Инклюз

— Нет. Зачем? — ответил, отворачиваясь, Лолок, — я посплю еще, выйди, пожалуйста. Ненадолго, я быстро засыпаю.

— Спи. Айгала всему синему, — сказал я, выходя из кельи. Местным трудно заснуть на глазах у кого-то.

— У нас, говорят, "голубому". В смысле да, и айгала всему красному, — пробормотал, засыпая, Лолок.

Выждав, чтобы убедиться, что он крепко спит, я вернулся и быстро лег на свое ложе, отвернувшись к стене кельи. Моя торопливость была вызвана тем, что Лолок во сне сбросил покрывало, ранее скрывавшее его до самой шеи. Мой сосед был почти полной самкой. Только имя и решительность, с которой он отправился в странствия, были мужскими. Ну, или я чего-то еще не разглядел. В любом случае возбуждаться сейчас, когда моя догадка окрепла, и стоило подумать, как быть дальше, совершенно не резон.

Собственно, к чему интересничать и ходить вокруг да около? Вот о чем я догадывался: эксплуататор не стал ждать, пока я закончу исследования, и приступил к разработкам. Его миньоны извлекают из почвы что-то ценное, причем зачем-то разрушают жилища местных жителей. О том, почему именно крыши пещер привлекли их внимание — разговор особый, а вот, с чего бы такое неслыханное нарушение правил и здравого смысла? Почему эксплуататор пренебрегает решением разведчика? Да что там, даже не дожидается, когда оно будет высказано!

Утром, раньше, чем пастухи вывели буу из пещер, я уже двигался к кораблю. Приблизившись, я почувствовал, что эксплуататора поблизости нет. Жаль, проще было бы разобраться с произошедшим недоразумением сразу. Зато корабль, естественно, был на месте.

— Ты закончил исследования? — приветствовал он меня.

— Нет. Где эксплуататор?

— Где-то. Наверное, проверяет миньонов. А зачем он тебе, если ты еще не решил, какие биоресурсы тут эксплуатировать и в каком объеме?

— Похоже, он начал эксплуатацию без нашего ведома.

— Вряд ли, — отмахнулся от моего мнения корабль. — Так не бывает. Как, если ты ему еще ничего не сообщил?

— Он эксплуатирует не биоресурсы, а минеральные. Так он думает. Но на самом деле, это не совсем так. — И я рассказал кораблю о том, что узнал от Лолока, и высказал свои соображения по этому поводу.

— Полагаю, ты усложняешь. Возможно, это какой-то естественный процесс, который ты принял за деятельность эксплуататора. Кстати, почему ты пришел сюда, а не пошел проверять, что там произошло на самом деле?

— Хотел поговорить с эксплуататором. Потому что… он же…, а я…

Корабль вздохнул.

А мне расхотелось продолжать разговор. Он был прав. Сначала нужно было все проверить. Но и сейчас не поздно. Нужно только уговорить Лолока выступить в роли проводника, чтобы свести к минимуму время на поиски его селения.

Лолока мне удалось купить обещанием того, что он точно, наверняка и совершенно обязательно узнает свою "правду" если проводит меня. Решив сначала, что мной движет не более чем любопытство, Лолок предложил сплести карту. Но, хотя мне и очень нравились эти замечательные поделки, воспроизводящие ландшафт во всех трех измерениях, я настоял, чтобы он пошел лично. Даже и не знаю почему, но мне очень этого хотелось. И я был достаточно убедителен: он согласился и поверил, что я сдержу свое обещание.

— Можешь звать меня Лолоку, — объявил мой спутник (точнее спутница, теперь я буду говорить о ней в женском роде, раз уж она сама предложила использовать женское окончание имени), когда мы первый раз остановились в тени, чтобы остыть.

— Ты меня видел спящей, понял, что я почти чистая самка, — добавила Лолоку — А ты совсем самец, чего нам играться?

Все-таки она была не совсем права. Самки и те, кто имел явные признаки обоих полов, "играться" как раз любили. А такая прямота и открытость — совершенно мужской признак. Но вслух я этого не сказал.

Прыжок за прыжком, с песка на камень, все вверх-вверх, мы добрались до гребня хребта, носившего из-за внешнего сходства вульгарное название "джагон", и, чуть постояв (невозможно не полюбоваться на горизонт с такой высоты, не восхититься зрелищем того, как синее встречается с красным), начали осторожно медленно спускаться. С этой стороны двигаться приходилось по чередующимся щебнистым осыпям и чреватым оползнями наклонным сланцевым напластованиям. Отдыхать здесь было нельзя, да и негде, а торопиться — опасно. Спустились на равнину мы только под вечер и страшно усталые. Растянули паутинные ложа, закутались в покрывала и мгновенно уснули, благо места были обжитые, опасаться некого. Разве что с утра не стоило резко вскакивать, на случай, если сикарачка ночью отложит свои шипастые ядовитые яйца прямо возле ложа. Наступишь и не сможешь шевелить ногой неделю, если не больше. Вероятность ничтожно мала, но случаи такие бывали.

