Интеллектуальная фантастика

Однако на протяжении последних восьми-десяти лет (с 2000 года или около того) названный сегмент фантастики возрождается, несмотря на прохладное к нему отношение со стороны книжного рынка. Занавес поднят, акт третий.

В настоящее время ИФ представляет собой многослойный пирог: видно, как минимум, три составляющие его генерации.

1. Со времен СССР из когорты авторов ИФ остались Борис Стругацкий (С.Витицкий), Геннадий Прашкевич, Вячеслав Рыбаков, Евгений Лукин, Андрей Лазарчук, Андрей Саломатов, Андрей Столяров, Святослав Логинов, Александр Бачило. Относительно редко пишут, но все еще остаются в строю Эдуард Геворкян, Алан Кубатиев и Владимир Покровский. Все – помимо Бориса Натановича и Геннадия Прашкевича – относятся к той же «четвертой волне». [10] Собственно, в 70-х – 80-х конституировалась первая генерация фантастов, работавших в рамках ИФ. Именно она впоследствии дала наиболее интересные эксперименты с языком – «Катали мы ваше солнце» Лукина, сюжетную линию Одиссея в «Темной горе» Геворкяна, повесть «Георгес» Покровского. [11]

10

Борис Натанович Стругацкий по возрасту и влиянию в одиночку мог бы составить самостоятельную генерацию в нашем «пироге»...

11

Из числа авторов ИФ, получивших известность недавно, пальму первенства по стилистическим изыскам держит Илья Новак с романом «Demo-сфера».

2. В 90-х на небосклоне ИФ высоко поднялись имена Макса Фрая, Елены Хаецкой, Андрея Валентинова, Марины и Сергея Дяченко. [12] Любопытно, что все они, так или иначе, использовали в романах эстетику европейской старины: либо средневековье, либо более позднюю, «костюмную» эпоху от Гизов до Директории. Именно к этой группе относится единственный автор ИФ, «накрывший» поистине массовую аудиторию инфантильных интеллигентов – Макс Фрай. Все остальные в этом отношении далеко от Фрая отстают.

12

В некоторых произведениях «игроками» на поле ИФ побывали Г.Л.Олди, А.Громов, О.Дивов, оставаясь, по большей части, обитателями хардкора фантастики.

3. Наконец, в последние шесть-семь лет появилась новая волна фантастов-интеллектуалов: Кирилл Бенедиктов, Олег Овчинников, Ярослав Веров, Игорь Алимов, Илья Новак, Игорь Пронин, Ольга Елисеева, Юрий Бурносов, Василий Мидянин, Павел Крусанов, [13] Владимир Березин, Александр и Людмила Белаш, Сергей Жарковский, Мария Галина, Никита Красников. [14] Любопытно, что большинство из них в разного рода интервью, публицистических очерках, сетевой полемике, высказываниях при личном общении демонстрируют – кто жестче, кто мягче – осознание явных отличий собственного творчества как от работы на всем остальном пространстве комбината фантастики, так и от мэйнстримовского «гражданства». [15] «Мы – сами по себе...» – так можно в нескольких словах передать пафос этой новой генерации, хотя никакой общей платформы у нее пока нет. Все перечисленные авторы объединяются еще одной характерной чертой, выраженной весьма отчетливо: интересом к литературной мистике. [16]

13

О Павле Крусанове см. подробнее в статье «Место встречи...» (приложение).

14

Хотелось бы и Дмитрия Володихина отнести к этому ряду – хотя бы частично (примерно в трети текстов). Кроме того, харьковский творческий дуэт Яны Боцман и Дмитрия Гордевского, выступающий под псевдонимом Александр Зорич, выпустил ряд повестей, роман «Римская звезда» и дилогию «Карл, герцог» – «Первый меч Бургундии», явно принадлежащих полю ИФ. Повести Натальи Иртениной «Ракурсы» и «Культурный слой», ряд рассказов и повестей Елены Бычковой и Натальи Турчаниновой, некоторые тексты Евгения Прошкина и Михаила Харитонова (К.Крылова), а с небольшими оговорками и роман «Люди огня» Олега Волховского (Натальи Точильниковой) также тяготеют к ИФ.

