Инверсия

Сообразив, что намерения выражены крайне недвусмысленно и не несут в себе ничего позитивного, Клюев с остервенением стал выдирать увязший ботинок. И ведь успел почти. Но над головой раздалось: «Ду-ду-ду-ду», и фонтанчики песка, оставляемые пулями, вспенились у самой ноги. Голень ожгло невыносимой болью, и Макс, заорав, конвульсивно дёрнулся и наконец-то высвободился из плена. Подтянув к себе раненую конечность, он запоздало схватился за автомат в стремлении защититься любой ценой, но платформа уже исчезла. Вместе с пустыней и палящим солнцем. Его снова окружали лишь лес да туман, вот только справа, в мглистых завихрениях, что-то бурлило и всхлипывало.

«Чтоб тебе пусто было!» — пробормотал Клюев, обращаясь неизвестно к кому, и воззрился на разодранную ткань штанины. Она медленно набухала тёмной кровью. Вот он, первый реальный ущерб, причинённый зоной, подумал Макс, сцепив зубы, хорошо, если бы последний. Шипя от боли, он задрал штанину и осмотрел рану, насколько это оказалось возможным. Рана выглядела не страшной — пуля прошла по касательной, вспоров кожу и мышечную ткань голени, но не повредив крупных сосудов и не задев кости. Слава богу, опять повезло! Экс-пилот вытащил из кармана медкомплект, вскрыл его и перво-наперво обработал рану перекисью, стараясь остановить кровотечение. Потом вколол рядышком тюбик антидота. И только после этого нанёс на марлевый тампон толстый слой желтоватой мази, имеющей, судя по аннотации местного Воронежского фармзавода, «антибактериальный и восстанавливающий эффект», приложил его к ране и стал бинтовать. «Слишком благополучно жили мы в последнее время, — мрачно рассуждал он при этом. — Уверовали в собственное могущество. Всё-то у нас легко получалось, одного желания было достаточно для исполнения задуманного, одного усилия воли. Любые повреждения организма, хоть своего, хоть чужого, лечили лёгким прикосновением руки. Не говоря уж обо всём прочем. Дом захотелось — вот он дом, редкого деликатеса — только глазом моргни, поставить на место зарвавшихся хозяев жизни — без проблем. Привыкли к полной свободе. Забыли, как оно случается у обычных людей. А произойди полная инверсия? Возврат к прежнему существованию? Вот как у меня, например? И что останется?»

В нём сейчас говорили горечь и злость. Ну почему именно он? Ещё совсем недавно такой уверенный, такой целеустремлённый, способный одним махом раскрывать тайны соседней реальности. Почему именно ему выпала эта неблагодарная работа по устранению чужого, в общем-то, безобразия? Дойдя до этого пункта, Макс остервенился. «Ах ты щенок! — отвесил он себе невидимую плюху. — В жилетку поплакаться решил? Без чудесных способностей, значит, уже и сделать ничего не в состоянии?! Их ещё, между прочим, заслужить надо! Всей своей жизнью доказать, что достоин. А ты получил пустяковую царапину и сопли распустил! Себя жалко стало? Тысячи людей во все века на смерть шли за то, чтобы другим лучше было. Ну, может, и не тысячи, но уж сотни — наверняка! А ты про своих товарищей забыл. А они ждут и надеются… Так что, давай, герой, не подводи своих… Поднимай задницу — и вперёд!»

Минута слабости истекла. Клюев свернул медкомплект, уложил его в карман, поднялся, опираясь на руки, и шагнул вперёд. Нога отозвалась тупой, ноющей болью. Чертовски неприятно и, главное, непривычно. Морщась, он доковылял до ближайшей молодой поросли, выбрал деревце потоньше и с помощью универсального инструмента срезал себе посох. «Вот так-то лучше будет, — сообщил он подступающему туману и дерзко ухмыльнулся. А потом, налегая на частицу НЕ, добавил: — Не выйдет у тебя меня остановить!» Вцепившись в палку и приволакивая ногу, он двинулся дальше. Зона на сей раз никак не реагировала. Даже стоны вроде затихли в отдалении.