Когда утром мы, сидя рядом на моем еще не свернутом ложе, пили воду, Лолоку спросила: "Почему ты думаешь, что поймешь, что случилось с нашими пещерами? Если уж старики…"

Отложив бурдюк, я пристально посмотрел на нее.

— Я пойму. Объяснять "как" я не буду, я уже говорил. Но совершенно точно пойму и расскажу тебе.

— Тогда давай поторопимся, а то от любопытства мозг сводит.

Тут я был с ней совершенно согласен.

Путь на север лежал через равнинные плоские места, где идти хорошо, а вот отдыхать — не очень. Тень найти сложно, без тени невозможно остыть, а горячему и отдых не в радость. В итоге, шли мы ходко, практически на пределе скорости, и здорово выматывались. Даже вечерние разговоры выходили какие-то скомканные, ленивые. Да и бесконечная дневная ходьба под жарким солнцем к разговорам не располагала. Уже к полудню ум затуманивался и в нем вместо мыслей оставался только ритм, в котором следовало переставлять ноги: раз-два-три, раз-два-три… Ритм одновременно возбуждающий, но и заверяющий, что да, все будет и будет прекрасно, но не прямо сейчас.

— Ле-тит. К нам, — растягивая слова, безразлично проговорила Лолоку.

Смотреть, кто там летит, было лень, но я все же повернул голову и сперва замер в оцепенении, а потом собрался и сбросил с себя полуденную дрему. Сбросил резко, как чешут буу гребнем. Было отчего: прямо на нас, пока еще далеко и, как это у них принято, до того момента, как начнется атака, летела доска. Лолоку, знавшая о них только по рассказам, испугалась, но до паники ей было далеко. Я же успел побродить по необжитым местам и повидать этих тварей, и оттого был от паники в двух шагах.

Радужные крылья привольно лежали на воздухе, как раскинутые руки на плечах соседей по танцу, а желтые крылья, короткие и многочисленные, мерно ходили сплюснутыми восьмерками, окружая заднюю половину тела доски желтоватым маревом.

Говорят, когда-то досок изгнали лучшие, самые талантливые из пастухов. Но я в этом деле был не слишком хорош, а у Лолоку вовсе не было пастушеских навыков. Не было у нас и паутины-усилителя. Тем не менее, я попробовал отдать телепатический приказ доске, подкрепив его ментальным ударом. Никакого эффекта: ни положительного, ни отрицательного мои усилия на доску не произвели. Бросив взгляд на Лолоку, я мельком отметил ее странную позу: ноги широко расставлены, руки висят вдоль тела, а голова быстро и неравномерно качается на напряженной шее. Решив, что у нее какая-то нервическая реакция, я предпринял то единственное, что оставалось, то, что дало шанс предкам местных жителей выживать во времена, когда доски и другие опасные хищники водились в изобилии. С силой вонзив одну ногу в песок, я закружился вокруг своей оси свободными ногами, разгребая песок и постепенно погружаясь в него. Когда над поверхностью оставались только голова и плечи, я протянул руку и дернул Лолоку в быстро заполняющуюся осыпающимся со стенок песком яму. Крепко держа ее за ногу, я продолжал ввинчиваться в землю, пока над нашими головами не образовался метровый слой песка. Пользуясь тем, что он был еще очень рыхлый, я притянул Лолоку поближе к себе и проговорил:

— Отсидимся. Она улетит.

Лолоку прижала свою голову к моей и ответила:

— Ты видел какой у нее хоботище? Она высосет нас через песок!

— Не достанет! — заверил я ее.

Песок вокруг нас сперва уплотнялся равномерно, а потом вдруг сжал нас, словно его прихлопнули сверху.

— Села! — прерывающимся голосом шепнула Лолоку.

Я в тот момент подумал тоже самое. Доска села и теперь постарается дотянуться до нас или станет ждать, когда мы сами вылезем. Первого я не опасался, а вот насколько у нее хватит терпения — понятия не имел. Мы же сможем провести в песке часа три-четыре, а потом начнем задыхаться. Хорошо хоть, что нам так страшно, что мы точно не заснем. Во сне мы будем дышать глубже, и недостаток воздуха почувствуем быстрее.