INFERNALIANA. Французская готическая проза XVIII–XIX веков

«Как! — воскликнул я. — Вы утверждаете, что у молодой красивой женщины хватило бы сил…» — «Хватило бы сил! Она подхватила меня, как перышко, оторвала от земли и швырнула о стену… Я бы до сих пор там валялся, если бы не проходил мимо добрый человек, который помог мне встать и проводил до дома».

Услышав слова «оторвала от земли», я, не выдержав, расхохотался. Он едва не рассердился, однако сумел овладеть собой.

«Оторвала вас от земли! Ах, майор, ведь у вас рост пять футов десять дюймов, а весите вы почти двести фунтов!» — «Можете смеяться сколько угодно, — ответил он. — Да, оторвала от земли, причем одной рукой! Я не сумасшедший, и по лицу моему ясно видно, что все это мне не приснилось». — «Расскажите же, как это случилось», — попросил я. «Извольте! Я был в загородном поместье мадам Н. Отужинав у нее, я отправился домой. Уже начинало темнеть; проходя мимо Английского кладбища, я увидел высокую женщину в черном одеянии. Меня охватило любопытство: что делает здесь эта дама — одна и в столь поздний час? Я двинулся за ней — она шла на кладбище. У ворот она остановилась: знаком приказала мне удалиться, но я, подойдя ближе, со всем подобающим уважением поклонился, стараясь разглядеть ее лицо. Тут она взяла меня за руку — готов поклясться, что следы от этих пяти пальцев так и остались на коже! Только сам сатана мог сделать подобное. Едва она коснулась меня, как мне показалось, будто все мои кости треснули; словно меня бросили в ледяной погреб; зубы же у меня стучали так сильно, что, наверное, слышно было за сто шагов. Невзирая на уважение к прекрасному полу, я хотел пустить в ход свободную руку, но она как омертвела. Тем не менее женщина, угадав мои намерения, схватила меня и швырнула о стену с такой силой, что я мог бы умереть там, если бы не помощь доброго человека, который довел меня сюда».

Первой моей мыслью было, что майор, перебрав лишнего, свалился в какую-нибудь яму, где ему и приснился весь этот кошмар. Я не сразу отказался от первоначального мнения, однако кое-что меня насторожило: он жаловался на жгучую боль в правой руке; я помог ему снять сюртук и явственно увидел отпечаток руки; кожа была покрыта волдырями, как бывает при ожогах или отморожении.

Обнаружив эти следы, он пришел в еще большую ярость: стал вновь поносить графиню последними словами, которые я, чтобы пощадить читателя, воспроизводить не буду — а затем поклялся, что отомстит ей. Я объяснил ему, насколько неосновательны его подозрения — ведь он не мог утверждать, что это была графиня, поскольку признался, что лица не разглядел. Впрочем, само предположение, будто женщина оказалась в состоянии поднять его и швырнуть о стену, выглядело смехотворным. Он же, продолжая упорствовать в своем заблуждении, заверил меня, что постарается сыграть с графиней отменную шутку, как только подвернется случай.

Через несколько дней полк его был выведен из Генуи, так что ему пришлось отказаться от своего замечательного плана.

Больше мне не довелось увидеться с майором О. Впоследствии я узнал, сколь роковым оказалось для него это приключение, ставшее известным всей армии. Он был зол на язык, и шутники не упустили прекрасную возможность поквитаться с ним. Сначала он терпеливо сносил насмешки; но товарищи его не унимались, и вскоре он почувствовал себя задетым. Чем сильнее он злился, тем с большим наслаждением его мучили. Майор был вспыльчив: произошло несколько дуэлей — на последней из них он, к несчастью, получил смертельную рану.

Глава тринадцатая

Оттолкните этот кубок: в нем содержится отрава в тысячу раз опаснее, чем яд гадюки или слюна бешеной собаки.

Альфонс, помня о приглашении Паолы, как-то после обеда отправился к ней с визитом. Его провели в рабочий кабинет графини; ее там не было, но камердинер сказал, что она сейчас придет. В этом кабинете находилось несколько портретов в костюмах давно минувших веков. Особенно его поразило одно мужское лицо — изумительно красивое и кого-то ему напомнившее. Он задумался, и вскоре на ум ему пришел незнакомец с корабля «Святой Антоний», который умер на его глазах недалеко от Савоны. Портрет был написан мастерски. Незнакомец, изображенный по пояс, сидел, подперев голову рукой и погрузившись в глубокие размышления. Он словно бы смотрел на Альфонса — почти все картины производят такое впечатление. Но затем ему показалось, будто незнакомец, отняв руку от лба, делает знак уйти. Молодой офицер притронулся к холсту — ничто не пошевелилось под его пальцами. Он размышлял об этой странной оптической иллюзии, когда по кабинету вдруг распространился восхитительный запах. Душа его наполнилась невыразимым чувством любви и желания — все окружающее предстало перед ним в некой блестящей светозарной дымке. Он услышал легкий шелест, похожий на журчание ручья, навевающего покой: сев на канапе, он смежил веки; им завладело какое-то оцепенение, и он заснул.

