Информаторы

После нападения Гришку перевели на дачу за город. Увезли той же ночью. Там не было телефона. Во всем остальном условия были гораздо лучше, чем в той двухкомнатной квартире.

Только теперь Гришке запретили любые контакты. Даже работники МУРа могли приезжать только из узкого круга посвященных. На вопрос Гришки, чья это дача, Тарасов хмуро буркнул, что его. Про себя Парфен ехидно отметил, что капитан российской милиции слишком размечтался, потому что такой коттедж он сможет себе позволить только лет через десять, когда станет полковником, если повезет.

В одном их настроение с Тарасовым совпадало — они оба считали часы и минуты до суда.

В то утро Гришка проснулся с особым чувством. Подобное состояние испытывает человек, когда просыпается в день своего юбилея. Но если именинник ждет приближения часа торжества с трепетом и радостью, то сердце Гришки выпрыгивало из груди от мысли, что через несколько часов решится его судьба.

Он проснулся очень рано и вышел на крыльцо. Охранявший его старший сержант, тот, что подобрал их с Тарасовым на машине в тот ужасный вечер, зевнул и вышел следом.

Солнце еще только начало свой путь по небосклону, показав из-за горизонта окрашенный багрянцем краешек. Облака кучерявыми барашками разной величины скользили с севера на юг. Ветер редкими порывами тревожил еще зеленую листву на деревьях. Было тепло.

Гришка сел на крыльцо, не спеша закурил первую в этот день сигарету и прищурился на восходящее светило.

— Дай сигаретку, — требовательно попросил у него милиционер, устраиваясь рядышком.

Гришка протянул ему мятую пачку «Явы». С тех пор как перестали приходить передачки от пацанов, про «Мальборо» пришлось забыть.

Едва они закурили, как землю накрыл сумрак и в лицо бросилась пыль. Тяжелое облако закрыло солнце, и ветер, словно ждавший сигнала, тут же ударил новым резким порывом.

— Вот черт! — поднимаясь, поморщился круглолицый сержант. — А так славно присели!

Следом за песком ветер швырнул первые крупные капли дождя.

Мужчины зашли на застекленную веранду и устроились в плетеных креслах-качалках.

— Курите? — непонятно для чего спросил второй сотрудник милиции, охранявший Гришку.

Теперь двое конвоиров уже неотлучно находились при Парфене, да и Тарасов не отходил ни на шаг. Невысокий коренастый боец в синей форменной рубашке, брюках и совсем неуставных домашних тапочках стоял в дверях. Непонятно, для чего он задал свой вопрос, ведь и так было совершенно очевидно, что сидевшие в плетенках именно курят!

Гришка молча протянул ему свою пачку, но сотрудник мотнул головой, отказываясь. Он достал из кармана свои сигареты и, поискав глазами, присел на ящик.

— Тарасов давно уехал, — сказал он коллеге, глянув на часы. — Должен уже скоро вернуться!

Дождь так же внезапно, как и начался, прекратился. Как обычно говорят в таких случаях — несколько капель брызнуло. Небо опять просветлело, и вовсю засияло солнце. До слуха всех троих донесся звук приближающегося авто. Охранники быстро встали и затушили сигареты. Было совершенно очевидно, что машина идет к ним. Еще минута — и два прерывистых гудка огласили окрестности. Секундная пауза — и все повторилось.

Насторожившиеся охранники сразу выскочили, не забыв привычно поправиться и на всякий случай расстегнуть кобуры. Хоть сигнал был и правильный, но предосторожность не мешала! В квартиру тоже «правильно» звонили, а вышло все вон как!

Однако из-за ворот раздался голос Тарасова, и сотрудник открыл ворота. Едва Гришка глянул в ту сторону, сердце его екнуло — рядом с тарасовской «шестеркой» стояла отцовская старенькая машина. Батя вылез из нее и заметался взглядом по двору, пока не наткнулся на Гришку. Не закрывая машину, он быстро направился к парню.

