Инферно Габриеля

Его прекрасный, совершенный, кареглазый ангел. Ее грудь начнет вздыматься все чаще, и щеки раскраснеются, а затем — и все тело. Для него она будет словно бутон розы, который раскроется под ним. Он будет добр с нею, и она раскрепостится. Он будет наблюдать за происходящим, и мгновение словно остановится. Останется только свет, запах, звук, вкус, прикосновение… по мере того как она, потеряв девственность, будет превращаться в женщину. И все благодаря ему. Благодаря ему.

Девственность? Значит, будет кровь. За грех всегда приходится расплачиваться кровью. И даже умирать.

У Габриеля перехватило сердце. Ему даже показалось, что оно на несколько секунд остановилось. И вдруг ему вспомнились строки старинного стихотворения, прочитанного, когда он еще учился в колледже Святой Магдалины. Перед ним с предельной ясностью встала картина: он — профессор Габриель О. Эмерсон, потенциальный соблазнитель прекрасной девственницы Джулианны — не кто иной, как… блоха.

У него в ушах зазвучали слова из стихотворения Джона Донна:

Узри в блохе, что мирно льнет к стене, В сколь малом ты отказываешь мне. Кровь поровну пила она из нас: Твоя с моей в ней смешаны сейчас. Но этого ведь мы не назовем Грехом, потерей девственности, злом. Блоха, от крови смешанной пьяна, Пред вечным сном насытилась сполна; Достигла больше нашего она. [13]

13

Стихотворение «Блоха» английского поэта и проповедника Джона Донна (1572–1631). Перевод Иосифа Бродского. В романе приведена первая треть стихотворения.

Подсознание Габриеля точно рассчитало момент, чтобы напомнить ему строки Донна. Стихотворение это было написано как аргумент в пользу соблазнения. Донн говорил девственнице, которую желал сделать своей любовницей, что лишение невинности имеет куда меньше последствий, чем убийство блохи. Поэт убеждал девушку отдаться ему быстро и не раздумывая, без колебаний и сожалений.

Слова Донна в точности описывали то, что Габриель намеревался сделать с Джулией. Точно описывали и великолепно оправдывали его намерения… Вкусить аромат, источаемый ее девственностью. Овладеть ею. Согрешить, уже не вкушая аромат, а высасывая из нее соки и опустошая ее. А потом… бросить, как надоевшую игрушку.

Она была чиста. Она была невинна. Он ее хотел.

Facilis descensus Averni. «Путь легок в ад».

Но он не хотел быть тем, кто вынудит ее пролить кровь. Сколько бы лет он ни прожил, никогда он не сможет и не захочет лишить невинности еще одну девушку и увидеть ее кровь. В его мозгу разом померкли все мысли о соблазнении и неистовом, страстном совокуплении прямо на столе, на стульях, у стены, книжных полок или на подоконнике. Он не овладеет ею, не заявит своих прав на то, на что у него нет прав.

Габриель Эмерсон был весьма заурядным и лишь наполовину раскаявшимся грешником. Он испытывал повышенный интерес к прекрасному полу и собственным телесным наслаждениям и знал, что в этом им управляет обыкновенная похоть. Никогда этот плотский голод не становился чем-то хотя бы отдаленно напоминающим любовь. Но, невзирая на все его моральные изъяны и вечную неспособность противиться искушению, один моральный принцип у Габриеля все же был. Была одна черта, которую он никогда не переступал.

Профессор Эмерсон не соблазнял девственниц. В отличие от многих мужчин он не «лакомился целочками», даже если кто-то из них уговаривал его помочь лишиться невинности. Весь свой плотский голод он утолял лишь с теми женщинами, которые тоже испытывали потребность в этом. И сейчас он не мог нарушить свою единственную моральную заповедь ради одного-двух часов наслаждений с прелестной Джулией Митчелл. Даже у падшего ангела существуют запреты.

Габриель не покусится на ее девственность. Он оставит ее такой, какой застал у себя в отсеке: кареглазым ангелом с румяными щеками. И пусть она дремлет на жестком стульчике, окруженная кроликами. Пусть спит без тревог, опасностей, ласк и поцелуев.

