Инсинуации

– Прежде чем мы углубимся в описание человеческого мозга с математической точки зрения и определимся с парадигмой программирования, я хотел бы обсудить с вами само понятие интеллекта. Что это? – он помолчал пару секунд, но ему никто не ответил. Однако, кажется, это совершенно его не смутило. Скрестив руки на груди, он продолжил свою речь. – Джон Маккарти в свое время говаривал, что искусственный интеллект – это попытка использования компьютеров для понимания человеческого. Но возможно ли это? Как вы думаете?

В аудитории воцарилась тишина, пока студенты обдумывали свой ответ. Элис несмело подняла руку.

– Мисс Чейн, – профессор сделал приглашающий жест, давая ей слово. В его прищуренном взгляде мелькнуло что-то отдаленно напоминающее удовольствие.

– Мне кажется, основная проблема заключается в том, что мы не можем дать точное определение самому понятию «интеллект». Оно включает в себя не только психологические аспекты, но и физические. Наше понимание его слишком размыто и субъективно…

– Вот сейчас часть биологов на вас обиделась, мисс Чейн. Они довольно четко объяснили связь академического интеллекта и скорости метаболизма глюкозы, – перебил её Риверс, весело разглядывая предательское подобие румянца на её щеках. Но она лишь упрямо закусила губу и глянула на него исподлобья.

– Я так не думаю, сэр. Они изучают свою область, психологи свою. Я лишь пытаюсь сказать, что мы даже не можем понять процессы мышления…

– И снова биологи негодуют. Энцефалография известна аж с середины девятнадцатого века. – Да что такое! Он даст ей сегодня договорить или так и будет перебивать? Она почувствовала, что злится, и слова с языка слетели прежде, чем Элис успела их перехватить.

– Биологи, может, и обижаются, сэр, – медленно произнесла она, смотря прямо в наглые глаза ублюдка, – но только если цель их существования – выискивание возможностей потешить своё тщеславие. И тогда грош им цена как ученым, коли они размениваются на пустые мелочи.

Намёк относительно его поведения в клубе однозначно достиг цели. Джеральд Риверс нахмурился, отчего между бровей залегли две морщинки, и вкрадчиво ответил:

– Действительно, но куда хуже однобокость и ограниченность мышления.

Ого, а они всё же перешли на личности. Но чем-чем, а рамками свой разум Элис никогда не ограничивала. Пустые обвинения, профессор!

– Соглашусь, – ответила она, – но развязность разума так же фатальна, как и его косность.

– Да вы научная ханжа, мисс Чейн, – ей определенно удалось его задеть, только вот она так и не поняла, чем именно. Своими словами? Ответными намеками? Или тем, что выразила своё недовольство поведением? Да ради бога, пусть делает что хочет. Это же его жизнь, и Элис абсолютно наплевать, как он её проживает. А потому, она грубовато отрезала:

– Ничуть. Но научные проститутки не вызывают во мне уважения.

Она чувствовала, как все в аудитории силятся понять, что за чертовщина сейчас происходит. Каким таким странным образом беседа о природе интеллекта так быстро и стремительно свалилась в выяснение непонятных отношений. Забывая моргать, однокурсники переводили взгляд ошалелых золотых рыбок с профессора на свою слишком бойкую подругу. Тем временем Риверс задумчиво на неё смотрел, перекатывая в пальцах несчастных маркер, и от внимательного и тяжелого взгляда стало не по себе. Господи! Как же пугают эти глаза! Тем временем Элис в очередной раз изучали. Сделали лоботомию, достали мозг и теперь с интересом профессионального коллекционера серого вещества любовно перебирают извилины. Поняв это, она зачерпнула из почти истощившихся резервов последнюю горсть смелости и так же твердо продолжила:

– Продавать свои мозги можно по-разному. А можно вообще не торговать ими, тратить на пустое и ненужное, упуская шанс изменить хоть что-то к лучшему в этом мире. Всё зависит от степени развитости личности, статуса человека в обществе, его осознанности. И, таким образом, мы подходим к тому, что интеллект – это совокупность не только биолого-химических элементов, но и социально-психологических. Повторить это в машинном коде кажется мне невозможным.

