Инквизиторы

– Ох, и прочищу я мозги ребяткам не сегодня-завтра!
– посулила седовласая генеральша Эмили Гендерсон, сидя рядом со мною подле cenote.

День приближался к середине, наступило время стирать и мыться под присмотром юного партизана, стоявшего поблизости со штурмовой винтовкой наперевес.

– Что, собственно, произошло?
– задала миссис Гендерсон риторический вопрос и тут же ответила на него сама: - Ну, побывал кто-то в уголке, в котором бывал раньше только Джеймс. Не конец мирозданию! Ох, и вразумлю обоих...

Она метнула на меня быстрый, внимательный взгляд.

– Сомневаетесь, молодой человек?

– Отнюдь нет, сударыня. И спасибо за комплимент.

– Нам с Остином любой, кому не стукнуло шестидесяти, кажется зеленым юнцом. Я рассмеялся.

– Ну вот, сказать приятное и тотчас прибавить ложку дегтя! Совсем было почувствовал себя помолодевшим. Но думаю, Патнэмов лучше пока не трогать.

– Почему?

– Все образуется. Ежели не сказали до сих пор, то уже никогда не скажут.

– Чего, Сэм?

– Непоправимой глупости. Глупости, разом способной прикончить их счастливый брак. Жена, рыдающая, отчаявшаяся, выпаливает: "Господи помилуй, почему ты не вмешался, что ты после этого замуж?" А тот, обозленный и отчаявшийся, орет: "Не похоже, чтобы ты слишком сопротивлялась! Что же ты после этого за жена?" Это означало бы молниеносное и непоправимое завершение семейной жизни. Пожалуй, ребятки думали нечто в подобном роде, но у обоих достало ума и такта вынести горечь молча. Уверен: уже скоро все пойдет на лад.

Эмили Гендерсон задумчиво созерцала меня.

– Вы умнее и тоньше, чем кажетесь.

– Неужто?

Она рассмеялась, быстро бросила взгляд в сторону караульного.

– Кстати, о Патнэмах говоря... Джим просил узнать: когда именно?

– Дождаться не может?

– А как по-вашему?

– Чем дольше мы будем притворяться овцами, - тихо сказал я, - тем беспечнее и рассеяннее сделаются эти народные герои Коста-Верде. Вы жена военного и понимаете: в совершенно спокойной обстановке, лишенной всяких сколько-нибудь значащих происшествий, бдительность солдата притупляется. Или вовсе на нет сходит. А в лагере Монтано может невзначай стрястись чрезвычайное происшествие, которое сыграет нам на руку - и очень заметно, поверьте.

– Какое, Сэм?

Я вспомнил фанатический огонь в глазах изувеченного государственными палачами Рикардо Хименеса, улыбнулся и ответил не по сути:

– Чересчур уж хорошая стоит погода в последние двое суток. Увы и ах. Я предпочел бы Ночь Семи Ненастий [9] . Чтоб ветер выл, и ливень хлестал, и ничего не было слыхать за три шага... Получается, генерал доверился вам полностью, сударыня?

– Армейские жены, - ответила. Эмили, - всегда осведомлены обо всем. Кстати, если отыщется лишний револьвер, я сумею им воспользоваться.

9

Название старинной французской сказки.

– Не удивляюсь. Простите за бестактный вопрос:

генерал не возражает против того, что операцией руководит капитан? У Джеймса имеется недавний опыт войны в джунглях, да и масштабы сражения скорее по капитанской, чем по генеральской части, понимаете? Здесь не дивизии столкнутся, не полки.

Эмили рассмеялась:

– Остин отнюдь не кичится былым чином, подобно прочим офицерам в отставке. И вполне готов служить под началом Патнэма. И...

Она помрачнела, скривилась.

