Интриганка

Джон Харли, двадцатишестилетний уроженец Бостона, худой, с серьезными глазами, почтительно поднялся навстречу пациентке.

– Предупреждаю, – объявила Кейт. – У меня нет времени на то, чтобы валяться в постели.

– Постараюсь иметь это в виду, миссис Блэкуэлл. А пока давайте все же взглянем, что с вами.

Доктор Харли осмотрел ее, сделал анализы и сказал:

– По-моему, ничего серьезного. Дня через два получим результаты. Позвоните в среду.

Рано утром Кейт позвонила доктору Харли.

– Хорошие новости, миссис Блэкуэлл! – весело объявил тот. – У вас будет ребенок!

Этот момент стал одним из самых счастливых в жизни Кейт. Ей не терпелось все рассказать Дэвиду. Никогда еще она не видела мужа в таком волнении. Он подхватил Кейт на руки и прошептал:

– У нас будет девочка, похожая на тебя как две капли воды!

А в глубине души понадеялся, что теперь, с рождением малыша, Кейт хоть немного забудет о делах, почувствует себя женщиной и матерью.

Кейт же была уверена: родится мальчик и в один прекрасный день станет главой «Крюгер-Брент».

Приближалось время родов, но Кейт по-прежнему приходила в офис каждый день, хотя уже не задерживалась допоздна.

– Бизнес подождет, отдыхай побольше, – советовал Дэвид, не понимая, что работа и была лучшим отдыхом для жены.

Ребенок должен был появиться на свет в декабре.

– Постараюсь родить двадцать пятого, – обещала Дэвиду Кейт. – Он будет нашим рождественским подарком.

Лучшего Рождества у них еще не было! Она стала главой огромного концерна, вышла замуж за человека, которого любила, и родит ему ребенка. Так думала Кейт, совсем не замечая горькой иронии в том, что на первом месте в жизни ставит именно «Крюгер-Брент лимитед»...

Она уже с трудом передвигалась, и ездить на работу становилось все тяжелее, но, когда Дэвид и Брэд Роджерс просили Кейт остаться дома, в ответ неизменно звучало:

– Мой мозг по-прежнему работает нормально.

За два месяца до родов Дэвид отправился в Южную Африку инспектировать рудники и должен был возвратиться в Нью-Йорк через неделю. Кейт, как всегда, сидела за письменным столом, когда в кабинет без доклада вошел Брэд. Взглянув на его мрачное лицо, Кейт охнула:

– Сделка с Шенноном сорвалась!

– Нет. Я... Кейт, мне только сейчас сообщили. Произошел несчастный случай. Взрыв на шахте.

Сердце Кейт упало.

– Где? Как? Плохи дела? Кто-нибудь погиб?

Брэд глубоко вздохнул.

– Шесть человек. Кейт, там... Дэвид был с ними.

Ужасные слова, казалось, заполнили комнату, эхом отдались от деревянных панелей, прокатились грохотом по коридорам, пока наконец не слились в ее ушах непрерывным воплем, стали каменным водопадом, засыпающим ее, и Кейт почувствовала, как затягивает водоворот, глубже, глубже, пока не стало сил дышать. И все вокруг стихло и почернело.

* * *

Ребенок родился через час, двумя месяцами раньше срока. Кейт назвала его Энтони Джеймс Блэкуэлл, в честь отца Дэвида.

«Я буду любить тебя, сынок, и за себя и за твоего погибшего отца», – поклялась она.

Месяц спустя новый особняк на Пятой авеню был окончательно отстроен, и Кейт с ребенком и штатом прислуги перебралась туда. Для того чтобы обставить дом, понадобилось разорить два старинных итальянских замка.

Получился сказочный дворец, с итальянской резной ореховой мебелью шестнадцатого века, полами из розового мрамора, окаймленного оранжево-красными плитами; в библиотеке, отделанной дубовыми панелями, стоял великолепный камин восемнадцатого столетия, над которым висела картина Гольбейна. Были в доме и охотничья комната, содержащая коллекцию ружей Дэвида, и галерея, увешанная произведениями Рембрандта, Вермеера, Веласкеса и Беллини, большая зала, солярий, огромная столовая, детская и бесчисленное количество спален.

В великолепном саду стояли статуи Родена, Огюста Сен-Годена и Майоля.

Это был поистине королевский дворец. И юный король в нем поселился.

В 1928 году, когда Тони исполнилось четыре, Кейт отдала его в детский сад. Сын рос красивым серьезным мальчиком с материнскими серыми глазами и упрямым подбородком. Он ходил на уроки музыки, а с пяти лет учился в танцевальной школе. Мать и сын часто проводили лето в Сидар-Хилл-Хаусе. Кейт купила моторную яхту «Корсар» и вместе с Тони часто плавала вдоль побережья Мэна. Тони обожал морские прогулки.

Но все-таки наибольшее наслаждение Кейт получала от работы. Было нечто сверхъестественное в компании, основанной Джейми Мак-Грегором, – она стала живым всепоглощающим организмом, страстью Кейт, любовником, который никогда не погибнет холодным зимним днем и не оставит ее в одиночестве, будет жить вечно. Кейт позаботится об этом. И когда-нибудь все передаст сыну.

Жизнь текла бы размеренно и спокойно, не получай Кейт тревожные вести с родины. Она любила свою страну, но теперь расовые проблемы становились с каждым годом все острее, и Кейт была сильно обеспокоена. Политики разделились на два лагеря – узколобых расистов, стоящих за ужесточение сегрегации, и людей более широких взглядов, желающих улучшить положение негров. Премьер-министр Джеймс Герцог и Йан Смитс образовали коалицию и объединили силы, чтобы провести закон о новых землях, согласно которому черные были вычеркнуты из списка избирателей и больше не имели права голосовать или владеть землей. Миллионы людей, принадлежащих к различным этническим меньшинствам, были низведены до положения животных – им отводились земли, не имеющие месторождении полезных ископаемых, подальше от портов и промышленных центров.

Кейт отправилась в Южную Африку на встречу с высокими правительственными чиновниками.

– Это бомба замедленного действия, – предупредила она. – Вы пытаетесь загнать в рабство восемь миллионов человек.

– Это не рабство, миссис Блэкуэлл, и делается для их же блага.

– Неужели? Может, поясните свою мысль?

– У каждой расы есть свои неповторимые качества. Смешавшись с белыми, черные утратят свою индивидуальность. Мы пытаемся сохранить чистоту крови.

– Идиотизм и бессмыслица! – фыркнула Кейт. – Южная Африка превратилась в расистский ад.

– Это неправда! Черные из всех стран добираются сюда, иногда проходят сотни миль, платят за поддельные визы по пятьдесят пять фунтов. Здесь им живется лучше, чем где бы то ни было.

– Тогда мне их очень жаль, – отрезала Кейт.

– Они всего-навсего примитивные дети, миссис Блэкуэлл. Поверьте, это и в самом деле для их блага.

Раздраженная Кейт покинула совещание, сильно обеспокоенная за судьбу страны. Ее, кроме того, тревожило, что будет с Бэндой. Газеты много писали о нем, называя «человеком-невидимкой», и в этом прозвище звучало невольное восхищение. Бэнде удавалось скрыться от полиции, переодевшись то рабочим, то шофером, то швейцаром. Он организовал партизанский отряд, и в списке разыскиваемых преступников его имя стояло первым. Газета «Кейп таймс» расписывала, как ликующие демонстранты несли Бэнду на своих плечах по улицам негритянского поселка. Он ходил от деревни к деревне, собирая толпы восторженных почитателей, но каждый раз, когда полиция нападала на след, Бэнде удавалось ускользнуть. Говорили, что у него десятки телохранителей-друзей, последователей, учеников. Он никогда не ночует дважды в одном доме. Кейт знала, что ее друга ничто не остановит, кроме смерти. Она должна, должна была с ним увидеться.

Вызвав одного из старейших десятников-негров, которому полностью доверяла, Кейт спросила:

– Вильям, ты не можешь найти Бэнду?

– Только если он сам этого захочет.

– Попытайся! Мне очень нужно с ним встретиться.

– Попробую помочь вам, миссис Блэкуэлл.

На следующее утро десятник вновь появился в доме Кейт:

– Если вы свободны сегодня вечером, автомобиль будет ждать у дома.

Она кивнула.

Кейт отвезли в маленькую деревню в семидесяти милях к северу от Йоганнесбурга. Водитель остановился перед маленьким каркасным домиком. Она вышла, Бэнда уже ждал ее. Он нисколько не изменился и выглядел точно так же, как и во время их последней встречи. И хотя много лет вел жизнь беглеца и изгнанника, казался спокойным и невозмутимым, а ведь ему было уже под шестьдесят.