Интермеццо, интермеццо

Они набросились на нас с отчаянием обречённых! Залп, который мы дали по ним, свалил две первые шеренги, но второй раз зарядить оружие мы уже не успели! Несколько десятков толедских клинков засверкали в утреннем полумраке, как молнии, каждую секунду находя себе жертву. Гёзы, как могли, отбивались своими грубыми тесаками, годными разве что для рубки мяса, но справиться с разъярёнными бретёрами не было никакой возможности, и мы побежали!

Наверно никто не добрался бы до ворот живым, но со стены снова поднялась пальба, которая заставила наших преследователей остановиться и отступить. Но вдруг из их рядов выскочил, какой-то великан, закованный в броню и, орудуя огромным мечом, позаимствованным из рыцарских времён, опять погнал нас словно овец к воротам!

Вы не представляете моего удивления, когда в этом великане я узнал нашего общего знакомого — Рогелло Бодакулу, собственной персоной! Вероятно, на нём была мимикрийная маска, иначе, как можно было объяснить, что никто кроме меня не видит торчащих над шлемом рогов? Однако рассмотреть его, как следует, мне не удалось, я лишь отметил про себя, что выглядит он, как-то моложе, что ли?

В следующий миг на меня обрушился удар страшного меча, который я смог с грехом пополам парировать стволом мушкета. Тем не менее, я полетел кубарем, выронил свой мушкет и сам не знаю, как оказался в холодных чёрных, как дёготь волнах. Я решил, что это конец. От сотрясения вызванного ударом и жуткого холода я понял, что теряю сознание, и только одна мысль, неуместная в такой ситуации не покидала меня: на голове у моего заклятого врага было два рога!

Я очнулся всё от того же холода и понял, что не в силах пошевелить ни рукой, ни ногой. Вероятно двойственная натура, которой я тогда был, это сочетание с бессознательным Глупником помогла мне выжить, но от этого было не легче. Голова на одеревеневшей шее, (ведь я был в человеческом образе), тоже не крутилась, но скосив глаза туда и сюда, я понял, что нахожусь в открытом море. За то время пока я был без сознания, небо из чёрно-серого стало грязно-серым, а скупое солнце, (был уже конец октября), не принесло тепла ни земле, ни водам. Стало ясно, что если не произойдёт чудо, мне в скором времени будет крышка от холода. В этот самый момент я услышал странный звук напоминающий хлопанье крыльев и слова прозвучавшие совсем близко:

— Всё хорошо, дон Мигель! Мы выберемся, дон Мигель! Ещё немного и я смогу согреть вас, дон Мигель! Да где же эта чёртова дырка! Ах, я старый дурак! Не смог уберечь ребёнка! Дон Мигель, не закрывайте глаза, спасение уже близко! И зачем я пустил тебя, несмышлёныш, в такое дело! Но разве можно удержать этих Самбульо, когда пахнет хорошей дракой?!

Из всего услышанного я понял, только то, что рядом были люди, а значит, появилась надежда выкарабкаться. Я открыл рот, чтобы позвать на помощь, но не смог выдавить ни звука из заледеневшего горла. Тогда я сделал над собой невероятное усилие и повернул голову в ту сторону, откуда раздавались услышанные мной слова. Адская боль в одеревенелых мышцах чуть было не погрузила меня обратно в беспамятство. Я даже почувствовал, что в шее что-то сломалось, но то, что я увидел, заставило меня позабыть о боли!

Первое, что бросилось в глаза, это был совершенно невероятных размеров красный попугай, который летел над самой поверхностью воды. Он часто хлопал крыльями, но двигался медленно, и было видно, что он невероятно устал. Причина такого поведения обнаружилась сразу же: лапы попугая судорожно сжимали ворот кирасы надетой на человека, который безжизненно лежал на воде, раскинув руки и ноги. Впрочем «лежал» это сильно сказано! Скорее он всё время норовил утонуть, так-как был в доспехах и этой птице, какой бы крупной и сильной она не была, стоило невероятных усилий удерживать его голову над поверхностью воды.

— Анхе, Анхе! — Приговаривал между тем попугай, (кстати, меня почему то совсем не удивило, что он использует связную и осмысленную речь). — Что будет если я не смогу спасти твоего пра-пра-пра-правнука? Какими глазами мне тогда смотреть на твой портрет? А что скажу твоей тени, когда мы встретимся?.. Четыре столетия насмарку!.. Но, вот кажется!..

