"Инквизитор". Компиляция. Книги 1-12

— Что это с ним? — спросил Бертье у Рохи.

— Да черт его знает, обычно злой, как собака, а тут тихий какой-то, — отвечал тот.

Максимилиан подарки положил на стол. И Тереза, и дети, и Элеонора Августа, и госпожа Ланге сразу прибежали смотреть. Дети хватали серебряные кубки, сестра рассматривала поднос.

— А кому шубы? — сразу спросила Элеонора Августа, проводя рукой по меху одной из них.

— Корпорации подарили одну мне, одну моей супруге, — отвечал Волков.

— А какая мне? — спросила жена радостно.

— Какую пожелаете.

— Вот эту, — она схватила одну из шуб, — это же соболь?

— Они обе из соболя, выбирайте по размеру, — спокойно отвечал кавалер.

Она стала мерить и, хоть обе шубы были ей велики, одну из них забрала, вдруг повернувшись к его сестре, Терезе сказала:

— Сестра моя, а вам я отдам свою. К чему мне три шубы.

— Мне? — удивилась, а может, и испугалась женщина, которая всю жизнь тяжело работала и даже предавать себе не могла, что ей подарят шубу.

— Бригитт, принесите шубу из черной лисы, она моей сестре будет к лицу.

— Да, Элеонора, — сказал госпожа Ланге, тут же встала и пошла наверх в спальню.

— И вы, милые мои, тоже не останетесь без подарков, — надев роскошную шубу, которая была ей, конечно, велика, говорила Элеонора Августа детям.

— Это тебе, — продолжала она, доставая из кошелька деньги и протягивая талер мальчику.

— Благодарю вас, госпожа Эшбахт, — отвечал Бруно и по знаку тетки Терезы низко кланялся.

— Зови меня тетя Элеонора, — сказала она.

— Как вам будет угодно, — говорил племянник Волкова. — Тетя Элеонора.

А она уже доставала новые монеты и давала их девочкам, те тоже кланялись, тоже звали ее тетей Элеонорой.

А потом госпожа Ланге принесла сверху шубу и стала помогать сестре Терезе надеть ее.

Тереза поверить не могла в это, то и дело косилась на брата: можно ли ей взять такое. Волков едва заметно кивал. И только тогда она согласилась, когда Элеонора Августа, улыбаясь и разглядывая Терезу, сказала:

— Как вам в ней хорошо, дарю вам ее, сестра моя.

«Сестра моя». Она повила это несколько раз, а девочек называла прекрасными племянницами. И благодушие, и приязнь так и изливались из Элеоноры. Вот только почему-то случилось это первый раз сегодня. А до его отъезда в рейд дочь графа выходила к столу, едва удостоив кивка головы низкий поклон сестры и низкие поклоны племянников. Она, кажется, даже ни разу не заговорила с ними. Только раз при знакомстве сказала что-то Терезе, да и то было сказано из высокомерной вежливости. Других случаев кавалер и вспомнить не смог. А тут вдруг на тебе: «сестра», «племянники», «тетя Элеонора», подарки.

Нет, все это благодушие было показам. Волков насквозь это видел.

Он то и дело поглядывал на Бригитт Ланге, та сидела и вымучивала из себя улыбку. И когда ловила взгляд Волкова, так сразу отводила глаза, словно со стыда или от страха.

А Элеонора что-то щебетала и щебетала, но Волков чувствовал в каждом ее слове, в каждой улыбке гниль и фальшь. Гниль и фальшь.

Но он был с ней вежлив, даже ласков. Он согласно кивал ее словам, улыбался ее радости и веселью детей, он брал на колени младшую племянницу Катарину, на первый взгляд просто ждал ужина, но на самом деле он ждал возвращения Сыча и считал про себя часы.

К ночи Элеонора Августа пришла в спальню, села у зеркала и ждала, пока Бригитт причешет ее перед сном. Но в этот день ночной чепец надевать не стала и, дождавшись, пока госпожа Ланге, попрощавшись, уйдет, скинула рубаху и обнаженная пошла в кровать к кавалеру с явным намерением искать расположения мужа. Но Волков был не в том настроении. Прелести жены не соблазнили его.

Он даже не повернул к ней головы. Даже взгляда косого не бросил на нее.

— Отчего же вы так ко мне холодны? — говорила Элеонора Августа, ложась рядом с ним поверх перин. — Господин мой.

Она лежала совсем рядом и заглядывала ему в лицо.

— Говорил же вам вчера, госпожа моя, — отвечал он ей вполне учтиво, но и без лишней ласки, — что хворь меня донимает от лишней езды верхом.

— И когда же уляжется ваша хворь? — произнесла жена, просовывая руку под перину и кладя ее ему на живот. — Может, я боль вашу успокою?

Так ласкова она никогда с ним еще не была. Она положила голову ему на плечо, а сама стала гладить ему живот, забираясь под рубаху. И вела на себя вовсе не как молодая жена, что вышла замуж две недели назад, а как очень даже опытная женщина.

— Не думаю, — отвечал он, беря и отводя ее руку от себя. — Эту боль даже брат Ипполит успокоить не может, умный монах.

Тут вся ласка ее сразу и закончилась. Ласковая жена умерла и проснулась опять в ней дочь графа:

— И сколько же мне теперь ждать, пока ваша хворь пройдет, — говорила она с привычным для себя и высокомерием. — Долго ли вы пренебрегать мною будете?

— Недолго, — отвечал Волков спокойно, — неделю или две. Может и три, но не больше.

— Три недели? — воскликнула она.

— А что, разве вам тяжело без внимания мужа три недели прожить?

Интересно, как же вы до лет свих дожили без мужа, если три недели без ласки прожить вам в тягость? — Едва ли не с насмешкой говорил он, да еще и улыбался при том.

Она смотрела на него едва ли не с ненавистью, не говорила ему, а шипела:

— Когда замуж шла за вас, так знала, что за старика иду, да не знала, что этот старик еще и немощен! Хвор и немощен!

А он вдруг засмеялся и, повернув к ней лицо, сказал:

— Может, и так, только напомню я вам, что перед Богом клялись вы меня любить и в болезни, и в здравии.

Она что-то зло пробурчала и отвернулась от него. А он посмотрел на ее спину, на ее зад и подумал, что был бы не прочь взять ее прямо сейчас. Но нет, он потерпит, он дождется Сыча.

Элеонора Августа в эту ночь от злости долго не могла уснуть, а кавалер — напротив. Первый, кажется, раз за всю неделю спал крепко. И проспал до самого рассвета, ни разу не проснувшись.

Сыч уехал вчера днем. Значит, в поместье графа он добрался уже вечеру, ближе к ночи. Если сегодня они займутся делом и ему повезет, вернуться он сможет только к вечеру. Сидеть и ждать его у себя дома вместе с молодой и разъяренной женой, Волкову вовсе не хотелось. И решил он заняться тем, что он откладывал все время. А именно волком. Монах-отшельник обещал, что подумает, как волка найти. Обещал и исчез, забыл, наверное, про обещание свое. Ну, ничего, кавалер ему напомнит. Хоть и не любил он по оврагам ездить, но не сидеть же с женой дома. Велел Максимилиану и Увальню седлать коней.