Профессор стоял, обдумывая услышанное, а потом резко тряхнул головой и неожиданно широко улыбнулся, заставив Элис дернуться. Наверно, она никогда не привыкнет к этому оскалу.

– А вы, оказывается, ещё и честолюбивая идеалистка, мисс Чейн. Но в ваших словах есть зерно истины, смотрите… Забудьте всё, что вы слышали о корреляции уровня IQ с решением интеллектуальных задач. Вы не раз ещё столкнетесь с людьми, показавшими великолепные баллы на тестировании, но не способные осмыслить и простейшую бытовую задачу. Нельзя с помощью двух сотен вопросов составить идеальную карту человеческого разума, подключить туда эмоции, интуицию. Именно эту мысль пыталась донести ваша коллега, в чем, несомненно, права…

Он развернулся к аудитории и что-то говорил, объяснял, просил записать под диктовку, а Элис сидела, уткнувшись в свой конспект, и пыталась понять, что, черт возьми, она делает. К чему были эти словесные эскапады и грязные намеки, когда у самой тряслись руки? Дерьмо, ведь давала же себе обещание никогда больше не говорить с ним. Но как это возможно, если он её профессор? Святой Боже, а в следующем семестре их ждет практикум! Она этого не переживет, без сомнения. Либо задохнется от запаха, либо психанёт и даст ублюдку в нос. И всё же… она бы хотела его презирать, как ещё несколькими часами ранее, но уже не могла. Их странный, двусмысленный диалог впервые заставил почувствовать себя необычно: будто кто-то разом смахнул вековую пыль и открыл настежь окна. С ней давно не случалось ничего подобного. Да что уж врать, такого не случалось никогда. Она подняла голову, бросив быстрый взгляд в сторону Риверса и немедленно уткнувшись обратно в конспект. Отстой.

Следующие полтора часа Элис сидела и с удивлявшим её саму нарастающим чувством восторга слушала лекцию человека, которого ещё сегодня ночью была готова оскорблять до стертого в кровь языка, не имея на это четких причин. Ох, верить дядюшке было так легко и правильно. Но сейчас с каждым словом, новым изощренным вопросом к своей аудитории, Джеральд Риверс вдребезги разбивал так легко и быстро сформированное о себе мнение. Он был хорош во всем: в манере говорить, двигаться, да и просто выглядеть! А какие блестящие идеи, какое невозможно-тонкое понимание неоднозначности своего предмета, какой нетривиальный способ мышления. Элис встречала много талантливых преподавателей и профессионалов в своей области, но профессор Риверс загнал планку одаренности сразу на десять пунктов ввысь, уложившись за рекордно короткое время. И как-то к концу занятия, совершенно незаметно у неё получилось набросать образ гораздо более интересный, чем просвечивающий через сырые контуры портрет редкостного говнюка. Это было неожиданно, но оттого удивительно завораживающе. Профессор был невероятно умён и, что греха таить, дьявольски коварен. На ум пришли слова Джошуа о его талантах. Всех его «талантах». И если слухи правдивы, то, Боже помоги, их курс ждет очень насыщенный год, полный невероятного двусмысленного кошмара.

3.

Разумеется, зайти к профессору Хиггинсу в этот день она так и не смогла. Какое там! Стоило только Риверсу объявить об окончании занятия, Элис вылетела из аудитории точно частица из жерла ускорителя – стремительно и сметая всё на своем пути. Ей хотелось дальше, как можно дальше бежать от этого человека, который одним своим видом рвал реальность на части. Красивая обертка для блестящего ума и очень опасной натуры. Сидеть рядом и не израниться до смерти о кажущимся вокруг него острым воздух становилось всё сложнее, потому что он буквально притягивал Элис, всасывал в воронку без дна и надежды выбраться. Как вообще можно быть одновременно красивым и ужасным?