Интерконтинентальный мост

Обычно такая встреча в море заканчивалась совместной трапезой. Уэленцы уже доставали вместительные термосы.

Но вдруг Джеймс Мылрок отпустил борт уэленской байдары и деловито сказал:

— Ну, нам пора! Желаем вам удачи.

— И вам не возвращаться с пустой лодкой, — произнес в ответ Иван Теин, едва скрывая сожаление.

Байдары разошлись с парусами, полными весеннего ветра.

После такой грустной встречи охота для Ивана Теина уже была не в радость.

Севернее острова Ратманова заприметили довольно большую льдину с несколькими моржами. Вид могучих животных разом вызвал азарт из глубин сознания, и это на некоторое время отвлекло Ивана Теина от грустных мыслей.

Пока разделывали добычу и варили на медленном огне свежатину, память снова возвратилась к встрече с Джеймсом Мылроком.

Да, старый знакомый сильно изменился. Трудно сказать, оставался бы он прежним, не будь этой истории с уходом Френсис от Перси? Быть может, неудача с женитьбой сына — не самая главная причина перемен в Джеймсе Мылроке?

Слухи о неладах на острове Кинг-Айленд появлялись даже в большой печати Соединенных Штатов Америки. В журнале «Нью уорлд» была напечатана статья, в которой обсуждались права бывших жителей острова, давным-давно переселившихся в Ном и в другие места. Главной мыслью было вот что: если жители Малого Диомида получили такие блага от Интерконтинентального моста, то почему бы им не поделиться с теми, чей остров теперь они занимают? В журнале «Аляска сегодня» автор другой статьи перечислял обиды жителей самого маленького острова, начиная со знаменитого Акта о земельных правах аборигенов Аляски тысяча девятьсот семьдесят первого года, когда иналикцы не получили ничего, так как на их островке не оказалось ни нефтяных месторождений, ни признаков других полезных ископаемых. «Для каждого народа, — писал автор статьи, — бог явит милость в то время, когда ему это угодно, а не тогда, когда это кому-то захотелось». Однако даже такая авторитетная ссылка не погасила полемики, которая то вспыхивала с новой силой, то затихала, однако не исчезала совсем, являясь постоянной темой, грозящей длиться все то время, пока будет Строиться Интерконтинентальный мост.

— Иван!

Погруженный в свои размышления, Иван Теин вздрогнул.

Метелица стоял рядом с ним на носу байдары.

— Вы поглядите, какая красота! Теперь я понимаю тех, кто не жалеет красок и восторгов для описания весеннего дня в Беринговом проливе!

Иван Теин через силу улыбнулся, пытаясь избавиться от гнетущего настроения. Оглядевшись, глубоко вздохнув, как бы вобрал в себя сверкающий воздух.

Байдара шла под легким, полным тихого ветра парусом, держа курс на Уэлен.

Под ногами рулевого на деревянной планке-перекладине лежал маленький блестящий ящик личной дальней связи начальника Советской администрации. Он всегда был при Метелице, куда бы он ни направлялся.

Саша Вулькын первым услышал вызов и сказал Метелице:

— Вас зовут.

Метелица взял небольшую трубку.

Поговорив, закрыл ящик и повернулся к Ивану Теину:

— Спрашивают, когда вернусь… Летит группа журналистов из знаменитого американского журнала «Нейшнл джиографик». Хотят дать большой материал о нашей стройке.

Вернувшись, Иван Теин уединился в домашней рабочей комнате, включил дисплей и прочитал несколько страниц. Написанное ему не понравилось, но, вместо того чтобы зачеркнуть эти страницы, он нажал не ту кнопку и отправил написанное в память машины.