Тем временем небо опять помутнело и очередное облако закрыло солнце. Дождь, правда, на этот раз не пошел, но ветер опять похулиганил, крутнув поземку из пыли.

С отцом разговор у Гришки никогда не получался. А сейчас и говорить-то было не о чем — они понимали друг друга без слов. Просто обнялись крепко, по-мужски, посидели так, затем Тарасов, так и не глянув парню прямо в глаза, велел Гришке садиться в машину.

— На заднее сиденье! — быстро произнес Олег Андреевич, заметив, что Парфенов-младший открывает переднюю дверцу.

Позади уже сидел коренастый сотрудник, и, едва Гришка сел, следом втиснулся второй охранник. Парфен получился как бы зажатым с двух сторон. Гришке это не очень понравилось, так как лишний раз напоминало, что ему, конечно, доверяют, но не совсем! Отец поехал на своей машине.

Ветер побаловался немного и опять утих. Счастливое светило показало свой сияющий диск из-за края облака.

«Шестерка», не торопясь, покатила по асфальтированной дачной дороге. Минут через пять Тарасов остановился у выезда на трассу. Пропустив «МАЗ», машина повернула вправо и устремилась к столице.

Маленькое облако закрыло ненадолго солнце, затем природа вновь засияла в его лучах.

Сидевшие в салоне автомобиля люди молчали. Говорить было уже не о чем, поэтому каждый просто думал о своем.

Гришка безучастно глазел сквозь лобовое стекло. Единственное, что доставляло ему волнение, так это предстоящая встреча с пацанами. Но Тарасов много поработал с ним на этот счет — научил, как вести себя, как держаться. Да и моральную подготовку провел соответствующую. И все же Гришке было не по себе. Об остальном он старался просто не думать. Замелькали знакомые кварталы, сердце забилось чаще. Как ни старался Гришка настроить себя, тревога не покидала. Он нутром чувствовал что-то трагическое и никак не мог себя убедить в том, что все должно закончиться хорошо.

С замершим сердцем вошел он в здание суда. Процесс уже начался. Когда открылась высокая, под самый потолок, обитая черным дерматином дверь, Парфен вдруг испытал такой панический ужас, что хоть разворачивайся и беги!

Зал оказался забит народом. Гул голосов тяжелым рокотом морской волны плыл по проходу. Опустив глаза вниз, Гришка шел следом за коренастым сотрудником, охранявшим его на даче. Следом двигался второй, и замыкал шествие Тарасов.

Сев на свое место, он оказался опять зажат сотрудниками МУРа. Голоса судьи, прокурора, адвокатов словно доносились откуда-то издалека, сливаясь с общим гулом. Один раз только Гришку что-то спросили, и он ответил «да». Глянув на Тарасова, он понял, что ответил правильно.

Уши и лицо горели. Как он ни старался не смотреть в сторону стального загона, словно могучая воля гипнотизера отдавала ему приказ. В определенный момент Гришка не выдержал и…

Вот они все! Крыл, Стас, Косой, Гудок… Гена тоже среди них. В стальном загоне, отделенные от людей толстой решеткой, как хищные звери в цирке от зрителей.

Гришке показалось, что за одну секунду он увидал глаза сразу всех пацанов. Все они смотрели по-разному: кто зло, с откровенной ненавистью, кто презрительно, а некоторые просто отвели глаза, будто боясь испачкаться о Гришкин взгляд. Хуже всех смотрел Гена Хворост. Он не отводил глаз от бывшего члена бригады, ставшего предателем и приговорившего всех в одночасье! Он смотрел холодно, без эмоций, но от этого взгляда по Гришкиной спине пробежали мурашки, и он поспешно отвел взгляд. Так в зверинце смотрит волк на подошедших к его клетке зевак, холодно, с полной уверенностью в своей силе. «Погоди, когда-нибудь этой решетки не будет, и я чиркну клыками по твоей нежной шейке!» — недвусмысленно говорил этот взгляд.