Информация

– Я здесь…

– Вы неверующий? – Ее удивление нарастало.

Я замялся с ответом и уже в спину ей послал подходящее слово:

– Я – агностик.

Она обернулась, глянула на меня с жалостью, но и некоторым облегчением:

– Ну хоть не атеист… Ничего, еще откроете для себя счастье веры.

– Может быть.

– На таинстве-то крещения, надеюсь, присутствовать будете?

«А что, еще не было?» – в свою очередь удивился я, но мысленно, а вслух бормотнул:

– Конечно, конечно.

Тут один из младенцев, видимо, предназначенных для крещения, заревел. Этим сразу заразились другие дети. В крестильню я входил, словно в камеру пыток.

…Праздновали у Гарнье дома. За столом было тесно от обилия гостей. Пожилые, молодые, подростки, дети. Все были давно друг с другом знакомы, и на меня, новичка в этом кругу, обращали повышенное внимание. Расспрашивали, где работаю, москвич или приезжий, и где живу в Москве, свое ли жилье, расхваливали Полину, называя ее Поличкой.

Геннадий Павлович усиленно предлагал мне сперва водку, потом коньяк, виски, в конце концов вино, но я героически отказывался, хотя выпить хотелось очень. Устал я за последние часы, как давно не уставал… Да, хлопнуть граммов триста, наесться от пуза и развалиться на диване. Впериться в беззвучно рябящую живыми картинками плазму.

Сам старший Гарнье почти не пил, Борис вовсе не употреблял алкоголь, а выглядел почти пьяным. Точнее – тихонько напившимся и теперь старающимся никому этого не показать… Вообще он производил странное впечатление – примерно мой ровесник, а поведение как у пятнадцатилетнего, попавшего в непривычную обстановку. (Позже я узнал, что он закодировавшийся алкоголик и, как утверждала Полина в периоды ненависти к брату, хронический курильщик травы.)

А Полина, в отличие от отца и Бориса, заливала в себя вино бокалами. Некоторое время была очень мила, весела, разговорчива, потом стала все сильней повышать голос, заспорила с какой-то женщиной о детском питании. Вскоре только на нее и смотрели – с тревогой и, кажется, отвращением. Вроде того, что «опять ужралась».

Немного понаблюдав, я поднялся:

– Что ж, мне пора.

– Куда ты?! – вскочила и Полина; глаза ее безумно блестели.

– Дела… Завтра утром важная встреча… Еще сегодня кое-что нужно…

– Нет, подожди! Не уходи!..

В общем, закончилось почти скандалом. Хорошо, что я держался достойно – по сравнению с Полиной выглядел разумным, культурным, сдержанным. А может, нужно было тоже орать и безумствовать, чтобы наутро родители сказали ей: ни за что! не нужен нам такой зятек! одумайся, Поль! Это наверняка бы прекратило наши отношения раньше, до того, как они стали мучением.

А я вел себя мирно – ласково извиняясь, добрался до машины и уехал под крики Полины:

– Не оставляй меня! Слышишь?! Сто-ой!

В зеркало заднего вида заметил, как ее с какими-то привычно-смиренными лицами тащат к калитке отец и брат.

Поразительно, но в тот момент, да и некоторое время – около месяца – затем, я воспринимал этот инцидент как случайность.

После не совсем гладкого торжества Полина несколько дней не объявлялась. Я тоже ее не разыскивал. Тут и дела поднавалились – поступило несколько неслабых заказов на размещение информации; заканчивался год, люди стали усиленно крутиться, чтоб войти в новый без больших проблем и с хорошими перспективами. И я, естественно, закрутился, зарабатывая. О Полине почти не думал – меня, по сути, очень устраивали такие паузы в нашем общении.

Но вот она позвонила, слегка настороженным голосом предложила встретиться.

– Конечно! – сказал я бодро, хотя без большого восторга. – Сейчас мне нужно один вопрос решить, и часа через два я готов.

– Я буду ждать в «Сбарро» на Тверской. Тебе удобно?

Приближался вечер, улицы в центре набивались машинами. Я хотел было предложить другое место, где-нибудь на «Автозаводской», поближе к дому, но решил, что это будет слишком. Надо дать понять, что после тех криков опасаюсь слишком сближаться. Согласился.

