Интерконтинентальный мост

— Но разве такая сделка была? — спросил Петр-Амая.

— Была! — ответил Адам Майна. — В присутствии адвокатов, представителей властей и Администрации строительства.

Френсис на кухне хорошо слышала разговор в большой комнате и время от времени подавала оттуда реплики.

— Хью Дуглас несколько раз мне говорил: пусть ваши иналикцы не высаживаются на остров. Если будет продолжаться самовольное возвращение на остров, придется принимать меры.

— Какие такие меры? — насторожился Адам Майна.

— Он не уточнял, — ответила Френсис.

— Запретят, что ли, приезжать сюда? — предположил Адам Майна. — Если такое случится, придется обращаться в Верховный суд!

— А суд возьмет и скажет: остров уступили, права утеряны, о чем же вы раньше думали? Теперь поздно, — сказала Френсис, внося блюдо с оленьим мясом.

— Да, — вздохнул Адам Майна. — Поймали нас, как глупую весеннюю нерпу в сеть.

Иногда Петр-Амая ловил на себе изучающие взгляды Френсис.

Внешне он не изменился, только чуть похудел. Такой же взгляд, тот же голос и милая, чуть застенчивая улыбка, когда замолкал, ожидая ответа.

Сегодня на плато Френсис неожиданно столкнулась с Перси. Сначала не узнала его в форменной одежде строителя Интерконтинентального моста. Одежда походила на обычный спортивный костюм для утренней пробежки, если не считать надвинутого на голову капюшона с меховой опушкой, опутанного к тому же проводами. Это одеяние было сконструировано в космической лаборатории НАСА и обеспечивало тепловой комфорт при скорости ветра более тридцати метров в секунду и температуре наружного воздуха до минус шестидесяти градусов по Цельсию. Френсис шла от причальной мачты и не была уверена, что это он, пока Перси ее не окликнул. Лицо у него вытянулось, обозначились скулы, и мальчишеский облик исчез, уступив место резким и даже несколько огрубевшим чертам. В глазах холод и бездонная глубина. Перси кивнул Френсис, на мгновение остановился, словно колеблясь, и прошел мимо, размеренно шагая. Потом Френсис подумала: может, она встретилась с одним из промышленных роботов, используемых на подземных и подводных работах? Она как-то видела несколько десятков таких машин на мысе Принца Уэльского. Их только что выгрузили с корабля, и они стояли на зацементированной площадке рядами, похожие на странных низкорослых, широкоплечих людей. Инженер с помощью дистанционной установки проверял их, включая то каждого из них попеременно, то всех сразу. Вспомнились давние кинофильмы, которые Френсис смотрела, о войне и военных. Промышленные роботы, стоящие на заснеженной площадке под ледяным ветром Берингова пролива, напоминали шеренги солдат… Френсис несколько минут смотрела вслед. С той поры, как они расстались, Перси никогда не возвращался на Кинг-Айленд. Зато его часто видели в Номе в самых дорогих и шумных кабаках, расплодившихся в связи со строительством Интерконтинентального моста.

— Вы располагайтесь здесь, — сказала Френсис Петру-Амае, прежде чем она с Адамом Майной удалилась, чтобы записать его рассказ о необыкновенном приключении.

Уходя, старик виновато признался:

— Честно говоря, мне не хотелось особенно распространяться по этому поводу. Но если это нужно для книги, то я уж не буду отказываться…

Петр-Амая остался один в доме, где еще недавно жил мэр острова Ник Омиак.

Притушив свет, он подошел к окну и посмотрел на темнеющий в густых сумерках остров Ратманова. Громада главной островной опоры будущего моста ярко освещалась снизу и казалась светящейся изнутри. Световодные трубчатые конструкции начертили на фоне неба замысловатый чертеж, и к этому чертежу бесшумно плыли грузовые дирижабли. Иногда вспыхивали фейерверком огни термической сварки, хотя основные стыки соединялись на молекулярном уровне.