15

Исключение составляет разве что Мария Галина, пытающаяся, напротив, строить мосты между ИФ и ультра-фикшн.

16

И, может быть, прав Олег Дивов, написавший, что лучшее в постраспадной фантастике родилось и живет под штандартами романтизма... Мы мистики и романтики – да.

Основное содержание этой книги – рассуждения о том, чем наполнено содержание постраспадной эры ИФ, 3-го акта в ее биографии.

Глава 3 «Четвертая волна»: анатомия творчества

Но прежде необходимо осветить акт 2-й, времена «Четвертой волны».

Термин «Четвертая волна» придуман был, по всей видимости, Аркадием Натановичем Стругацким в начале 80-х. Позднее Борис Натанович Стругацкий написал предисловие к сборнику «Фантастика: четвертое поколение» (1991) и там расшифровал оба варианта очень просто: «поколение 70-х». Впоследствии было немало попыток уточнить это определение. Многие подсознательно ощущали, что «Четвертая волна» несколько уже, компактнее «Четвертого поколения», что в середине 70-х – второй половине 80-х работало множество оригинальных фантастов, но лишь часть их может быть собрана под звонким заголовком «Четвертая волна»...

Это не пустая казуистика. «Поколение», «генерация» – понятие очень широкое; «волна» не столь масштабна. [17] Она обозначает полосу «вербовки» волонтеров в ряды писателей-фантастов, канал, по которому наш цех получает очередной контингент новобранцев. Так вот, Четвертую волну приковали к фантастической литературе и удержали там знаменитые семинары – постоянно действующие московский и ленинградский при Союзах писателей, Симферопольский, а также ежегодные «съезды» в Малеевке (под Москвой) и Дубултах (Прибалтика). Именно семинары стали колыбелью для Четвертой волны. [18]

17

Тем не менее, далее, для удобства изложения автор этих сток далее будет использовать термины «Четвертая волна», «семидесятники» и «поколение 70-х» как синонимические.

18

Помимо названных семинаров и вне связи с ними в 70-х – 80-х в советскую фантастику пришло несколько талантливых людей: Виктор Колупаев (первая публикация – 1969 г., но по-настоящему вошел в фантастику он только в 70-х), Елена Грушко, Георгий Шах (Шахназаров), Олег Корабельников и т. д.; Владимир Орлов, как бы сейчас сказали, «мэйнстримщик», опубликовал в 1981 г. знаменитый мистический роман «Альтист Данилов». Но все эти писатели к Четвертой волне не имеют отношения.

Реестры «семинаристов» составлялись знающими людьми неоднократно. В принципе, знаменами Четвертой волны стали десять-пятнадцать человек и перечислить их нетрудно: Владимир Покровский, Эдуард Геворкян, Александр Силецкий (Москва), Вячеслав Рыбаков, Андрей Столяров, Святослав Логинов (Ленинград), Алан Кубатиев (Алма-Ата), Евгений и Любовь Лукины (Волгоград), Михаил Веллер (Таллин), Людмила Козинец (Киев), Борис Штерн (Одесса), Андрей Лазарчук, Михаил Успенский (Красноярск), Юрий Брайдер и Николай Чадович (Минск).

Во «второй ряд» попадает немало известных и талантливых писателей: Виталий Бабенко, Борис Руденко, Андрей Саломатов, Вадим Каплун, Валерий Генкин, Александр Кацура, Наталья Лазарева, Владислав Задорожный, Тимур Свиридов, Сергей Сухинов (Москва), Андрей Измайлов, Виктор Жилин, Николай Ютанов, Ирина Тибилова, Феликс Дымов, [19] Михаил Гаёхо (Ленинград), Сергей Иванов, Далия Трускиновская (Рига), Абдулхаким Фазылов (Ташкент), Николай Блохин (Ростов-на-Дону), Людмила Синицына (Душанбе), Владимир Пирожников, Евгений Филенко (Пермь), Даниэль Клугер, Светлана Ягупова (Симферополь), Руслан Сагабалян (Ереван), Виталий Забирко (Киев), Евгений Дрозд и Борис Зеленский (Минск), а также критики Михаил Ковальчук, – он же Вл. Гаков, Нина Чемоданова (Москва), переводчик Владимир Баканов (Москва). [20]

19

Псевдоним Феликса Суркиса.