Прибыл с некоторым опозданием и сразу увидел Полину – она сидела за столиком у окна, улыбалась мне. Помню, я тоже заулыбался, в груди потеплело. Да, приятно, когда среди этих миллионов вокруг есть хотя бы один, кто тебя ждет и улыбается при твоем появлении.

– Поужинаешь? – спросила Полина. – Здесь кухня терпимая. Или хочешь, я тебе приготовлю?

«Сбарро» уже был переполнен – планктон, завершивший очередной рабочий день, кормился, – и мы поехали ко мне.

Вечер получился тихий и приятный, даже при свече, а ночь, как говорится, страстная. Утром мы приняли холодный душ вместе, выпили по чашке кофе и отправились каждый на свою работу… После этого было еще несколько таких же приятных вечеров, ночей и утр. К сожалению, вскоре они превратились в иное…

За пару недель до Нового года Олег Свечин и Иван пригласили меня на концерт их группы.

– Приходи в «Рок-н-ролл паб» на Дубровке, – чуть ли не хором говорили в трубку. – Новые песни будут!

– Вы опять там играете? – И до этого они выступали в проклятом для многих москвичей месте; проклятом из-за «Норд-Оста».

– А что делать? Больше никуда не пускают.

– Хм… почему?

– Ну как, такие песни! – вскричал необычно для себя энергично Свечин. – Придешь, нет?

– Наверно.

– Бери знакомых. Билет по-прежнему символический – сто рублей. Заплатите, потом пропьем.

– Да, – голос Ивана, – надо побольше билетов, чтоб дальше пускали. Не забудь, двадцатого в семь часов!

И вот двадцатого декабря мы с Полиной и Максом (он догуливал в столице последние дни перед Омском) подкатили в Театральному центру. Не на «Селике», конечно, на бомбиле, – выпивали с Полиной с утра, в обед позвонил Максим и через час сидел с нами.

Присутствие Полины избавило меня от выслушивания его жалоб на жизнь. Они трещали об общих знакомых (Полина Максу очень обрадовалась), ругали телевидение, а я разглядывал своего одноклассника. Он как-то стремительно рыхлел, лысел, и лысина была неприятная – надо лбом торчали клочки тонких, словно истертых волосков, а макушка была голая; лицо серое, с несколькими глубокими морщинами вокруг рта, на переносице. Максим оставлял впечатление то ли крайне измотанного работой, то ли жутко пьющего, причем, скорее всего, крепкое пиво, человека. Я, зная его, склонялся ко второму варианту. А может, и то и другое, да и третье с четвертым довели его до такого состояния. В современном мире полно способов себя измотать.

В шесть вечера я объявил, что пора ехать.

– Куда? – испуганно вздрогнул Максим.

Я сказал.

– Зачем? Давайте посидим. Или двинем в кабак куда-нибудь.

– Поехали-поехали. Группу послушаешь, которой хотел продюсером стать.

Полина удивилась:

– Правда?

– Да это треп пьяный был, – отмахнулся Макс. – Никем мне уже не стать.

– Хорош прибедняться, телешишка. Одеваемся!

Концерт был местами смешной, местами скучный. На крошечной сцене (обычно, как я понял, здесь играли полуакустику рокабилли; на стенах висели фотки пятидесятых годов, флаги конфедерации) с трудом умещались четверо музыкантов и двое вокалистов – Иван и Олег.

Свечин постоянно не попадал в ритм, Иван то и дело выкрикивал «ой! хой!». После третьей песни перегорел шнур у басиста, после седьмой или восьмой у ритм-гитариста порвалась струна, непрерывно что-то случалось с барабанами… Зрители, человек сорок, сидели за столиками, усиленно пили пиво, курили, иногда кто-нибудь свистел или выкрикивал: «Ванюха, жги!.. «Клизму» давай!» Судя по всему, большинство собравшихся являлись друзьями и родственниками членов группы.

Песни в основном были на политическую тему. Но до того наивные, что казалось, на сцене не тридцатилетние мужики, а тринадцатилетние подростки. Запомнились строчки: