Интервенция любви

Нестор нахмурился, бинтуя ее руку. По максимуму вкладывая в каждое прикосновение к ее коже все, что только мог, что умел и знал.

– Семь, – категорично отмел он ее возражения. – Ты на себя смотрела?

Он старался взять себя в руки.

– Даже не представляла, что ты умеешь ворчать, – разбивая эти попытки, заявила Инга, вдруг рассмеявшись. – Ой, не рви эту нитку, пожалуйста. Я ее так берегла. Ну, Нестор!

Разумеется, истершаяся нить сама лопнула в его руках. Инга фыркнула, продолжая веселиться. Ну, точно, как пьяная.

Он не видел ни одного повода для смеха.

Ни единого.

И ее откровенно несерьезное отношение к своему состоянию оказалось последней каплей.

– Ворчать?! – затянув узел бинта, Нестор ухватил Ингу за плечи. И опять встряхнул, Бог знает, на что надеясь. – Ты что делала?! – хрипло рявкнул он дерущим горлом. – Если бы я не успел? Что бы было?! Как ты посмела?!

Он встряхивал ее на каждую свою взбешенную реплику. Контроль улетучился без всякого следа.

– Чтобы я делал тогда?! Ты – моё! Как ты…

– Чтобы ты делал?! – не было похоже, что Инга испугалась его ярости.

Наоборот. Ее веселье вдруг схлынуло, сменившись таким же гневом. И каким-то отчаянием, причины для которого сейчас Нестор не видел.

– Ты?! Я три месяца думала, что убила тебя, понимаешь?! Три месяца! Убила!

Инга его толкнула. Со всей силы. Не то, чтобы это как-то повлияло, но… Хорошо, он слушал ее.

А Инга уже поднялась и уперлась коленями в капот, поравнявшись лицом с Нестором. Она задыхалась.

– Я с ума сходила от того, что не могла найти дорогу назад. Черт! Я действительно сходила с ума, понимаешь?! Не знала, что делаю и куда еду. Я не помнила, где этот твой проклятый дом! И никто не знал! Никто! Никто не мог мне сказать, как к тебе вернуться! – Она вцепилась в его плечи и, кажется, не понимала, что по ее щекам уже катятся слезы. Нестор крепче обхватил ее за пояс. – Я не хотела стрелять, Нестор! Не хотела! – Инга уронила голову ему на плечо, судорожно сглатывая слезы этой нежданной истерики.

– И три месяца я минута за минутой погибала от мысли, что убила любимого человека, понимаешь?! Что бы ты делал, потеряв свою игрушку – понятия не имею! Я же не придурочный киллер! А я не могла так больше! Я без тебя не могла, не хотела жить!

Возможно, ему казалось, но было похоже на то, что и она пытается его встряхнуть подобно тому, как Нестор недавно встряхивал Ингу.

Это вызвало у него улыбку. «Придурочный киллер».

Это. И еще полная растерянность, оглушенность от всех слов Инги.

Она считала, что он мертв? Что она убила его? Пыталась вернуться?

Она его назвала «любимым»?

Он не был уверен, что до конца понимал, что именно это значит. Что он в принципе полностью понимает, о чем Инга говорит.

Его пульс грохотал в голове, заглушая любые звуки.

Хотя, Инга уже ничего и не говорила. Обхватив его лицо ладонями, она вновь, как там, на холме, принялась целовать горячими, короткими, полными боля и горя поцелуями глаза и скулы, щеки, подбородок Нестора.

– Ты не игрушка, – он сжал тело Инги руками, притиснул к себе.

Нахмурился, видя, что она не сосредоточена, будто потеряна вся. Опустил голову, прижавшись к ее шее, втягивая распахнутым ртом ее запах. Засасывая кожу до отметин, потому что не мог сдержаться.

– Ты моё всё, Инга. Все.

Нестор поднял голову и сжал ее щеку, заставляя смотреть на него, слышать. И честно сказал то, что казалось ему совершенно очевидным:

– Дыхание, сердце, мозг. Всё моё. Суть. Всего.

У нее не было сил выдохнуть. И вдохнуть.

И голова кружилась, словно Инга полбутылки шампанского залпом выпила. Даже язык онемел, и его покалывало, словно от пузырьков. И то и дело хотелось кричать: «Жив! Жив, Господи!», но времени не хватало, столько всего надо было осознать.

Нестор держал ее так крепко. А то, что говорил… оглушало.

Конечно, сначала еще разбирать слова приходилось. Его голос был сиплым настолько, словно бы Нестор ангиной болел. Все эти три месяца. Этот звук буквально физически царапал ее кожу, заставляя саму Игу ощущать боль в горле. Но не это было главным. А суть его тихих и вымученных слов.

У Инги в ушах шумело, и не хватало сил это осмыслить. Принять и осознать все происходящее.

То, что он в принципе жив. Она его не убила!

Что Нестор рядом. Не позволил ей сотворить необратимое. Что говорит с ней. Пусть даже орет. Или рычит. Но делится тем, что вертится в его дурной лысой голове.

Господи, как ей хотелось дать ему подзатыльник! Дурное желание, учитывая то, кто он такой, но Инге было все равно. Она реально разозлилась, когда поняла – Нестор ей не мерещился. Уже какое-то время он действительно находился рядом. И не показывался! Заставлял ее так мучиться! Он заслужил не просто подзатыльник, а полноценную истерику с хорошей взбучкой! Жаль, сейчас она была не в том состоянии, чтобы обеспечить ему нечто подобное.

Но и это не казалось основным.

Неужели правда? Тот смысл, который он ей только что объяснил. То, что подтверждалось сейчас отчаянной растерянностью, написанной на его, всегда спокойном и безэмоциональном лице? Вся глубина его души, казалось, кружащаяся темной воронкой в его синих глазах?

Неужели его «моё» – значит столько?! Не игрушку для взрослого мужчины, не забаву для секса, как думала Инга. А готовность признать ее составляющей своей личности, своей души?! Ощущает ли он это так же, как болела им Инга? Не сумел бы и сам существовать без нее, подобно тому, как и она сегодня решила прекратить жить без Нестора?

Ей хотелось это выяснить, спросить, но не хватало сил. Смена отчаяния, решимости порвать с жизнью, безнадежной пустоты на эйфорию и какое-то сумасшедшее, пьяное счастье от его присутствия; растерянность и злость от его обвинений, и потрясение от только что услышанного – все это бурлило в ее теле. А еще – безграничная и безмерная потребность в нем. Та тоска, которая разъедала Ингу каждый день этих месяцев. Подсознательная и самая примитивная необходимость убедиться в том, что он живой. Действительно живой. И здесь, с ней.