Он уже взялся за дверную ручку, чтобы тихо уйти и запереть за собой дверь, как вдруг услышал, что Джулия просыпается.

Он вздохнул и опустил голову. Он мечтал провести с нею ночь любви, а вовсе не ночь ненависти. Габриель помнил себя другим, прежде чем грехи и пороки возымели над ним свою власть, покрывая шипами и колючками тропу, по которой он еще надеялся прийти к добродетельной жизни. Едва ли Джулия что-то заподозрит. В конце концов, отсек принадлежал ему, и сейчас он стоял не возле стола, а возле двери. Имеет же право профессор Эмерсон без предупреждения войти туда, где он хозяин. Он расправил плечи и закрыл глаза, подыскивая слова, которые скажет ей.

Мисс Митчелл слегка застонала и потянулась. Потом открыла заспанные глаза и зевнула, прикрывая рот ладошкой. Но стоило ей увидеть стоящего у двери профессора Эмерсона, как ее глаза широко распахнулись. Она вскрикнула, спрыгнула со стула и прижалась к стене. Она настолько перепугалась, что Габриелю было больно на это смотреть. У него разрывалось сердце, что доказывало: сердце у него все-таки есть.

— Успокойтесь, Джулианна, это всего-навсего я. — Он поднял руки и наградил ее обезоруживающей улыбкой.

Джулия оцепенела. Только что он ей снился. И вдруг он… здесь. Она протерла глаза. Габриель не исчез. Он по-прежнему стоял у двери и смотрел на нее. Тогда она ущипнула себя за руку. Габриель остался на месте.

«Он меня застукал».

— Джулианна, говорю вам: это всего лишь я, а не привидение. Надеюсь, я не слишком вас напугал?

Она часто заморгала, потом вновь стала протирать глаза.

— Я… не знаю.

— И давно вы здесь? — спросил он, опуская руки.

— Н-не… знаю. — Она еще не совсем проснулась.

— А Пол тоже здесь?

— Нет.

Габриель почувствовал некоторое облегчение.

— Позвольте спросить, как вообще вы здесь очутились? Этот отсек закреплен за мною.

Глаза Джулии заметались. Мало того что она сама попала в беду, так еще и Пола подставила. Теперь Габриель его выгонит.

Страх сделал ее неуклюжей. Джулия опрокинула стул. Нагнувшись, чтобы его поднять, она локтем смахнула со стола стопку книг, прихватив и пачку бумаги для заметок. Белые квадратики взмыли в воздух, а потом начали плавно опускаться. Это напоминало странный снегопад из сюрреалистического фильма. Большие квадратные снежинки и ангел.

«До чего же она красивая», — подумал Габриель.

Джулия ползала на коленях, собирая книги и бумажки и тут же роняя их снова. Она непрерывно бормотала извинения, пытаясь объяснить, что попросила ключ у Пола. И снова — ворох извинений, которые она произносила истово, как набожные монахини произносят свои ежедневные молитвы.

Габриель подбежал к ней и коснулся ее плеча:

— Успокойтесь. Я ничуть не возражаю против того, что вы здесь занимаетесь. Помещение не должно пустовать. Еще раз говорю вам: успокойтесь.

Джулия закрыла глаза, ожидая, когда сердце перестанет колотиться. Но успокоиться ей мешала тревога за Пола. Она знала: Габриелю нужно на ком-то сорвать злость. Без Пола она бы сюда не попала. Значит, он главный виновник. Теперь Габриель запретит ему здесь появляться. Возможно, что навсегда.

Габриель шумно втянул воздух. Это заставило Джулию открыть глаза.

— Джулианна, вы совсем бледная, — сказал он, нагибаясь к ней. — Вам нездоровится?

Откуда эти странности в ее поведении? Может, ослабела от голода? Или не до конца проснулась? А может, она просто перегрелась? В отсеке было даже душно. Наверное, придя сюда, она включила обогреватель на полную мощность и потом забыла выключить.