INFERNALIANA. Французская готическая проза XVIII–XIX веков
Шрифт:
Ночи же его полны прельстительных обманчивых снов: то перед ним волнами плещет золотая река, сметающая все препятствия на его пути и открывающая ему путь в необозримые дали; то Луиза является, прекрасная как никогда, с любовью призывая его к себе.
— А почему бы и нет? — говорит он, проснувшись. — Ведь Луиза и богатство могли бы принадлежать мне! Разве дяде запрещено жениться на племяннице? Кто же мешает мне разом завладеть этими сокровищами? Шарль Муатесье! Чужой для меня человек… жалкое бесполезное создание… Исчезни он завтра, кто вспомнит… Но нет! Я ошибаюсь!
И Нежо в задумчивости роняет на страницы гроссбуха праздное перо. Он не слышит, как невестка приказывает ему внести новую запись в графу дебета или кредита. Один из приказчиков шепчет на ухо другому:
— Бедняга мало что смыслит в нашем деле, надо будет перепроверить его счета!
Впрочем, иногда он погружается в работу с лихорадочным остервенением, ибо хочет определить истинные размеры богатства, вызывающего у него бешеную зависть, — в такие моменты его способности раскрываются во всей полноте.
Но неизменным остается одно — ненависть ко всему, что окружает Луизу; он ненавидит вдову своего брата, Шарля Муатесье, Менара и Нодена, поскольку те поддакивают хозяйке во всем и без конца говорят о свадьбе Луизы.
Кстати, эти приказчики, отдав компании двадцать лет жизни, вскоре отойдут от дел вместе с мадам Доминик Нежо, получив от нее достойное вознаграждение, — и бухгалтер дрожит от ярости при мысли, что только ему одному придется остаться, хоть он и носит имя богача Нежо — лишь ему суждено до конца нести крест своего гнусного ремесла!
Однако, говорит он себе, если бы она полюбила меня, разве все остальное имело бы значение? Если бы я смог завладеть этим сердцем, этой наивной душой, которая еще не знает жизни! И отчего бы ей не полюбить меня? Пыл моей страсти всколыхнет ее дремлющую душу! В моих словах она услышит биение сердца… Разве сможет так любить этот Муатесье?
Он предпринимает попытки похитить с налета сердце своей племянницы, описывая совершенно иную жизнь — не ту, что ждет ее в Америке вместе с женихом.
— Разве тебе не хотелось бы, — говорит он, — приехать в Париж, где ты стала бы королевой благодаря своим миллионам и своей красоте? Где ты увидела бы празднества, которых пока и представить себе не можешь? Насладилась бы роскошью, не имеющей равных в мире? Где закружилась бы в вихре наслаждений, где экипажи твои затмили бы кареты принцесс?
— О да! — восклицает Луиза, с восторгом целуя пожелтевший лоб своего дяди. — Да, конечно! Мне хочется быть красивой, хочется веселиться, танцевать на балах, жить в Париже! Но Шарль отвезет меня туда!
Нежо, уязвленный в самое сердце, в очередной раз проклинает этого человека, похитившего у него Луизу с миллионами Доминика, и старается сорвать у простодушной девушки еще несколько пылких поцелуев.
— Быть любимой, это великое счастье, дитя! Представь себе бесконечную любовь… которую ты будешь чувствовать ежедневно, ежечасно… эту опьяняющую
страсть… безумный восторг… которые сделают мужа твоим рабом… так что он окружит тебя всеми радостями…— Да ведь Шарль меня сильно любит! — говорит она.
Пока бухгалтер, пожираемый все возрастающим желанием, строил самые невероятные планы, время шло. С каждым днем неотвратимо приближался роковой срок — свадьба Луизы. Весь дом уже занимался подготовкой к торжеству. Казалось, будто мать, угадав, какие дурные мысли терзают деверя, нарочито торопила события.
Нежо испытывал подлинные муки. Если бы это было в его власти, он остановил бы время, запретил бы планам свершаться, а будущему — приходить. Но тщетно цеплялся он за остатки надежды — собственный рассудок твердил ему о бессилии, приводя его в еще большее уныние. Всякая попытка сопротивляться была обречена — и тем не менее он жаждал победы, пусть даже ценой жизни, пусть даже ценой спасения души!
Внезапно по городу распространилась зловещая весть — и тут же опустели излюбленные места для гуляний, а в домах плотно закрылись окна и двери. Стало известно, что с наступлением летней жары явилась за ежегодной данью желтая лихорадка. То и дело несут на кладбище гробы; везде мелькают траурные одеяния; каждый опасается за родных и за себя самого. Ходит слух, что нынешняя хворь гораздо страшнее прежних. Нет дома, из которого не вышла бы похоронная процессия; нет семьи, где не оплакивали бы кого-нибудь из своих.
«Если бы они умерли! — говорил себе Нежо, делая записи в книге под диктовку невестки. — Всего три гроба, чтобы избавить меня от матери и обоих приказчиков!»
И кровь горячей волной ударяла ему в голову. В ушах у него гудело.
«Я бы мгновенно ликвидировал дело! И увез бы ее, потому что я законный опекун по праву родства! А с этим Муатесье я бы церемониться не стал вовсе! И женился бы на Луизе, с ее согласия… или без него, черт возьми!»
— Вы сильно боитесь, господин Ноден? — спросил он соседа слева голосом, сдавленным от волнения.
— Ах, Боже мой, совсем не боюсь! Во-первых, умирать все равно придется, так не все ли равно, от какой напасти… Мне шестьдесят лет, и, клянусь честью, пусть смерть забирает меня, когда ей угодно. Я свое пожил!
— Вы счастливый человек! — вскричал бухгалтер.
— Во-вторых, мы, знаете ли, всего уже навидались. С этим зверем нам уже приходилось иметь дело, и мы его одолели. А желтая лихорадка, доложу вам, редко является дважды к своим жертвам.
— Либо она их забирает с собой, либо милует, — добавил Менар.
— У меня ее не было, друзья, — сказала вдова серьезно, — и мне следует подумать о своих обязанностях. Я должна на всякий случай привести дела в полный порядок. Мы устроим сегодня вечером совет. Сестра моя предупреждена, Муатесье также придет — я сообщу вам о своих распоряжениях на сей счет.
— Дорогая мадам, не надо так пугаться: климат для вас привычен, здоровье у вас крепкое; к тому же при малейших признаках недомогания к вам сбегутся все наши доктора.
— Сестрица!