Первое время Макс шёл, сцепив зубы и стараясь не думать о ране, хотя у него это получалось плохо. Но постепенно мысли его приобрели иное направление, а боль притупилась, то ли мазь, наконец, подействовала, то ли организм приспособился к недугу. Да и нервная система его, уставшая от обилия впечатлений, похоже, отключила часть своих рецепторов. Когда, по его прикидкам, до эпицентра осталось километра три, редколесье кончилось, и впереди, уходя в туман и направо, и налево, показался вал совершенно непреодолимого бурелома. «Опять! — в отчаянии рыкнул Клюев. — Ну спасибо за сюрпризец. В таком виде мне в самый раз по деревьям лазать».

Он долго стоял, всматриваясь в дикое переплетение поваленных стволов, ветвей, корней и кустарника в надежде отыскать хотя бы небольшую лазейку, не нашёл, тяжело вздохнул и медленно побрёл влево, туда, где должна была пролегать старая бетонка. Это близко, утешал себя Макс, если он рассчитал правильно, и до руин посёлка действительно осталась одна пятая часть пути — ну просто рукой подать, то и дорога находится где-то рядом. Минут пятнадцать-двадцать, подбадривал он себя, в худшем случае, полчаса, и можно будет присесть на заросшую травой обочину и дать отдых натруженным ногам. Особенно той, которая повреждена. Ещё немного… ещё чуть-чуть… последний бой, он трудный самый… Напрасно он вспомнил слова старой песни. Зона опять поймала его на слабо.

Сзади послышался отдалённый треск сухих веток и едва различимый говор. Где-то там шли люди. Шли, не скрываясь. Уверенно. По-хозяйски. Егеря, решил Клюев. Вот и встретились. Он поспешно, насколько смог, бросился к густому кустарнику, видневшемуся метрах в десяти по правую руку, скрючился за ним, раздвинул ветви и застыл в ожидании. Не прошло и минуты, как показалась редкая цепь маленьких ещё на таком расстоянии фигурок. Макс пристально всмотрелся и едва удержался, чтобы не присвистнуть. Это были не егеря. По лесу шли немцы. Самые натуральные немцы времён Второй мировой войны. В мышиного цвета шинелях, в коротких, по российским меркам, армейских сапогах, в низко сидящих касках, со шмайссерами на груди. Шли, вероятно, чтобы очистить лес от партизан. Не этот лес. Другой. Где-нибудь на Брянщине. Или на Псковщине… А попали сюда…

Макс вдруг с неумолимой и холодной ясностью осознал, что совсем уже скоро придётся стрелять. В людей. Нет, во врагов. Ведь это идут враги. И дичью для них станут не партизаны, оставшиеся в дебрях времени, а он, Клюев, потому что никого другого здесь просто быть не может. Может, поправил он себя, ещё как может. Выскочит сейчас откуда-нибудь, ломая лес, как спички, гигантский звероящер или проявится прямо перед цепью подразделение этих… на летающих платформах… Есть ещё егеря. Всё-таки три километра до эпицентра. Но пока он один. И надеяться на случай — глупо. Сможет ли он выстрелить в человека? Если прижмут, наверное, сможет. Выбора не останется. Правда, его ещё нужно догнать. Это выход! Макс тихо отпустил ветви, перехватил посох поудобнее и, стараясь держаться так, чтобы между ним и цепью всегда находился кустарник, заковылял к дороге, тем не менее избегая сухих хворостин, всё время попадавшихся под ноги, и сторонясь слишком густых зарослей.

Интуиция его не подвела, и минут через десять в просветах между деревьями замелькала бетонка. Вот только подойти к ней оказалось невозможно. Туман совсем истончился, а на выщербленных плитах, буквально в тридцати метрах от Клюева, хищно замер немецкий транспортёр с белым двойным крестом на броне и спаренными пулемётными стволами крупного калибра, направленными в сторону леса. Над стволами возвышался здоровенный ариец в расстёгнутом у горла френче с закатанными рукавами. Лицо его выражало свирепость, а руки, поросшие рыжим волосом и готовые немедленно прийти в движение, лежали на гашетках пулемётов. Рядом с гусеницей прохаживался офицер, нервно затягиваясь дымом только что прикуренной сигареты. Макс, по-прежнему скрываясь за кустарником, скосил глаза вправо. Безнадёжный бурелом. Как будто кто-то специально нагромоздил эту сложнопереплетенную баррикаду для исключения малейшей попытки пробраться к эпицентру. Если он сейчас всё же попробует нырнуть в дикий хаос её внутренностей — не для прорыва на ту сторону, а для того, чтобы просто спрятаться — затрещат сучья, и крупнокалиберные пули не оставят ему ни единого шанса. Разнесут в клочья. Он слишком хорошо помнил, как это выглядело на полигоне, после стрельб — ноги, руки и головы манекенов усеивали всю площадь поражения. Пробираться налево тоже не имело смысла. Во-первых, он будет удаляться от цели, а во-вторых, его нагонят преследователи, и всё равно придётся ввязываться в бой. Попробовать договориться? Вряд ли. Эти сразу начнут стрелять. Для того их и послали. Заключение соглашений не входит в их обязанности. Только огневой контакт…

Клюев ощутил, как морозные мурашки побежали вниз по позвоночнику. Его передёрнуло. Глубоко вздохнув, он выровнял дыхание. Освободился от ремня, давящего на шею. Прикоснулся к холодному металлу. Установил планку прицела на близкую стрельбу. С тридцати метров он не должен промахнуться. Откинул приклад. Протянул руку к подствольнику. Сдвинул флажок предохранителя. Плотно прижал приклад к плечу… И заглянул в прорезь прицела. Рыжий немец был как на ладони. Нет, не могу, ознобливо вздрогнул он. Не могу. Горло перехватило. Это же человек. Хоть и враг… Тогда жертвой станешь ты, подсказал ему кто-то холодный и расчётливый. Макс вновь упёрся щекой в приклад и плавно опустил ствол ниже. В прицеле появился капот бронетранспортёра. А вот это — то, что надо! Психологически всё-таки легче. А современная кумулятивная граната — это вам не кот чихнул! Клюев задержал дыхание и очень, очень медленно потянул за спусковой крючок.

Время обрело плотность и тягучесть. Офицер у гусеницы застыл, не донеся сигарету до рта, рыжий пулемётчик, начавший поворачивать голову, так и остался в этом положении, а шаги близкой погони замерли сзади, и отзвук их повис в воздухе. Граната, покинувшая подствольник, лениво доползла до капота и ткнулась в него носом.

И лавина звуков обрушилась на Макса. Капот сорвало и швырнуло вверх вырвавшимся из-под него пламенем, тяжёлый транспортёр, распираемый изнутри взрывом, подпрыгнул, перевернулся и разом потерял форму, во все стороны, срезая кустарник и ветки сосен, брызнули осколки, а по лесу метнулись раскаты гулкого эха. И боезапас рванул, и топливо, отстранённо подумал Клюев, вряд ли кто-нибудь уцелел… В следующую секунду он уже неуклюже бежал, припадая на правую ногу и всё же напрочь забыв о боли. Брошенный посох остался сиротливо лежать под кустом. А сзади его нагоняла волна всполошённых выкриков, торопливого топота и автоматных очередей, наугад выпущенных по подлеску. На четвереньках взобравшись по откосу дороги, Макс выпрямился и насколько мог быстро засеменил вдоль завалов. Слава богу, полоса оказалась не слишком широкой — метров двести — и он почти успел достичь её противоположной стороны. Во всяком случае, ему так казалось, хотя до заветного рубежа оставалось ещё шагов семьдесят, не меньше. Но именно в этот момент на дороге появились первые преследователи, и за спиной экс-пилота застучали шмайссеры. Пули свистнули у него над головой, чиркнули по бетону, глухо впились в стволы деревьев, и Клюев, споткнувшись, ничком рухнул на шершавые плиты, со стоном перекатился и сверзился в кювет. Силы покинули его.