20

Некоторые из литераторов второго ряда Четвертой волны довольно долго занимали в семинарах ведущее положение: Виталий Бабенко, Андрей Измайлов, Виктор Жилин.

В связи с работой семинаров того времени в разных источниках упоминаются также: Пухов, Гопман, Молчанов, – он же Ант Скаландис (Москва), Усова, Житинский, Зинчук, Никитайская, Майзель, Бальдыш, Понизовская, Переслегин, Житинский (Ленинград), Бернацкая (Калуга), Коблова (Сверловск), Арбитман (Саратов), Кутанин (Кишинев), Абидов (Узбекистан), Бушков, Сыч (Красноярск), Бачило (Новосибирск), Вершинин (Одесса), Ерашов (Калининград), Кочерян (Ленинакан), Минеев (Тбилиси), Ильин, Драченко и некоторые другие литераторы. [21] Борис Натанович Стругацкий причислил к «поколению 70-х» Геннадия Прашкевича, но возможно, писатель-сибиряк ближе к «шестидесятникам». Критики Андрей Синицын и Дмитрий Байкалов сочли возможным включить в состав Четвертой волны Василия Головачева – как участника дубултинских семинаров. [22] Иногда с семинарской деятельностью 70-х – 80-х связывают имя Андрея Балабухи, однако следует учесть, что печататься он начал еще в 60-х годах. На поздних «дубултеевках» побывали Сергей Лукьяненко и Алексей Иванов, но к Четвертой волне, по общему мнению, они никоим образом не относятся.

21

Имена в этом списке не указаны по той причине, что не все из них удалось выяснить. Кроме того, автор этих строк осознает, что список далеко не полон и может быть значительно расширен. Наконец, степень близости к Четвертой волне у этих людей была разной – от почти родственной до сомнительной.

22

Аргумент, не всеми признанный основательным.

В этой главе речь главным образом о первой группе: она задавала тон, она наиболее представительна.

Что их объединяло, представителей Четвертой волны? Помимо участия в семинарах, разумеется. Все ли они были плотью интеллектуальной фантастики?

Наверное, можно говорить о некоторых чертах художественного единства. Думали о разном, писали о разном, но в том как писали прослеживается определенное сходство – насколько оно вообще возможно для талантливых людей. Чаще всего это сходство рождалось из условий существования литературной среды. И в те годы над ним не задумывались совершенно так же, как никто не задумывается, чтобы дышать или есть... Жили и работали в системе извне заданных параметров, так или иначе подстраиваясь под ее формат. А формат-то заготовлен был один для всех...

Так, например, никто из Четвертой волны не пытался писать под русскую классику, под того же Льва Николаевича Толстого; никто не пробовал прямо и подробно расчерчивать «диалектику души» – за исключением, пожалуй, одного Вячеслава Рыбакова... Психологию персонажей раскрывали чаще всего через их слова и поступки, через внешние проявления, т. е. принципиально иначе. Особенно характерны в этом смысле Андрей Лазарчук (роман «Мост Ватерлоо», ряд рассказов), а также Андрей Столяров (почти все ранние повести и рассказы).

Иногда в текстах «семидесятников» появлялись блистательные образцы характеристики важного персонажа путем описания среды, в которой он живет. В качестве примера можно привести маленький отрывок из повести Андрея Столярова «Ворон»: «...везде, куда ни посмотришь, были навалены книги. На полу, на столе, на диване, на облупившемся подоконнике. Они лежали стопками и поодиночке, открытые или с торчащими изнутри потрепанными закладками, в большинстве своем чистые, но иногда исчерканные меж строк густыми чернилами. Их было потрясающее количество – горы мыслей, океаны мудрости, без дны неутоленных страстей... Летний июньский воздух звенел пылью и метафизикой... Чтобы прочесть их, нужна была, вероятно, целая жизнь. Если вдобавок не есть, не спать и не ходить на работу... Я с уважением посмотрел на Антиоха» (хозяина квартиры).