– И ждет не дождется часа икс. Будто старый боевой конь, заслышавший трубу. Надеюсь, мой старый милый олух не загонит себя насмерть: сердце у него, Сэм, не такое уж надежное. Совсем ненадежное... Вы удивляетесь, наверное, что сердце Остина тревожит меня больше, чем партизанские пули? Но японцы, например, пытались уничтожить Гендерсона в бирманских лесах и горько раскаивались впоследствии. Немцы в Арденнах тоже не восторгались, когда начался встречный бой... Муж умеет за себя постоять и другим поможет. Уж, по крайней мере, сопливые революционные пащенки не страшнее вымуштрованных, закаленных эсэсовцев, поверьте. Их я нисколько не страшусь.

Голос прозвучал задорным вызовом, и я понял: миссис Гендерсон отчаянно опасается, что коммунистические пащенки могут оказаться удачливее матерых нацистов...

Я кивнул:

– Шепните Джиму, что начнем орудовать при первой же, малейшей возможности.

– А вам-то самому не боязно?
– брякнула Эмили.

– Нет, - улыбнулся я: - У меня отношение к делу простое, а психика бронированная. Всякий раз, когда кто-либо направляет на меня оружие и велит сделать то-то и то-то, я размышляю лишь об одном: как изничтожить сукина сына?

– Франческа, - негромко сказала Эмили, глядя, как тонкая фигурка, обтянутая белым купальником, плещется в cenote, часто уединяется с полковником Санчесом. Будьте начеку. На это, между прочим, начали обращать внимание.

– Она ведь руководительница группы, - ответил я невозмутимо.
– И разве не хорошо, что хоть один из нас получил доступ в их главный штаб?

– Можно и так рассудить, - вздохнула миссис Гендерсон.
– Продолжаете?

– Что именно?

– Грести ее, - невозмутимо произнесла Эмили. Я чуток опешил, потом расплылся в ухмылке:

– Сейчас уже нет, но, пожалуйста, никому ни полслова об этом. А у вас неприличный лексикон.

– И натура отнюдь не ханжеская, дружок. И мозги еще не скрипят, когда ворочаются...

Мы рассматривали друг друга битую минуту, и я понял: Эмили обо всем догадалась, понимает роль, сыгранную Франческой в наших общих бедах и, быть может, лишь об истинной причине пока не ведает. Но, возможно, и подозревает.

Часовой двинулся к нам: ребятки начинали нервничать, видя двоих (о троих и четверых уж не говорю) пленников спокойно и долго беседующими. Сопливый защитник мирового пролетариата вполне мог непроизвольно придавить гашетку и вывести двух капиталистических заговорщиков в расход. Посему я медленно и вежливо поклонился Эмили, еще медленнее повернулся и уж совсем по-улиточьи поднялся на ноги. Часовой успокоился.

Послышались проворные приближающиеся шаги. Франческа шла навстречу, приглаживала мокрые волосы, казалась освеженной и приободрившейся.

– О чем это вы секретничали с Эмили?
– полюбопытствовала она по дороге в Богадельню.

– О Патнэмах и семейной их неурядице. Эмили предложила вразумить ребят, а я отсоветовал.

– Сэм, - неожиданно молвила доктор Диллман, - пожалуйста, не вздумай... То есть, хочу сказать, ватага безоружных и малосильных просто не сможет вырваться на волю. Вас перебьют, и тем закончится! Ведь не столь уж и плохо здесь, признай! Рамиро... Рамиро ненавидит тебя. И ждет малейшего повода, чтобы казнить примерной смертью, проучить остальных. Только и стережет, караулит, надеется, что сделаешь неверный шаг - извини за избитую фразу. Не дозволяй себя втягивать в безнадежную авантюру. Мы не спим вместе, но это еще не значит, будто я... Ты мне очень, очень понравился, и не хочу...

"Неужто, - подумал я, - она искренне допускает, что нас выпустят живыми и невредимыми, обретя вожделенный миллион долларов? Пожалуй, да; Франческе просто необходимо было цепляться за спасительную психологическую соломинку после всего сотворенного доныне. Чересчур много подлостей успела совершить ради супруга. Надо было хоть как-то накормить и убаюкать вопившую благим матом совесть".

Но слова ее недвусмысленно свидетельствовали: отыскалась дрянь, донесшая полковнику Санчесу о наших намерениях.