INFERNALIANA. Французская готическая проза XVIII–XIX веков

Алисия не знала матери, умершей год спустя после ее рождения; но она часто подолгу просиживала перед ее выцветшим миниатюрным портретом; его некогда яркие краски приобрели желтоватый оттенок слоновой кости; эти блеклые тона напоминали о смерти и побуждали думать об изображенной на портрете не как о женщине, но как о призраке. И сейчас мисс Вард поняла, что входившее в комнату существо была Нэнси Вард — ее мать. Белое платье, цепочка, цветок в руке, черные волосы, щеки цвета розового мрамора — не было забыто ничего. В жуткой реальности сна к Алисии приближалась тень, изображенная на миниатюре, только во много раз увеличенная.

Странная нежность, более напоминавшая ужас, охватила Алисию; грудь ее затрепетала. Она хотела протянуть руки навстречу тени, но они сделались тяжелыми, словно выточенными из мрамора, и она не смогла оторвать их от одеяла, где они покоились. Она попыталась заговорить, но изо рта ее вылетали лишь разрозненные звуки.

Положив чайную розу на столик, Нэнси опустилась на колени возле кровати и прижалась головой к груди Алисии, прислушиваясь к ее дыханию и считая удары сердца. Ощутив холодное прикосновение щеки призрака, девушке, испуганной этим молчаливым осмотром, показалось, что ей на грудь положили кусок льда.

Призрак поднялся, бросил горестный взор на девушку, и, пересчитав опадающие лепестки розы, произнес: «Остался всего один».

Потом сон окутал видение черной вуалью, и для спящей все смешалось в ночной тьме.

Явилась ли душа матери предупредить ее об опасности, или она пришла забрать ее к себе? Что означала таинственная фраза, сорвавшаяся с уст тени: «Остался всего один»? Была ли бледная, лишенная лепестков роза символом ее жизни? Странный сон, кишащий изощренными кошмарами, исполненными жуткого очарованья, и зачарованный призрак в одеянии из муслина, пересчитывающий лепестки цветка, занимали воображение девушки. Время от времени облачко грусти набегало на ее прекрасный лоб, и печальные предчувствия касались ее своими черными крылами.

Не являлась ли веточка апельсинового дерева, ронявшая на нее свои цветы, предвестником некоего грустного события? Ведь этим крохотным целомудренным звездочкам более пристало сиять в венке новобрачной! Задумчивая и печальная, Алисия отняла от губ надкушенный цветок: цветок был желтым и пожухлым…

Близился час визита д’Аспремона. Сделав над собой усилие, мисс Вард придала своему лицу безмятежное выражение, подкрутила пальцами локоны, расправила помятые складки газового шарфа и, чтобы справиться с собой, вновь взяла в руки книгу.

Поль вошел, и мисс Вард обратила к нему свое радостное лицо: она не хотела тревожить его, ибо, увидев ее лежащей, он не преминул бы приписать себе причину ее недомогания. Только что состоявшийся разговор с графом Альтавилой поверг д’Аспремона в состояние мрачной растерянности, отчего при виде его Виче сделала заклинающий знак, но нежная улыбка Алисии быстро рассеяла облако, набежавшее было на чело Поля.

— Надеюсь, что недомогание ваше скоро пройдет, — обратился молодой человек к мисс Вард, усаживаясь возле нее.

— О! Ничего серьезного, просто небольшая усталость: вчера дул сирокко, а этот горячий африканский ветер мне вреден. Зато вы увидите, как мне будет хорошо в нашем коттедже в Линкольншире! Теперь, когда я стала сильной, мы будем ходить кататься на пруд, и каждый будет сидеть и грести в своей собственной лодке!

Произнося эти слова, она не смогла полностью подавить непроизвольный сухой кашель.

Д’Аспремон побледнел и отвел взгляд.

Несколько минут в комнате царила тишина.

— Поль, я никогда не делала вам подарков, — продолжила Алисия, снимая со своего истонченного пальца простое золотое кольцо. — Возьмите это кольцо и носите его в память обо мне; думаю, вы сможете надеть его, потому что ваши руки изящны, как у женщины. Прощайте! Я чувствую себя утомленной и хочу попытаться уснуть; непременно приходите завтра.

Терзаемый страшной мукой, Поль удалился; попытки Алисии скрыть свои страдания были напрасны. Д’Аспремон безумно любил мисс Вард — и он убивал ее! Не должно ли было ее кольцо связать их навек в иной жизни?

В полубезумном состоянии бродил Поль по берегу, мечтая бежать, затвориться в монастыре траппистов, и там, сидя в собственном гробу, ожидать смерти, навек скрыв свое лицо под капюшоном рясы. Он чувствовал себя неблагодарным трусом, так как не мог пожертвовать своей любовью и таким образом злоупотреблял героизмом Алисии: ей было известно все, она знала, что он всего лишь гнусный етаторе, как утверждал граф Альтавила, но, проникнувшись ангельской жалостью, она не отталкивала его!

— Конечно же, — твердил он себе, — этот неаполитанец, этот красавчик-граф, вызывающий у нее лишь презрение, воистину влюблен в нее. Но, в отличие от меня, его страсть делает ему честь: чтобы спасти Алисию, он не побоялся бросить мне вызов и заставил меня, етаторе, то есть согласно его образу мыслей, существо не менее опасное, чем демон, этот вызов принять. А ведь при разговоре со мной он перебирал свои амулеты, и взгляд этого знаменитого дуэлянта, уже уложившего на месте трех своих противников, старательно уходил от моего взора!

Вернувшись в гостиницу «Рим», Поль написал несколько писем и составил завещание, согласно которому все, чем он владел, за исключением небольшой суммы для Падди, переходило в собственность мисс Алисии Вард; он также отдал необходимые распоряжения, подобающие делать порядочным людям накануне смертельного поединка.

Открыв палисандровые коробки, где в отделениях, затянутых зеленой саржей, хранилось оружие, он перебрал пистолеты, охотничьи ножи, и наконец нашел два совершенно одинаковых корсиканских стилета, купленных им в подарок друзьям.

Это были великолепные стальные клинки с расширением возле рукоятки, обоюдоострые, с заостренным концом, украшенные насечкой, — смертоносное оружие, вызывавшее восхищение искусством исполнения.

Затем он предупредил, чтобы Скаццига уже с раннего утра был готов совершить небольшую загородную прогулку.

«Дай Бог, чтобы этот поединок стал для меня роковым! — воскликнул он, бросившись, не раздеваясь, на кровать. — Лишь бы мне посчастливилось быть убитым — тогда бы Алисия осталась жива!»

XIII

Помпеи — мертвый город; в отличие от живых городов, он не просыпается по утрам; несмотря на то, что пепельный покров, окутывающий его не один десяток веков, уже наполовину уничтожен, он даже тогда, когда ночь убирается восвояси, продолжает спать под своим серым одеялом.

Туристы из разных стран, посещающие его днем, в этот час еще спокойно спят в своих постелях, отдыхая от утомительнейших экскурсий, и утренняя заря, поднимаясь над развалинами города-мумии, не освещает ни единого человеческого лица. Только ящерицы, трепеща хвостами, карабкаются по стенам, скользят по расколотым мозаикам, не обращая внимания на надписи «Cave canem», [101] виднеющиеся на порогах опустелых домов, и радостно приветствуют первые лучи солнца. Эти нынешние жители Помпей унаследовали его от античных обитателей: кажется, что город извлекли из могилы только ради них.

101

«Осторожно — злая собака» ( лат.).