При этих словах попугай остановился, не переставая работать крыльями, и во что-то всматриваясь. Я, по-прежнему, мало что понимал из увиденного и услышанного, но моё сознание успело ожить, и теперь лихорадочно искало путь к спасению.

Но вот попугай, похоже, разглядел то, что искал. В его глазах засветилась радость, он чаще заработал крыльями и отцепил когти правой лапы от ворота кирасы. Казалось, он почернел от напряжения, но, прилагая невероятные усилия, поднял свободную лапу и взмахнул ей так, как будто собирался царапнуть, что-то перед собой! В тот же миг в воздухе появилась некая вертикальная щель, которая тут же стала расширяться.

Я конечно не в первый раз видел межпространственный разрез, но чтобы его сделал попугай?.. Однако в тот момент мне было не до удивлений. От сознания, что может быть это и есть путь к спасению, меня бросило в жар! Я вдруг почувствовал, что могу двигаться! Но когда я попытался это сделать, меня вновь скрутила такая боль, что потемнело в глазах! Тогда, собрав последние силы, я протянул руку и уцепился за пустые ножны от меча, которые были пристёгнуты к поясу воина опекаемого попугаем.

Едва мои пальцы сомкнулись на этой спасительной соломинке, как сильный рывок едва не вырвал её из моей руки. В следующее мгновение я почувствовал, что лечу куда-то с невероятной скоростью, потом всё закружилось и потемнело перед глазами, затем последовал удар, и моё сознание погасло, как свечка, которую накрыли колпачком.

Очнулся я от чувства блаженного тепла и яркого солнечного света бьющего прямо в глаза. Сообразив, что могу двигаться, я тут же сел и огляделся вокруг. Берег, точнее песчаный пляж на котором я находился, был мне совершенно незнаком. Можно было сказать лишь то, что сейчас я был весьма далеко от холодных Нидерландов.

Повернув голову, я обнаружил неподалёку растущие пальмы, под одной из которых лежал человек. Я тут же узнал в нём испанского воина, которого так отчаянно пытался спасти попугай, только сейчас его лицо было, не синим, как тогда, а просто бледным, глаза были закрыты, но грудь, освобождённая от доспехов, валявшихся рядом, едва заметно вздымалась. Это говорило о том, что парень жив, но по-видимому без сознания.

На вид ему было лет семнадцать-восемнадцать. Белокурые волосы, несвойственные испанской крови, падали на лоб, но изящные черты лица выдавали старо-кастильское происхождение жителя северного испанского побережья. Я поднялся, и ещё толком не соображая, что делаю, двинулся к этому юноше, но в тот же миг между нами появился давешний попугай, обрушившийся откуда-то сверху. Попугай имел потрёпанный и весьма усталый вид, но глядел так грозно и решительно, как будто был не птицей, а сторожевым псом.

— Каррамба! — Выкрикнул этот пернатый сторож и расправил крылья.

Я хотел было отпихнуть его ногой в сторону, но тут этот странный представитель птичьего племени вытянул шею, раскрыл клюв и выпустил в мою сторону фонтан огня, который едва не спалил мне бороду! (Я тогда носил бороду, но брил усы на голландский манер.) От неожиданности я сел там, где стоял, а попугай сложил крылья, принял подчёркнуто небрежный вид и спросил самым невозмутимым тоном:

— Переговоры?

Что-то в этой птице было такое… Даже если не принимать во внимание способность связно говорить и дышать пламенем, что-то необъяснимое внушало уважение и заставляло с ним считаться. По этой причине я утвердительно кивнул, стараясь при этом сохранить собственное достоинство.

Попугай несколько расслабился. (Несмотря на всю свою решительность, он всё же боялся меня, и я это чувствовал). Он вскочил на валяющуюся тут же корягу, уселся на ней поудобнее, (разве что ногу на ногу не закинул), извлёк откуда-то курительную трубку, плюнул в неё и задымил, как какой-нибудь морской волк из тех, что вечно торчат на пристани и глядят на весь мир свысока, словно бочка на которой помещается их зад ничуть не ниже королевского трона!

— Ты вторгся на мою территорию. — Сказал попугай, выпустив облако дыма, размером с нестриженого барана тонкорунной породы.