Ингмар Бергман. Жизнь, любовь и измены

Фильмы для “Бриза” стали спасением для меня и моих семей. Но не это главное. Главное, я мог свободно распоряжаться ресурсами и преподносить коммерческую идею как мне заблагорассудится. Кстати, у меня обычно не вызывало особого негодования, что промышленность стремится вложить деньги в культуру. Вся моя кинематографическая деятельность спонсировалась частным капиталом. И мне ничего не доставалось просто так, за прекрасные глаза. Капитализм как работодатель жестоко откровенен и довольно щедр, когда считает нужным. Так что нет нужды терзаться сомнениями насчет того, сколько стоишь на сегодняшний день, – полезный и закаляющий опыт, —

пишет он в “Образах”.

“Лето с Моникой” частью снимали на взморье. Съемочная группа базировалась на острове Урнё, и вся компания разместилась в Клоккаргордене, приземистом красном деревянном доме постройки 1864 года, который использовали как школьный класс, учительское жилье и праздничный зал. Условия примитивные. Харриет Андерссон и секретарь режиссера Биргит Нурлинд обитали в тесной чердачной комнатушке, где ночевали на матрасах. Сам Бергман, разумеется, занимал самую большую комнату.

Бергман и Нурлинд познакомились в Опере, когда он служил там ассистентом режиссера, а она танцевала в балете. Они подружились и после работы совершали сообща пешие прогулки. Бергман тогда жил скудно и позднее всегда вспоминал ужины у матери Нурлинд, утверждая, что они спасли ему жизнь. Теперь же она, стало быть, получила у Бергмана работу секретаря с важной задачей фиксировать все детали съемок, записывать отступления от сценария и следить за расходом времени. Она сама считала, что толку от нее немного, и Бергман был с ней согласен.

“Ты чертовски хорошая танцовщица, но секретаря режиссера из тебя не получится никогда”, – сказал он ей.

“Афтонтиднинген” в репортажах со съемок сообщила, что Клоккаргорден принадлежал легендарному жителю шхер Филипу Ульссону и что в лице Ульссона “Свенск фильминдустри” нашла бесценного географического эксперта, который мог в один миг, словно по волшебству, подыскать для съемок нужное место: “Если какой-нибудь камень в южных шхерах ему незнаком, значит, этот камень не заслуживает внимания, а уж для съемок тем паче не годится”. Весьма полезное обстоятельство. Изо дня в день они на рыбацких моторках спозаранку выезжали на дальние острова – Будшер, Борген и Саделёга, неподалеку от Урнё и Утё. “Лето с Моникой” в некотором смысле поставило древнюю историю шведских шхер себе на службу. Саделёга некогда был казенной рыболовной гаванью, то есть государство забирало налог прямо у рыбаков, натурой, а существовал этот налог с 1550-х годов. В 1719 году, когда русские разорили стокгольмские шхеры, на острове сожгли дотла единственную арендаторскую усадьбу, на Саделёге и на соседнем острове Будшер сохранился десяток фундаментов от рыбацких хижин.

На идиллическом островке Саделёга, что поблизости от Утё, он [Бергман. – Авт.] нашел идеальное место, по крайней мере с той точки зрения, что мог оставаться наедине со своей съемочной группой, да и развлечений после дневных трудов никаких, разве только наперегонки отращивать бороду. Диковинное зрелище – полуголые бородатые мужики, а посреди всего этого Харриет Андерссон, стало быть, встречает того, кто проберется сюда волею случая, —

писала “Афтонтиднинген”.

Репортер по-настоящему не вникал в здешние возможности провести свободное время. Участники съемок находили где “развлечься” и ночами смывались кто куда. Как режиссер рассказывает в “Бергман о Бергмане”, рано утром к началу работы собиралась романтичная и несколько усталая группа. Август был чудесный, вспоминает он, слегка скромничая. Он и Харриет Андерссон присматривались друг к другу, и однажды вечером он пригласил ее к себе на чашку чаю с бутербродами. Почему бы нет? – подумала Андерссон. Конечно, она была помолвлена с Пером Оскарссоном, с которым снималась в “Вызове” у Вильгота Шёмана, а Бергман по-прежнему был женат на Гюн, но, как и раньше, подобные детали не имели большого значения, когда он увлекался. А сейчас он увлекся.

