Интриган. Новый Петербург
Шрифт:
— Я тоже. Не сомневайтесь.
— Тогда как насчет побыть моими ушами и глазами?
— Хотите, чтобы я стал шпионом? — ухмыльнулся. — Что ж, и такой опыт у меня есть.
— Славно, — старик откинулся на спинку и удовлетворенно кивнул. — Но для того, чтобы успешно шпионить, нужно втереться в доверие к знатным семьям. А для этого нужно подняться самому. А для того, чтобы подняться самому, нужно немного приспустить других. И начнем мы, пожалуй, с этого зарвавшегося подонка Кросс-Ландау. Долбаный немец, что он себе вообще позволяет? Никто! И никогда не смел мне перечить! Особенно
— А как же нападение? — с удивлением посмотрел на чистый лист.
— Это подождет, — Юстас погрузился в мстительные мечтания. — Цепочка уже запущена, фитиль подожжен, и наша задача выяснить, когда рванет. Вот что главное. Мы должны спасти наш город, нашу колонию и нашу империю прежде, чем огонь достигнет заложенной под троном бомбы.
Старик явно болен.
Стоило бы пойти в отказ, но у таких маниакальных личностей сильно завышено самомнение.
И если потянуть за нужные ниточки, можно войти к нему в доверие и узнать куда больше, чем от дворян или рядовых жителей.
К тому же, мы вроде как коллеги, так что настраивать против себя еще и секретную службу не самый благоразумный выбор.
Лучше сделать вид, что идешь на поводу и полностью вверяешь себя его власти, а между тем начать свою игру.
Но сперва неплохо бы поесть и отдохнуть. И не успел я подумать, как найду дорогу домой, как из-за ограды донесся встревоженный оклик:
— Братик!!
Афина кинулась ко мне и повисла на шее. После отстранилась и внимательно осмотрела округлившимся глазами.
— Ты ранен? Тебя пытали?
— Нет. Мы просто пообщались.
— Точно? — девушка снизила голос. — Говорят, этот Юстас убийца и садист, а к тому же…
— Тише! Ты бы это под его кабинетом еще бы сказала, — приложил палец к ее губам, чтобы отвести от сороки беду, но сестренка почему-то густо покраснела и на миг потеряла дар речи.
— П-прости…
— Да ничего. Ты на машине?
— А? — она захлопала ресницами, точно я спросил, нет ли у нее личного дирижабля или парохода. — Пешком, конечно. Папа давно распродал все мобили.
— Знаешь, так даже лучше, — подставил ей локоть, отчего милашка покраснела еще гуще. — Люблю прогулки.
— Ага! — Афина повисла на руке. — Вон уже чуть не догулялся. Весь город гудит, что на вас напали. Что ты вообще делал в подворотне вместе с магистром?
— А что, ревнуешь?
Похоже, эта шутка зашла слишком далеко. Спутница хмуро уставилась на меня, после чего проворчала:
— Дед, ты нормальный вообще? Или в армии так соскучился по женской ласке, что уже на сестру заглядываешься? Мы, конечно, сводные, но должна же быть мера!
— Мы сводные? — на полном серьезе спросил я и слишком поздно понял, что Штирлиц еще никогда не был так близок к провалу.
Тонкие брови почти сошлись на переносице, скулы заалели еще ярче, а губки надулись… а затем расплылись в добродушной улыбке.
— Ты никогда не умел шутить, — Афина шлепнула меня по плечу.
Что ж, на этот раз опасность миновала, но лучше думать наперед, а
то вместе с новым молодым телом обильно фонтанируют и гормоны, туманя старый прожженный войнами и болью разум.Сложно совладать с собой, когда так и подмывает подурачиться, а рядом цокает балетками весомый повод ненадолго включить беззаботного мальчишку.
— Кстати… — прошептала рыженькая столь заговорщицким шепотом, что Юстас наверняка бы впал в истерику. — У меня завалялось немного монет. Так что с меня чай и булочки, а с тебя — истории.
— Про войну? — тяжело вздохнул.
— А как же! Только не нуди, что там только смерть и кровь. Не поверю. Думаю, у тебя полно баек про медсестер и раненых солдат. Про поцелуи на перроне перед отправкой на фронт. Про письма домой. Про ожидание скорой встречи. Это же так интересно! Такое только в романах прочтешь, но книги нынче слишком дорогие…
Побывай она на войне хотя бы день — вмиг бы забыла об этих глупостях.
А так же о сне, покое и аппетите.
Похоже, сестренку держат на таком коротком поводке, что она и света белого не видела, вот и навыдумывала всякой чепухи.
Потому что после поцелуев приезжают пустые вагоны.
Вместо письма однажды приходит похоронка.
А ожидание встречи сменяется слезами на могиле.
В войне нет ничего романтичного.
Но разве объяснишь это девчонке, сиднем просидевшей в доме большую часть жизни.
Мы спустились к базарной площади, выискивая подходящее по цене и статусу кафе.
И тут я услышал приглушенные хлопки, а на глаза попалась выжженная на доске надпись: «Стр?лковый тиръ».
Булки и чая, конечно, хотелось больше, но почему бы хоть немного не поубавить прыть юной егозы.
Может, после оглушительного грохота и дрожи в руках на толику представит, каково днями и ночами наслаждаться этими звуками.
И поймет, что лучше всеми силами стремиться к миру.
К тому же, во внутреннем кармане пиджака нашлась мятая пятирублевая банкнота — солидные деньги по нынешним меркам.
— Хочешь воевать? — остановился у двери и указал на вывеску. — Так пошли, постреляем.
— Ой… — девушка испуганно прижала руки к груди. — Даже не знаю. Я не пробовала.
— Ну так попробуешь. Соскучилась без приключений? Вот тебе приключение.
— Ну… хорошо. Попытка не пытка.
Прыти поубавилось уже с порога, и все же мы вошли в полуподвальное помещение с низким потолком и ростовыми мишенями вдали. На стене висел прейскурант: рубль за десять пистолетных патронов или три винтовочных.
Толстый старик в фартуке и картузе принял деньги и указал на спрятанный под витринным стеклом арсенал — от нагана до трехлинейки. Был там и совсем крошечный дамский револьвер, легко уместившийся бы на ладони. Афина сразу же указала на него.
— А чего такой маленький? — произнес с усмешкой. — На войне таких маленьких нет.
— Ну, Гек! — наигранно взмолилась Афина. — Дай хоть из этого попробую.
— Ладно, трусишка, — навык лишним не будет, особенно если в городе нынче действительно так опасно. А судя по тому, что случилось ночью, можно в этом не сомневаться. — Умеешь хоть?