Заметив ошибку, Иван Теин не стал ее исправлять. Охваченный желанием описать сегодняшнее утро, встречу в проливе и разговор с Джеймсом Мылроком, он погрузился в работу. На этих страницах он хотел высказать невысказанное, ответить на непроизнесенные вопросы своего старого друга и найти оправдание Петру-Амае и Френсис Омиак…

Неужто любовь всегда на всем протяжении человеческой истории будет преподносить сюрпризы, выходящие за рамки логики и здравого смысла? Насколько лучше были бы отношения между жителями нового эскимосского селения на Кинг-Айленде и советскими эскимосами, не будь этой истории!

А что будет в конце лета, когда жители Берингова пролива от Уэлена до Уэлькаля, от Кинг-Айленда и мыса Принца Уэльского до острова Святого Лаврентия соберутся на фестиваль искусств?

Иван Теин из рабочей комнаты направился в кухню.

Медленно глотая чистую холодную воду, Иван Теин скорее почувствовал, нежели увидел, как в комнату вошла Ума.

— Что случилось? — спросила она, заметив озабоченность на лице мужа.

— Ничего особенного, если не считать, что мы встретились с Джеймсом Мылроком.

— Поговорили?

— Обменялись незначительными словами, но у меня такое ощущение, что мы наговорили друг другу черт знает что! — сокрушенно произнес Иван Теин, поднимая глаза на жену.

С годами разница в летах между супругами сгладилась, хотя и поначалу-то она не больно была велика. Но тогда, более полувека назад, она казалась довольно значительной. Юная студентка Хабаровского медицинского института и уже известный литератор Иван Теин поженились в Анадыре через три года после первой встречи. Ума вела происхождение от науканских эскимосов, но жила не в Уэлене, а в бухте Провидения. Ее предки после драматического переселения старинного эскимосского селения Наукан в Нунямо перебрались в портовый поселок, тогда еще крохотный по нынешним меркам, но уже считавшийся почти что городом.

Эскимосы прижились в поселке; мужчин охотно брали мореходами на гидрографическую базу, потому что науканцы отлично знали эти берега, а женщины шли работать в пошивочную мастерскую, возрождая искусство эскимосской вышивки бисером на выбеленной нерпичьей коже. Переселенцев из Наукана в бухте Провидения было немного: люди держались вместе, не забывали язык, старались, как могли, учить детей говорить на родном языке. Но уже в третьем поколении провиденские эскимосы больше говорили по-русски.

Выйдя замуж за Ивана Теина, Ума перебралась в Уэлен. Некоторое время работала в местной больнице, но с годами все больше вовлекалась в творческие дела мужа, занималась его архивом, справочной библиотекой и рукописями. Как-то незаметно трудное и не очень приятное дело окончательной подготовки рукописи к печати перешло к ней.

Ума была прекрасно осведомлена о всех стадиях работы над очередной книгой. Прожив так долго с Иваном Теином, она стала чувствовать себя как бы его частью, страдая и радуясь вместе с ним, хотя старалась и не показывать этого, являя собой более рассудочную и трезвую часть единства.

— А, кстати, где Петр-Амая? — спросил Иван Теин.

— Улетел на мыс Дежнева, а оттуда собирается в Фербенкс по делам книги и на встречу с Кристофером Ноблесом.

— Объявился все-таки старик, — усмехнулся Иван Теин. — Я думал, что он удовлетворится почетным членством в редакционной коллегии.

Иван Теин с подозрительностью и с какой-то болезненной ревностью относился к людям другой национальности, занимающимся проблемами северных народов. По этому поводу он часто горячо спорил с женой:

— Может, я и вправду не очень справедлив. Но меня вот что возмущает. Эти так называемые исследователи создали огромную литературу об арктических народах, изучили их вдоль и поперек, а вот хотя бы дать совет, как избежать вымирания, постепенного ухода из жизни, потери перспективы, как войти в современный мир, не теряя своего лица, — об этом ни слова. И только скромные русские учителя, пришедшие сюда в первые годы установления советской власти — эти, в сущности, мальчишки, — только они начали творить новую историю арктических народов!.. А эти академические исследователи… Этнография — все же колониальная наука. Она родилась как описание завоеванных и покоренных народов, и дух этот доходит даже до нашего времени.