Петр-Амая сидел в глубоком покойном кресле и размышлял о книге, пытаясь найти какую-нибудь приемлемую форму соединения самых разнородных материалов. Внешне стержень, на который нанизывались все события, материалы, изыскания, даже старинные легенды и предания, уже был — сам Интерконтинентальный мост. Но хотелось внутреннего единства, естественного сцепления, особой силы притяжения всего собранного и того, что еще должно быть собрано в единое целое, прочное, впечатляющее и нужное людям, как сам мост. В поисках этого внутреннего единства Петр-Амая изучал старинные исторические труды, штудировал Карамзина, древние русские летописи, народные эпосы от якутского сказания о Нюргун-Боотуре Стремительном, киргизского Манаса и калмыцкого Джангара до Кольца Нибелунгов… Мучились ли такими творческими сомнениями те, кто создал эти удивительные памятники творческого духа человека? Обращался и к отцу, но Иван Теин, похоже, занят своим… Подозрение о том, что отец находится в состоянии углубленной работы над своим произведением, подтверждалось прежде всего тем, что он более аккуратно придерживался установленного распорядка дня и отклонение хотя бы на минуту раздражало и портило ему настроение. Отец стал более замкнут, мало разговаривал и большую часть времени проводил в своем кабинете, отключив всю информационную систему. Иногда появлялся оттуда в состоянии необычайного оживления, и это означало, что ему удалось написать нечто, чем сам доволен. Правда, такое случалось довольно редко. Обычно отец был хмур и часто отвечал невпопад, когда к нему обращалась Ума.

Конечно, можно расположить материалы книги по разделам, снабдив их переходами, связками. Даже в таком виде книга будет интересна. Но хотелось чего-то большего, значительного, могущего соперничать если не во всю силу, то хотя бы отчасти с Интерконтинентальным мостом… Единство культур?

Пожалуй, это то, что может объединить разнородные материалы и стать настоящей сердцевиной книги: идея о существовавшем веками, тысячелетиями мосте человеческих, дружественных, культурных отношений, поддерживавших мир в Беринговом проливе!

Возбужденный этой мыслью, Петр-Амая ощутил потребность немедленно поделиться ею и, едва дождавшись Френсис, не дав ей даже снять теплую одежду, сообщил о своем открытии.

— А куда мы поместим рассказ деда Адама о его переживаниях под рухнувшей крышей и под многотонным грузом скальной породы?

— Знаешь, Френсис, — серьезным тоном ответил Петр-Амая, — и для этого рассказа найдется вполне определенное место. В той части книги, где будут помещены материалы философского характера, рассуждения людей о мире, об их отношении к жизни, к смерти… И вообще, мне даже видится отдельный раздел об Адаме Майне, человеке ярком, необычном.

— Да, — задумчиво сказала Френсис, — судьба Адама Майны удивительна.

— Пока мы ждали тебя, он мне поведал о своей жизни, — сообщил Петр-Амая.

— Никто и никогда в нашем кругу не напоминает Адаму Майне о его женитьбе, — сказала Френсис. — Бывает, что порой он сам вдруг вспомнит, а так — будто этого никогда не было.

Оставив включенным экран главного информационного телеканала, Френсис повернула рычажок музыкального автомата, и комната наполнилась звуками «Времен года» Вивальди в старой записи Московского камерного оркестра. Петр-Амая читал, что в прошлом веке музыка средневекового композитора была популярна.

— Ты хотел меня увидеть? — спросила Френсис, усаживаясь напротив.

Петр-Амая молча кивнул.

— А я хотела тебя видеть каждый день, каждый час, каждое мгновение с тех пор, как ты уплыл на парусной лодке, ничего не сказав мне, ничего не спросив… Я тогда подумала, что ты совсем отказался от меня. Может, ты и вправду обиделся, но разве можно обижаться на глупую девочку, которая не знает и не ведает, что делает?.. Я ждала… Ждала и взрослела вместе с ожиданием и вместе с любовью, которая тоже росла вместе со мной…

— Но почему ты ни разу не попыталась увидеться или хотя бы поговорить со мной?

— А я верила, что все равно это случится, — с обезоруживающей улыбкой сказала Френсис. — В свое время. Когда будет угодно богу и судьбе.

— Ты веришь в бога? — удивился Петр-Амая.

— Я смутно подозреваю, что есть нечто там, — Френсис сделала неопределенное движение головой. — Разве это не чудесно, что мы встретились с тобой, полюбили друг друга? Препятствий этому было гораздо больше, чем благоприятствующих обстоятельств. И когда я поступила так необдуманно, все равно бог вел нас друг к другу… Тебе неприятно это слышать?

Она заметила ироническую улыбку на лице Петра-Амаи.

— Нет, говори, говори, — попросил Петр-Амая.

— Я знаю, что ты не веришь в бога, что ты материалист, марксист и даже коммунист. Но все равно я тебя очень люблю, и нет у меня другой жизни, как только с тобой!

— А как же твой бог, который, как мне кажется, не любит материалистов, марксистов и коммунистов? — с усмешкой спросил Петр-Амая.

— Ах! — воскликнула Френсис. — Бог куда мудрее и терпимее всех земных философов и политиков! Для него самое главное — настоящее счастье людей.