Инспектор корректности

Александр. «Голубая кровь»?

Спартак /пристально смотрит на собеседника/. Ты на что намекаешь?

Александр. А вы?

Спартак. Понимаешь, я тоже волнуюсь. Заметил: путь к дому короче, когда дело сделано? Время – резвый бегун, но у него на дистанции есть достойный соперник… – результативное действие… Хватит! Наслушались вздора! Каких колоссальных усилий нам стоили эти находки! /Похлопывает Александра по плечу./ Но и ты, корифей, – молодец! Устоял! Понимаешь, что теперь нужно? Турнуть всех любителей жвачки сомнений! Чтобы духу их не было! Всякие поводы для кривотолков, дискуссии, споры – лишь развращают умы! /Ассистенты, обогнав Александра и Спартака, открывают тамбур, пропускают в него шефа и гостя, заходят сами, закрывают тамбур изнутри. Свет гаснет, но голос Спартака продолжает звучать./ Пока есть сомнения, существует опасность отхода от магистральных путей! Настоящую ИСТИНУ нельзя опровергнуть… Но можно заговорить. И вот тут нужна бдительность. Мы обязаны…/Некоторое время голос звучит как бы издалека и невнятно. Зажигается свет. На сцене – опять служебная галерея. Звучит сигнал. Из-за кулисы выпархивает «раненый», он споро укладывается на носилки, натягивает на себя бинты, прячет под них баночку с «кровью», плеснув из нее, предварительно, на пол, и замирает, выпятив подбородок. Сигнал обрывается. Раздвигаются створки тамбура, пропуская людей в галерею. Ассистенты, сняв маски, как тени, уносятся в сторону правой кулисы. Александр сутулится, ежится, закрывает ладонями уши. Спартак, сложив маску, кладет ее в полость накидки и продолжает вещать./ Великое дело заслуживает, чтобы ради него шли на жертвы, забывая себя… /Александру./ Что с тобой, корифей? Ты чего опять скис? /Кричит./ Маску! Маску снимай! /Александр снимает маску, пытается спрятать./ Да не мни! Аккуратней! /Александр вздрагивает, роняет маску, подбирает, суетливо прячет в полость накидки./ В чем дело?!

Александр /кивая в сторону носилок/. Я виноват перед ним!

Спартак /громогласно/. Опять распускаешь слюни!

Александр. Когда так кричат, у меня все сжимается: кажется, вот сейчас… ударят в лицо.

Спартак /смеется/. Говорят, Вседержитель, надумав однажды возвысить людей над скотами, решил, от щедрот своих, осчастливить двуногих способностью воображать… Но «подарочек» почему-то возьми, да примись «рисовать» Конец Света – так красочно и с такими детальками, что у несчастных «поехала крыша»! /Хохочет./ Тогда Господь сжалился и даровал людям СЛОВО, чтобы отвлечь от тоски…

Александр. Разве СЛОВО дано, чтобы лгать!?

Спартак. В словах нет ни правды, ни лжи. Но расставленные в нужном порядке они защищают НЕТЛЕННЫЕ ИСТИНЫ от досадных случайностей!

Александр. Это ЛОЖЬ боится случайностей, чаще всего из-за них выплывая наружу.

Спартак /весело/. Умница! /Раздаются грохот и скрежет. Ассистенты проносятся стайкой по галерее справа налево. Потом – тишина. Только слышно, как где-то падают капли./ Проклятье! Черт бы побрал эту рухлядь! Как чувствовал!

Александр /с тревогой/. Авария?

Спартак. Да! Опять транспортеры заклинило! Ни дня – без поломки! /Направляется следом за Ассистентами./

Александр. Постойте! /Показывает на носилки./ А как же быть с раненым?

Спартак. Ты подожди меня здесь. Я – не долго.

Александр. А можно мне – с вами?

Спартак. Там некому будет смотреть за тобой, – обязательно влезешь куда не положено… Лучше ступай в канцелярию (за подъемником – первая дверь). /Показывает./ Там не заперто. Почитай протокол (он лежит на столе)… А я мигом – туда и обратно! /Удаляется влево./

Александр /склоняется над носилками/. Он едва дышит. И я тут бессилен. /Бредет по галерее вправо./

Сцена на миг погружается в темноту, а затем перед нами – снова гостиная, в доме палеонтолога. Сам Александр, в белой накидке и касочке, стоит у окна. Между ним и стеклянной дверью в детскую – Анна. Сцена подернута дымкой.

