, разные удовольствия, но объединяет нас одно – мы обе без ума от секса. Мы его рабыни. И не в силах устоять ни дня, чтоб не отдаться священному фаллосу. Догадался ли ты, что я не простая барная девчонка? Догадался. Я не простая… Я простая придорожная проститутка, Герман! Но простая на первый взгляд. Не отдаю себе отчета, зачем я делаю это. Но иначе я не представляю свою жизнь – это моё влечение, это моя неизлечимая болезнь. И я бы удружила тебе даже бесплатно, если ты не против.