Во сне ему привиделось, будто ко рту его подносят кубок; он, однако, испытывая непонятное отвращение, не стал пить, хотя кубок несколько раз коснулся его губ.

Проснулся он через полчаса, услышав стук двери. Вошла графиня: он поднялся с некоторой заминкой, и она успела заметить, что он спал. «Этот кабинет так подействовал на вас, — сказала она, — я тоже часто здесь отдыхаю. Прошу прощения, что заставила себя ждать». Она села на софу, пригласив его устраиваться рядом; у нее был печальный задумчивый вид — прежде он ее такой не видел. Иногда она с нежностью на него поглядывала и словно бы порывалась что-то сказать — однако едва открывала рот, как слова замирали у нее на губах.

Альфонс, по-прежнему находясь во власти воспоминаний, завел разговор о своей дорогой Мари. Графиня отозвалась о несчастной англичанке с такой теплотой и умилением, что тронула его почти до слез. Он рассказал ей о своей любви и скорби; она, казалось, слушала с величайшим вниманием, но затем потеряла интерес к словам Альфонса: пристально глядела на что-то, но Альфонс не мог понять, куда она смотрит. Лицо у нее вспыхнуло, глаза засверкали — вскоре она стремительно поднялась с явным намерением выйти из комнаты, однако тут же вернулась на свое место, как если бы внезапно вспомнила, что у нее гость. Вторично встав, она стала нетерпеливо расхаживать по кабинету — очевидно, присутствие Альфонса раздражало ее. Решив, что она хочет остаться одна, он поторопился раскланяться.

Через три часа после того, как он лег спать, послышался грохот барабанов — били общий сбор. Поспешно одевшись, он вооружился и устремился в генеральный штаб. Там ему сказали, что взбунтовались крестьяне в окрестностях Савоны, прознав о поражении французских войск; что к мятежникам присоединилось большое число пьемонтцев — они будто бы захватили Савону, перерезав гарнизон, и теперь движутся на Геную.

Альфонс, вскочив на коня, поскакал к своему генералу. В Генуе царило смятение; народ глухо роптал; можно было опасаться восстания. На всех улицах были расставлены жандармские посты; три пехотных полка, рота морских артиллеристов и два эскадрона легкой кавалерии готовились выступить навстречу врагу. После ночного марша войска на рассвете подошли к Вольтри: генерал приказал остановиться здесь на несколько часов, чтобы дать людям отдохнуть. В полдень снова двинулись вперед, и к четырем часам дня вдали показалась колонна мятежников — их было очень много; они ощущали уверенность в своих силах благодаря присутствию двух английских фрегатов, дрейфовавших недалеко от берега. Они атаковали яростно, но беспорядочно: поскольку у них не было никакого представления о воинской дисциплине и они никому не подчинялись, хватило нескольких пушечных выстрелов, чтобы прорвать их ряды. Один из кавалерийских эскадронов обрушился на них в лоб, а три батальона — с фланга. Вскоре несчастные оказались зажатыми между морем и нашими штыками; бившая по ним артиллерия косила их, как траву. Они с мольбой тянули руки к фрегатам, но тщетно: англичане, видя, что они разбиты, отплыли в море — им оставалось теперь лишь взывать к состраданию победителей, и они сдались на милость французов. Пленных было больше, чем наших солдат. Генерал велел схватить вожаков, а остальных отпустил. Войска вошли в Савону — город вовсе не был, как утверждали, захвачен бутовщиками, и ни один человек из гарнизона не пострадал.

Генерал поручил Альфонсу отправиться с донесением к генерал-губернатору в Геную. Итак, молодой офицер сел на лошадь и пустился в путь в сопровождении жандарма.