Андерссон явилась в длинной плотной фуфайке, которая только-только прикрывала ее “прелести”, как она пишет в книге интервью, и для Бергмана это стало конечно же неодолимым соблазном. Они сидели на диване и смотрели друг на друга, потом поцеловались.

Ингмар выглядел так, будто вот-вот грохнется в обморок. Я немножко посмотрела на него и сказала: “Сдрейфил от поцелуйчика?” Почему я так сказала, не знаю – таким манером выражается Моника, сама я никогда бы так не сказала. Дальше наплыв, как в старом кино. Туннели с поездами и прочее.

Вильгот Шёман вспоминает телефонный разговор, состоявшийся как раз в ту пору. Ему позвонил хозяин Клоккаргордена, Филип Ульссон, сообщил, что Ингмар Бергман приехал в Урнё. Душа радуется смотреть на них, сказал он Шёману, который поневоле спросил, кого он имеет в виду, и услыхал в ответ: Харриет и Ингмара.

Он говорил о них так, как говорят о влюбленной парочке; я сделал вид, будто не слышу, потому что не хотел верить! Я снова здорово испугался. Года не прошло с тех пор, как Гюн сказала, что он “впервые почувствовал себя отцом”, и всего полгода назад Харриет обручилась с Пером Оскарссоном.

Заметно, что Шёман был возмущен, а возможно, и глубоко разочарован своим наставником, который опять показал себя отнюдь не с образцовой стороны.

Как правдиво отмечала “Афтонтиднинген”, на съемках некоторых эпизодов вся группа расхаживала полуголой. Например, знаменитая сцена купания, когда Харриет Андерссон бежит по скалам и прыгает в воду совершенно обнаженная. Видно было немного – мелькнула грудь и голая попка, но чтобы она не чувствовала себя скованно, Ингмар Бергман велел всем раздеться. Парни – оператор, помощник режиссера, электрик, ассистент оператора и прочие – все ж таки благоразумно остались в трусах. Бергману затея, видимо, пришлась по вкусу. По словам Андерссон, он был не совсем уж равнодушен к “эротике”. Всегда “с огромным восторгом относился к дамам, женщинам, девушкам” и откровенно рассказывал ей о своих романах. “Три брака и наверняка попутно несколько интрижек, он говорил о них, хотя и не называл имен; вероятно, как всякий мужчина, хотел выглядеть неотразимым”, – говорит она в книге интервью о своей жизни.

Харриет Андерссон находила его обворожительным, интересным и невероятно харизматичным. Иначе, по ее мнению, женщины, включая ее самое, не стали бы все как одна прыгать к нему в постель, а тем более жить с ним. О помолвке с Пером Оскарссоном она тогда в шхерах вообще забыла. Да и Ингмар Бергман, похоже, не слишком задумывался о своем браке. Его охватила веселая беспечность. Привычные проблемы, связанные с работой, финансами и браком, точно ветром сдуло, что наверняка ощущалось как огромное облегчение – с легким сердцем нырять в перины после долгого дня на свежем воздухе, солнце и жаре и спать без сновидений. Съемки, говорил он, занятие чрезвычайно эротичное. Близость к актерам ничем не ограничена, все равны и открыты друг перед другом. Атмосфера на съемках складывается из многих обстоятельств, и в “Волшебном фонаре” он их перечисляет: непринужденность, преданность, понимание, доверие, напряжение сил, отдых, единодушие, мгновения триумфа, мгновения поражения. “Атмосфера насквозь пропитана сексуальностью”.

Харриет Андерссон вовсе не помышляла добиваться успеха у Бергмана через постель; к тому же она сперва получила роль Моники и лишь потом очутилась в его постели. Когда любовное приключение закончилось, они вернулись в Стокгольм и рассказали своим партнерам, что произошло в чарующих шхерах. Харриет Андерссон исповедалась Перу Оскарссону, однако легкие укоры совести, которые испытывала, вернувшись домой, она затем отмела. На Урнё ей в голову не приходило, что она поступает неправильно. Ведь Бергман был намного старше и на редкость привлекателен, и Андерссон, молодая, наивная, начисто забыла своего жениха.