Ингвар и Ольха
Шрифт:
– Спешим! Иначе не только корзно, портки потеряем.
– Ходу, – бросил Окунь.
Боян хлестнул коня и, бережно прижимая к груди отца, пустил коня в галоп. Когда вынеслись из ворот терема, впереди с гиканьем и улюлюканьем помчались Павка и Окунь. Их длинные плети с вплетенным в ремешки свинцом с таким свистом распарывали воздух, что народ шарахался еще издали, пугливо жался к стенам.
Они мчались не к городским воротам, а, как поняла Ольха, собирались куда-то заехать еще. Уже замаячил на конце улицы трехповерховый терем,
Перед воротами во двор была целая толпа. В створки били молотами, рубили топорами. Завидев грозных русов, толпа расступилась, но лица были угрожающими, а яростные вопли стали еще громче. С той стороны ворот послышался радостный вскрик. Створки со скрипом распахнулись, Боян первым ворвался во двор. Ингвар и Павка с Окунем отступали с обнаженными мечами, сдерживая напирающую толпу. Ингвар постоянно оглядывался на Ольху, в глазах был страх, и Ольха, чтобы его тревожить меньше, держалась рядом с Бояном. Тот поневоле избегал схватки, руки были заняты отцом и поводьями.
Ворота кое-как затворили, в них тут же начали свирепо бить тяжелым. Во дворе уже собралась челядь, в руках были топоры, косы, боевые цепы. Увидев русов, угрожающе заорали, засвистели. Кто-то воровато обогнул маленький отряд по широкой дуге, бросился отворять ворота.
Внезапно окно на третьем поверхе распахнулось. Показалось заплаканное лицо женщины. Она прижимала к груди ребенка. Угрюмого, насупленного, даже со двора Ольха узнала Бояново семя. Ребенок, увидев отца с дедом, требовательно протянул руки.
Боян закричал:
– Мы сейчас!
Женщина охнула, едва не выронила ребенка. Глаза ее с ужасом уставились на что-то за спиной Бояна. Боян быстро обернулся, но только успел увидеть летящий в него дротик. Павка мгновенно вздернул кверху щит. Звонко звякнуло, щит едва не выдернуло из руки. Павка ругнулся, а Ингвар тут же достал смельчака длинным мечом.
– Спасибо!
– Все в долг, – ответил Павка.
Челядин рухнул, забился в смертных корчах. Кровь хлестала во все стороны, как из недорезанной свиньи. От русов отхлынули, но тут же бросились на крыльцо терема. Боян спрыгнул с коня, умоляюще оглянулся. Павка закричал с досадой:
– Да беги, беги! Я посмотрю за твоим хрычагой, не дергайся!
Ингвар внезапно крикнул:
– Боян, не успеваешь.
Боян дернулся, оглядываясь то на отца, которого одной рукой поддерживал в седле Павка, закрывая щитом другой, то глядя на окна терема. На крыльце толпились вооруженные мужчины, от усердия спихивали друг друга. Наконец двери слетели с петель, народ хлынул вовнутрь терема.
– Догоним! – закричал Боян страшно. В глазах блеснули слезы, голос сорвался: – В капусту всех… ударим дружно!
– А нам ударят в спину, – сухо бросил Ингвар. – Уходим.
Отчаяние в глазах Бояна было таким, что Ольха ощутила, как у нее задрожали губы, а в глазах расплылось. Она сердито вытерла слезы. Если бы ненависть убивала, на седле коня Ингвара осталась бы горстка пепла.
Два брошенных дротика звонко ударились
о щит Ингвара. Стрела звонко щелкнула о шлем, унеслась. Он повернул коня в сторону ворот. Створки трещали, выгибались. В щели были видны озверелые лица, острия топоров и копий.Боян в последний раз оглянулся, в глазах застыла мука, бегом вернулся к отцу. Брошенный из пращи камень ударил его сзади в голову. Звякнуло так, что у Ольхи в ушах зазвенело. Боян зашатался, ноги его подогнулись. Павка подал коня в его сторону, Боян кое-как ухватился за стремя, ему помогли перебраться к своему коню. Молот беспомощно протягивал ему дрожащую высохшую руку. Ингвар мощным толчком забросил Бояна в седло позади его отца.
– Теперь руби! – закричал он страшным голосом. – За Новую Русь!
– За Русь!
– За Русь!
Их натиск был страшен, как и они сами: огромные, закованные в железо, на великанских храпящих конях, похожих на разъяренных зверей. Мечи в их руках казались еще длиннее, и когда русы выкрикнули боевой клич, народ из ворот шарахнулся в разные стороны, топча друг друга.
Они как ураган вылетели через ворота, Ингвар и Павка с наслаждением рубили на ходу, стаптывали конями. Боян одной рукой держал повод, другой прижимал к себе отца. Павка ухитрялся защищать друга и хрычуряку от брошенных в их сторону дротиков и камней, вскидывал щит, даже подставлял свои плечи.
На перекрестке улиц их ждал Влад с его дружинниками. Глаза Влада расширились, когда увидел на плечах Ингвара красное княжеское корзно, но смолчал, время расспросов придет, молча повернул коня, кивнул одному из своих, и они вдвоем понеслись впереди.
Оба без шоломов, ветер трепал их длинные волосы цвета спелой пшеницы. Остальным пришлось железные шапки нахлобучить до ушей. Поляне готовы даже с голыми руками кинуться не только на любую бритую голову с чубом или даже без чуба, но и на просто плешивую.
Застучали копыта, из соседней улицы на горячем коне вынырнул могучий всадник на огненно-красном коне. Конь храпел и дико вращал налитыми кровью глазами, всадник был просто грозен. Ольха с изумлением и радостью узнала Рудого.
Рудый помахал дланью:
– Уже горячо? Тогда вверх по улице, затем налево через Ляшские ворота.
– Через торг ближе, – сказал Ингвар.
– Там толпа! Орут, друг друга за волосы таскают… Не стоит мешать.
– Не стоит, – согласился Ингвар. – Ты с нами?
– Да, немного. Слушай, у тебя великолепное корзно! Давай разыграем в кости?
Окунь закричал тревожно:
– Все, пошли!.. Если дорогу не загородят какой-нибудь гадостью, то скоро будем за градом!
На этот раз прохожие не жались к стенам домов. Стояли на дороге, отскакивали в самую последнюю минуту. Впереди мчался Влад, его кипу золотых волос было видно издали, а медный обруч на лбу блестел так, что больно было глядеть. Вслед всадникам летели проклятия, камни, даже стрелы из боевых и охотничьих луков. Ольха благодарно смотрела в спину полянского молодого воеводы. Без него их бы зажали среди улицы, была бы сеча, в которой у них нет надежды на победу против всего города.