Ингвар и Ольха
Шрифт:
Двое дюжих гридней занесли, покраснев от натуги, огромный сундук. Исчезли в коридоре, вернулись с другим. Третьим, четвертым. Наконец явилась озабоченная Зверята. Мановением руки велела парням исчезнуть, обратилась к Ольхе так, словно все давно было решено:
– Давай примерим… Если что не так, девки быстро подгонят. Они лучшие умелицы в Киеве. А значит, и на всей Руси!
Ольха покачала головой:
– Зверята, а что у тебя не лучшее?
Зверята улыбнулась, это преображало ее звероватое лицо, сама подняла левой рукой крышку сундука. По закону русов, вспомнила Ольха, жених может отказаться от невесты даже
Зверята вытащила голубое платье, встряхнула. Звякнули драгоценности, но Ольха смотрела, не веря глазам, на странную нежнейшую ткань, что переливалась красками, как увиденная впервые при въезде в Киев радуга.
– Из чего… это?
– Из паволоки, – гордо объяснила Зверята. Увидела лицо гостьи. – Шелк, понимаешь?
– Нет, – призналась Ольха, – никогда не видела… Это из шерсти?
– Да нет, – отмахнулась Зверята с небрежностью, – эту ткань червяки делают. Толстые такие, красивые… Я их не видела, но так говорят.
Ольха прошептала, завороженная переливами ткани:
– Волшебство!
– Конечно, – согласилась Зверята. – Где это слыхано, чтобы червяки ткали? Врут, поди. Мизгири, или, как говорят русы, пауки, – этому еще поверю. Я вон девок учу-учу, и то у всех руки как грабли. Редко у какой прялка из рук не валится… Ну-ка примерь.
Девки, насупившись, помогли Ольхе снять старое платье. Руки у них были умелые, быстрые. Зверята гоняла их явно для острастки. И удивительное платье помогли надеть так, будто само оказалось на ней.
Ольха чувствовала, как по телу пробежали сладкие мурашки. Ткань была нежной и удивительной, будто прохладные струи пробежали по коже. От нее исходила свежесть и бодрость, спина сама гордо выпрямлялась.
– Я тоже не верю, – призналась она. – Если червяки, то волшебные. Людям такое не под силу. Откуда это здесь?
– Еще отец Ингвара добыл. Он был вожаком шайки разбойников. Ходил даже в дальние страны, мир повидал, себя показал. Кое-что привез.
– И жену?
– Нет, жену нашел в Новгороде… Украл, можно сказать. Без благословения родителей. Ты как родилась в этом платье! Разве что рукава чуть заузить… У тебя руки совсем не бойцовские.
Ее глаза оценивающе ощупывали фигуру странной гостьи. Ольха чувствовала, что могучая женщина удивляется: как она, с такими тонкими запястьями, могла владеть боевым мечом? Ну, во-первых, мечи тоже разные. Есть легкие, есть средние, есть тяжелые, а также двуручные. А во-вторых, в схватке не столь важна сила, как умение. Да и быстрота нужна не только при ловле блох. А ее и младших братьев учили лучшие бойцы племени!
Князь Олег потянулся до хруста в суставах. Лицо было усталым, но когда повернулся к Ингвару, глаза блеснули странным весельем.
– Работа идет к концу… Как у тебя, воспитанник?
– Терпимо, – ответил Ингвар. – Только какой конец? И середки не видно.
– Моя к концу, – ответил Олег мирно.
Ингвар посмотрел вопросительно, но великий князь, видимо, решил, что все объяснил. Он часто говорил загадочно, уверенный,
что его понимают с полуслова.В главной палате на трех столах были расстелены карты, лежали толстые манускрипты, свертки грамот. В углу стояло низкое деревянное ложе. Олег, даже став князем, не отказался от причуд отшельника спать на твердом.
Ингвар напряженно ждал. Олег мог бы за государственными делами вспомнить и о пленной княгине. Это тоже дело государственной важности. Везде недовольство русами, довольно искры, чтобы вспыхнуло восстание. А племен подгребли под свою руку столько, что на одного руса уже по сто славян. Если не больше. Никакая отвага и сила рук не спасут. Мир нужен как воздух, и древлянка могла бы как-то скрепить…
Как же, подумал он досадливо. Она скрепит! Так скрепит, что вдрызг все разлетится. А русы не то что к своим островам на море улетят, а за море вверх тормашками.
Олег, разминая застывшую спину, прошелся по горнице, выглянул в окно:
– Погодка разгулялась…
– Старики дождь обещают, – осторожно напомнил Ингвар.
– Ну, старики не всегда угадывают. Пора дать людям отдохнуть.
– Соколиную охоту? – встрепенулся Ингвар.
Он всегда был большим любителем соколиной охоты, у него были лучшие сокольничьи. Странно, сейчас сердце не застучало чаще. Он натужно вообразил себе, как сокол срывается с руки, взмывает в небо и стремительно догоняет птицу, бьет на лету… Увы, сердце продолжало тукать ровно, будто капли осеннего дождя по подоконнику.
Хуже того, он знал почему. Еще хуже, чувствовал, что сердце начинает стучать только в определенном случае. И боялся признаться даже себе, что уже не знал, кто из них пленник.
– Я не люблю охоту, – ответил Олег, поморщившись. Ингвар с раскаянием вспомнил, что князь ни разу не был на охоте, хотя не было ему равных ни в стрельбе из лука, ни в метании копья. – Просто хочу проехаться по киевским лесам… Хочу ехать целый день, не встречая врагов. Хочу заодно погостить в твоем загородном тереме.
Ингвар ощутил беспокойство. Он не был в загородном доме года два. А за последние пять лет заезжал разве что с полдюжины раз. В последний раз отвез туда пленницу. Сам удивился запустению, но, как всегда, махнул рукой. Мужчины не должны обращать внимание на такие мелочи.
Олег смотрел зорко:
– Не готов?
– Да все дела, – пробормотал Ингвар. Он отвел взор. – Дела…
– Эх, не понимаешь… Мы зачем себе Русь творим на новом месте? Чтобы нужда в городских стенах отпала вовсе! Чтобы люди могли селиться хоть в лесу, хоть в поле, хоть на болоте – и ни одна двуногая тварь не смела тронуть! Вчера еще каждый не то что за городской стеной, за крепкими ставнями отсиживался!.. Да еще и дверь на ночь бревном подпирал. А теперь некоторые уже ставни на ночь не закрывают, ленятся. Нужды нет. Ни воров, ни татей.
– Знаю, сам ночной охраной год заведовал, – пробормотал Ингвар.
– А теперь еще и пределы Руси раздвигаем для того, чтобы везде кончилась брань между соседями! Чтоб можно было ставить дом вдали от городских стен, чтобы никто не пришел и не порушил, чтобы была уверенность в дне завтрашнем, чтобы могли сеять, зная, что урожай соберут они же…
Ингвар уронил голову. Разве не для того он с карающим мечом вторгался в пределы враждующих племен, истреблял старейшин, порой устилал трупами поля?