Наступила ночь; им пришлось пересечь поле сражения, и они много раз осаживали коней, чтобы не задеть трупы. Внезапно лошадь Альфонса отпрянула в сторону так стремительно, что он едва не вылетел из седла. Дав шпоры, чтобы разглядеть предмет, напугавший ее, он столкнулся с упорным сопротивлением — лошадь пятилась назад с тревожным ржанием, шумно втягивая в ноздри воздух и мелко подрагивая. Конь жандарма был не в лучшем состоянии. Альфонс, проведя рукой по шее животного, мокрой от пота, очень удивился и стал озираться, желая понять, что могло так устрашить обеих лошадей. Он ничего не обнаружил, но жандарм сказал, что на земле кто-то движется ползком — тогда и Альфонс увидел неясную фигуру, копошившуюся среди трупов. Жандарм, зарядив свой карабин, хотел выстрелить; Альфонс остановил его, говоря, что это может быть раненый, а затем крикнул: «Кто здесь?» Ему не ответили, фигура же перестала шевелиться. Жандарм выстрелил — пуля чиркнула по земле. Альфонс еще раз попытался сдвинуть с места коня, но ничего не добился; он спешился и, взяв шпагу, двинулся к тому месту, где происходило непонятное движение. Он увидел, как некое живое существо прижимается к мертвому телу. Альфонс потребовал объяснений, но не получил никакого ответа. Он прикоснулся к этому существу шпагой — призрак вскочил с угрожающим воплем, и тут же вокруг него распространился сильный запах крови. Лошадь жандарма встала на дыбы и рухнула, придавив своего хозяина; конь Альфонса умчался прочь. Господин де С. хотел схватить странное существо, но его оттолкнула чья-то ужасная рука — удар был столь силен, что он отлетел на груду трупов. Из оцепенения его вывели крики жандарма, который не мог выбраться из-под лошади и взывал о помощи. Альфонсу было трудно это сделать, ибо он чувствовал себя совершенно разбитым; тем не менее ему удалось кое-как подняться — подойдя к жандарму, он обнаружил, что тот лишь слегка ушибся; лошадь же была мертва — либо вследствие падения, либо от страха. Его собственный конь держался неподалеку. Вытащив жандарма, Альфонс позвал его — животное подчинилось хозяйскому голосу. Альфонс велел жандарму идти назад пешком, сам же продолжил путь и прибыл в Геную без всяких происшествий.

Глава четырнадцатая

Голубка питает ястреба, ягненок утоляет голод волка. Быть может, ваша кровь должна напоить это неведомое ужасное существо — вот оно смотрит на вас; его зубы щелкают, как у тигра, предвкушающего резню.

Господин де С. исполнил данное ему поручение, а через день в Геную вернулись войска. Вечером он отправился к графине и застал ее в кабинете: она читала, будучи в очаровательном неглиже; щеки ее, обычно бледные, слегка окрасились румянцем; лицо излучало счастье и довольство. Она стала расспрашивать о сражении: он поведал ей все подробности и рассказал затем о ночной встрече — графиня улыбнулась. Альфонс покраснел при мысли, что ей стала известна его репутация визионера, и ему тут же вспомнились советы друга.

Однако в это самое мгновение, посмотрев на портрет, он увидел, что у незнакомца шевелятся губы; отвернувшись, он продолжил беседу с графиней. Вскоре взгляд его непроизвольно обратился к изображению на стене — на сей раз он явственно разглядел изменившееся выражение лица. «Это странно», — сказал он и, поднявшись, подошел к картине поближе. Полотно было неподвижным — и он вновь решил, что виной всему оптическая иллюзия.

Безусловно, в этот день у него разыгралось воображение, ибо, взглянув на графиню, не узнал ее — пред ним предстала всклокоченная окровавленная женщина, похожая на ночной призрак. От ужаса он вскрикнул. «Что с вами?» — спросила она. Он сделал шаг вперед и увидел, что Паола сидит на прежнем месте, изящная и прекрасная, как всегда. «Что с вами?» — повторила она. «Ничего, — ответил он, — просто вспомнилась прошлая ночь». Графиня, казалось, была удивлена. «Вы видели кого-то?..» — «Да, признаюсь вам, — сказал Альфонс. — Только что мне почудилось, будто я вижу вас окровавленной». Лицо графини приняло зловещее выражение. «Я испугался за вас», — добавил господин де С. «Окровавленной? Что за безумие!» — Она попыталась улыбнуться. — «Если бы я была суеверной… Но вы побледнели! Вам нехорошо? Хотите что-нибудь выпить?» Альфонс не успел ответить; она позвонила и почти сразу нетерпеливо направилась к двери со словами: «Никто не идет».

Она появилась через пять минут, причем выглядела измученной и разбитой. Вошел лакей, держа в руках стакан. Альфонс прежде не замечал этого слугу: у него было очень странное выражение лица и такие подвижные черты, что при взгляде на них начинала кружиться голова. Паола сидела отвернувшись, пока он находился в комнате. Господин де С. взял стакан и поднес к губам — в то же мгновение портрет незнакомца с грохотом упал со стены. Удивленный Альфонс отставил стакан в сторону и подошел к картине с намерением ее поднять. Долго глядел он на полотно, пока графиня не сказала: «Похоже, это лицо вас сильно заинтересовало». «Мне кажется, — отозвался он, — что я где-то видел того, кто позировал». — «Это невозможно, — возразила графиня, — он умер более двух веков назад, посмотрите на имя и дату». В самом деле, Альфонс прочел, что на портрете изображен герцог де Полниц, который скончался в возрасте тридцати шести лет, 4 мая 1603 года. В одном из углов виднелась надпись на непонятном языке. Когда картина заняла прежнее место, графиня села и предложила Альфонсу выпить; тот ответил, что чувствует себя хорошо — тогда она, взяв стакан, сама поднесла ему напиток. Альфонс невольно содрогнулся, поднеся стакан к губам, однако, не желая признаваться в своих страхах, осушил его одним глотком — у напитка был необычный привкус, сладковатый, но приятный. Альфонс обтер платком губы, покрасневшие от крови.