Анна. Ты хотел меня видеть?

Александр. Все время хочу!

Анна. Не ты ли мне говорил о своем «суверенном пространстве»?

Александр. В нем пусто… когда тебя нет.

Анна. Но ты возбужден… Похоже на нервный подъем… Неужели – победа?!

Александр. Просто, мы были правы.

Анна. Кто – «мы»?

Александр. Я, Спартак… Нет, скорее, Спартак и его ассистенты… Потом уже – я.

Анна. Было страшно?

Александр /опускает голову/. Не надо об этом…

Анна. Спартак над тобой потешался?

Александр. Подбадривал…

Анна. То есть… хамил?

Александр. Это несправедливо! На шахте – проблемы: есть раненый, отказал транспортер… Но зато результат… Мне такой – и не снился!

Анна. «Не снился!?» Что с тобой делать? Хочу любоваться… и не могу сдержать слез! Обожаю… но умираю от горя! Зачем ты… «пришел»?

Александр. Успокойся…

Анна. Боже мой, я живу, как дурная трава… Люди молятся на святые иконы… А я… – на тебя! Понимаю, ты здесь – неспроста… Тебе выпала «миссия»… Выполнив, ты нас покинешь!

Александр. Опять за свое!? Ты не рада успеху?

Анна. Прости… Тут замешан Спартак. /Удаляется в детскую./

Александр. Погоди! Анна, стой! /Пытается догнать АННУ./ Что ты знаешь о нем? Ай! /Неожиданно, падает. Свет на мгновение гаснет. И снова на сцене шахтная галерея. Александр лежит, споткнувшись о ступеньку перед крайней дверью справа. На полу блестит выпавшая при падении небольшая вещица. Корифей потирает ушибленный лоб./ Ты уже здесь, моя шишечка?! Мы друг без друга не можем! /Подбирает выпавший предмет, прикладывает ко лбу, затем подносит к глазам./ Его подарочек! Сдал сигареты, а зажигалку оставил, – вполне в моем духе. Как тянет курить! Скорей! Поднимайся! Ступай, подпиши протокол и – наверх! /Встает, прячет в карман зажигалку, толкает ближнюю дверь./ Кажется, здесь канцелярия… /Вновь слышится шум работающего транспортера./ Заработал! Прекрасно! /Дергает ручку. Дверь не подается./ Он сказал, тут открыто… Да что я, – совсем обессилил!? /Яростно наваливается на дверь, и та неожиданно распахивается./ Ну и двери у них!? /Исчезает в проеме./

Звучит сирена. Слева появляется Спартак с Ассистентами.

Спартак /шагая мимо носилок, поддает их ногой/. Кончаем валяться!

Ассистенты /вторя СпартакУ и хихикая/. Кончаем! Кончаем! А ну поднимайся! Эй ты! Хватит спать!

Спартак приближается к двери, за которой исчез корифей и, подбоченясь, ждет. Сирена смолкает. Доносится стон Александра. И вот уже сам он в проеме — несчастный, раздавленный горем.

Александр /приближается к СпартакУ/. Какое несчастье, Спартак! /Уткнувшись в грудь изыскателя./ Я вам так верил! Что вы наделали!?

Спартак. Горюшко наше! Я же сказал: «…за подъемником – первая дверь…»! Что тебя понесло во вторую?

Александр. Простите… Но я бы тогда ничего не узнал!

Спартак. А ты стал счастливее… от того что узнал?

Александр с ужасом наблюдает, как «раненый» снимает с себя «окровавленные» бинты, складывает и приставляет к стене носилки, надевает серую каску и, одернув накидку, присоединяется к компании АССИСТЕНТОВ.

Александр. Что такое!? Безумие! Как вы могли!?

Спартак. Что? Еще не дошло?!

Александр /показывает на голову/. У меня теперь все тут смешалось… Как будто я сплю…

Спартак. /громогласно/. Инспектор! Проснись! Ты свершил вероломство, вторгшись в нашу «святая святых» – «коацерваторию»!

Александр. «Коацерваторию»!? В остроумии вам не откажешь. /Кивает назад./ Действительно, я там видел, как механизмы готовят породу: толкут, с чем-то смешивают, а потом… /Переводит дыхание./ А потом автоматы как пирожки «выпекают» поделки «коацерватных следов»… которые вы нанесете на стены и будете выдавать за находки! Простите… Мне так горько сейчас!