Интим не предлагать!
Шрифт:
Мы выходим из подъезда только через два часа, в обнимку, с тяжёлой дорожной сумкой “Луи” наперевес, и каково же было моё удивление встретить на скамейке возле дома Цветкову и Эдика. Увидев нас, оба подпрыгнули словно натянутые пружины, но ещё б'oльшим удивлением для меня стало то, что Малиновский протянул руку Эдуарду и тот пожал её с таким видом, словно они давние друзья.
— Женечка, прости! Я правда ничего не знала! — сходу кинулась оправдываться Анька. — Эдик позвонил и позвал прогуляться, что сразу показалось мне подозрительным, потому что я знаю,
— Так вы что, на пару с Эдиком всё это подстроили? — пихаю Малиновского локтем в бок и прищуриваюсь.
— Пришлось обеспечить тылы. Мне было нужно, чтобы поднялась ты одна, без подмоги, — Богдан подмигивает Аньке, и та, хоть и продолжает делать вид, что недовольна, но сразу же расцветает.
Что неудивительно: противостоять чарам Малиновского не сможет даже каменный исполин.
— А мама? Кого ты подговорил, чтобы не было дома её?
— Алла Хлебовна? — Богдан обескуражено переводит взгляд на Эдика, и тот пожимает плечами. — А вот тут могла бы выйти осечка, потому что о ней я попросту забыл.
— Странно, но мама, ссылаясь на какие-то важные дела, ушла незадолго до потопа.
— Потопа? Какого ещё потопа? — вмешивается Цветкова, и Богдан шепчет мне на ухо краешком губ:
— Сматываемся.
Всю дорогу до Рубиновой мы целуемся на заднем сиденье такси, не обращая внимания ни на духоту, ни на смущённые покашливания водителя, ни на ужасную музыку, под которую хорошо с крыши бросаться, но точно не предаваться любовным утехам.
Мы влюблены, мы счастливы, мы не виделись целую вечность!
Уже почти подъехав к ровному ряду однотипных таунхаусов, меня осеняет:
— А почему мы на такси? Где твоя машина?
— Отдал Пашутину.
— То есть, как это? Он же проиграл! Мы женаты уже гораздо больше, чем месяц! — возмущаюсь я, но Малиновский, улыбаясь, беспечно машет рукой:
— К чёрту её, пусть он теперь понтуется, ему нужнее. И по идее проиграл я, ты же бросила меня на той вечеринке, хотя я себя проигравшим совсем не считаю, — он снова тянется к моим губам и тут водитель с явным облегчением объявляет.
— Приехали.
Пощипывая друг друга за пятую точку и хохоча, мы идём к дому, который уже почему-то кажется мне таким родным. Я ужасно скучала по большой светлой спальне, навороченной кухне и шикарному джакузи, за которое можно запросто пожертвовать дьяволу душу.
Вот теперь всё встало на свои места — я люблю и любима. Я дома.
Целуясь, вваливаемся в гостиную и, побросав сумки у порога, бегом поднимаемся в нашу спальню, потому что наконец пришло время использовать огромную кровать по прямому её назначению.
Жаль, что лепестки роз в тумбочке точно давно завяли…
Но увы, любовные утехи пришлось отложить совсем не по этой причине: едва мы преодолеваем лестничный пролёт и оказываемся наверху, как дверь спальни Николая Филипповича открывается и оттуда с задорным смехом во фривольном шёлковом халатике выплывает
моя мама, а следом за ней выходит и сам хозяин дома, в клетчатых семейных трусах.Немая сцена. Застыв, несколько секунд смотрим друг на друга. Первой отхожу от шока я.
— Мама! А ты что здесь делаешь?
— Э-э… Ну мы с Колей… Николаем Филипповичем — мы тут с ним просто… — и тут же переводит стрелки. — Постой-ка! А что здесь делаешь ты? Ты же ещё только сегодня утром запрещала нам с Аней произносить вслух его имя! — грозно нахмурив брови, кивает на Богдана.
— Уходишь от ответа, значит? Юлишь? И эта женщина ещё меня воспитывает! Сама же говорила, что с данным семейством ничего общего больше иметь не хочешь и мне не позволишь. Мама-мама, меня учишь, а сама…
Мама горделиво задирает подбородок и косится на Николая Филипповича, смущённо прикрывающего причинное место подолом маминого халата.
— Ой, ну ладно тебе, Женька, обе хороши, — примирительно машет ладошкой родительница, понимая, что врать уже не имеет смысла. — К тому же я точно знала, что этот обаятельный наглец в конце концов сломает твою броню. Такая любовь так просто не проходит. Как и у нас с Колей… — мама с нежностью смотрит на немного состаренную копию Малиновского, и Николай Филиппович трепетно обнимает её плечо. — Это вы молодые, у вас есть время помариновать друг друга, повыделываться, а мы с Колей и так половину жизни не на тех потратили, некогда нам этой ерундой заниматься.
— Так вот ты почему в Москву переехала, — складываю руки на груди и прищуриваюсь. — А говорила, чтобы дочке помочь.
— Я просто решила тебя не расстраивать, не знала, как ты отнесёшься к нашему с Колей роману. Ждала удобного момента, когда зять наконец перестанет бессмысленно обивать пороги и начнёт уже действовать, — состроив “страшный” взгляд, мама адресует реплику Малиновскому.
— И я безумно рад вас видеть, мама, — в тон ей отвечает Богдан, и оба не могут сдержать ехидных улыбок.
Кажется, обоюдные пикировки остротами “зять-тёща” их только забавляют. Впрочем, как и меня.
— В общем, это, пока все в сборе, — приглаживая растрёпанные волосы, тактично вмешивается Николай Филиппович, — мы с Аллочкой тут подумали и решили в Крым перебраться, поближе к морю, а этот дом вам оставить.
— Но с условием, что через год-два родите нам внука, — указательный палец мамы взмыл вверх.
— В Крым, значит, — усмехнулся Богдан. — То-то ты с командировками туда зачастил “по работе”.
— Вы серьёзно? В Крым? Насовсем? — перевожу изумлённый взгляд с одного на другую. — А как же, Николай Филиппович, ваша фирма?
— Ну, следить за тем, как идут дела, я могу и через интернет, а руль от московской компании передам сыну. Диплом получен, пора ему уже за ум браться.
— Ну чего ты, Женька, скисла? Да вы только представьте: солнце, море, свежий воздух, персики свои… А вы бы видели, какой в том домике, что мы с Колей присмотрели, виноградник! Будете к нам в отпуск приезжать и потом детей на каникулы привозить, — глаза мамы загораются, и даже ради одного этого стоило ввязываться в ту мутную аферу с браком, чтобы благодаря ей самый родной для меня человек стал по-настоящему счастлив.