Инсталляция

Банька зашептал уже на грани слышимого:

— Насчёт бизнесмена в новостях ни слова, это так, профессура болтает… А фанатиков прибили. Труп одного скинули в Каменёвку с бетонным галстуком в глотке, другого разорвали на части. Признаться, я думал, изверги опустятся до распятия, но мозгов и культурного багажа не хватило…

«Или считают распятие прошлым тысячелетием».

— Так или иначе, я узнал, что нечто стоит над боевиками фанатиков и извергов. Нечто, стравившее тёмные силы нашего города, дабы привнести в него добро и культуру…

— Как интересно.

— Именно! — сморщился Банька в проникновенной улыбке грифа. — Через связного я достал аппарат, которым тебя, наверное, обследовали — ну, потому что наркотики и алкоголь зло. Если выполню несколько поручений, спрятанных по схронам на Целине, денег у меня станет столько, что всю Промзону смогу заключить в один большой биотуалет. Я к чему, за финансовую сторону не беспокойся, Гаврюш.

— Знаешь, Банька, я называю тебя специалистом по проблемам…

— Знааю, — погладил себя профессор по обвисшему брюху.

— И кто-то думает, это потому, что ты решаешь проблемы… Когда-нибудь слышал про квесты в реальности?

— Чего?.. — вылупил стекляшки специалист по проблемам.

— Это когда группу скучающих людей водят по городу, или замкнутому помещению, чтобы они выполняли определённые действия, решали головоломки, а в награду они получают безделушки вроде твоего копеечного аппарата, но чаще просто хорошо проведённое время.

— Чушь!

Гаврил прислонился к спинке дивана.

— У девочек спроси, если не веришь.

Банька забегал глазами по полу, грызя губы. Вскочил на ноги, описал круг по комнате и, схватившись за гнездо на голове, из которого кожистым яйцом торчала лысина, плюхнулся на диван напротив того, где сидели они с Гаврилом.

— Я знал, что здесь какая-то подлянка!

— А то! — скрывая облегчение, поддакнул Гаврил.

— Вот как знал, что надо посоветоваться с тобой!

В дверь постучали, и Банька по привычке махнул рукой, чтобы кто-то открыл. Гаврил не был против. Предчувствие не подвело: в двери стоял чумазый от машинного масла студент.

— Скажите Профессору, всё готово.

— На ней можно кататься? — спросил Гаврил.

— Ну да! Мы всё заменили, подлатали где надо, теперь как новенькая.

— Отведи гостя к машине, дружок, — велел специалист по проблемам, глядя ни на студента, ни на отчаливающего бомжа. Профессор разворачивал на журнальном столике бумагу с карандашом, готовый разродиться десятком-другим гневных афоризмов. Пытаться надуть его, Игоря, Баньку!..

Студент повёл Гаврила не туда, откуда ещё доносились голоса и ленивая музыка, а свернул перед дверью в узкий проход влево, срезая путь до второй шиномонтажной, где Банька устроил гигантский гараж для одной-единственной «пятёрки».

Как ни удивительно, творчество кипело и здесь. Какой-то пухляш в белых колготках да подчёркивающих пузо подтяжках сосредоточенно прыгал на батуте, стремительно набирая амплитуду. Парень в комбинезоне автомеханика докладывал перед батутом последние бруски сливочного масла, которые формировали небольшую площадь в десять квадратных метров. Когда раздался оглушительный свисток, парень в комбинезоне отбежал как можно дальше, а толстый акробат, подпрыгнув в три своих роста, сделал полное сальто и упруго бухнулся в масло прямо выдающимся мамоном. Масло брызнуло во все стороны, обдав зрителей и даже успевшего отпрыгнуть Гаврила.

Все вокруг выглядели так, словно происходящее шло как надо, да к тому же малость предсказуемо.

— Что-что-что… что это? — услышал Гаврил собственные заикания.

— Момент истины, — пояснил студент, который привёл его сюда. — Ключ — в замке зажигания.

Акробат выскользнул на пузе из масляной площадки, кое-как встал, опираясь руками на батут, и принял от одного из автомехаников кипу полотенец. Гаврил же сел в водительское сидение, повернул ключ. Пока автоматическая дверь шиномонтажной поднималась, он продирал глаза, тщась стереть с них всё, чего насмотрелся в этом доме. Хотя бы за сегодня.

Краеугольные

Игровая площадка — старинная, деревянная до мозга костей, пустовала. Лишь немолодые мужички сидели на стилизованных пеньках вокруг пня побольше, резались в карты и пили водку. Не будь залётных автомобилей, которые криво вписывались в узкие повороты, новоявленный Гриша давно бы решил, что наблюдает картину на холсте, не статичную исключительно по прихоти воображения. Он сидел с потерянным видом у окна, принюхиваясь к такому непривычному запаху любой чужой кухни. Руки лежали на коленях и старались не прикасаться к засаленной клеёнке на столе.

А вокруг творился не гротеск, не инсталляция, но быт четы Краеугольных. Поначалу Миша с Лейлой робели, смешно обходя гостя за пару метров, и занимались домашними делами будто под дулом пистолета. Разговаривали шёпотом, недомолвками, исключительно в соседней комнате. Когда же заходили в кухню, непонятно-гостеприимно улыбались, почитая долгом спросить у Гриши что-то. И если Лейла интересовалась самочувствием, комфортом, воспоминаниями и прочими вполне понятными вещами, то Миша с порога огорошивал «столица Венгрии?!», или «по чьей системе две прямые пересекаются?!» и, не дожидаясь ответа, ретировался в прихожую.

Так продолжалось до тех пор, пока Миша, приколачивая сотую, по его заверениям, полку, незаехал себе молотком по мизинцу. И вместо того, чтобы просто ругнуться, замотать ноготь бинтом и продолжить работу, творец устроил шоу умирающего лебедя.

— Невыносимо! Невыноси-имо! Куда ещё-ё эти по-олки?! Что-о Миша делает со своей жи-изнью?..

Обескураженный отсутствием реакции — Лейла сосредоточенно драила ванну, а Гриша старался не дышать, хозяин шумно, мучительно вздохнул и с нарочитым кряхтением перебрался на кухню, подставить мизинчик под холодную воду. Обернувшись на гостя, Миша выдал:

— На лугу-у живёт скрипа-ач. Носит фра-ак — и ходит вска-ачь.

— Чего?.. — проговорил, не выдержав его взора, Гриша.

— Зага-адка. Носит фра-ак и ходит вска-ачь. Ну-у?

— Фрак… не знаю.

— Кузнечик!

Творец закрыл воду и, цокая языком от незадачливости гостя, возвратился к «растреклятой» полке. Самый обычный мужчина проговорил загадку про себя и закивал, утвердительно опустив уголки губ. Действительно, кузнечик. Теперь лицезрение мира за окном обрело некий, хоть бесполезный, смысл.