Инвестком

Тот домик, первый, был маленький, кособокий, квадратов [8] в тридцать, бревенчатый. Игорю он напоминал курную избу из XVII–XVIII века. Соседи давно вытащили из него оконные рамы и сняли с петель единственную дверь. Эта хибара стояла на пустыре посреди давно заросшего сорняками огорода. За огородом под низким пасмурным небом до самого горизонта тянулись пустые, много лет не сеянные поля – рассказывали, что запустение началось ещё при Советах лет за двадцать до конца. Деревня похожа была на призрак – везде такие же хромые, почерневшие от времени дома, но в ней жили: кое-где на скамеечках сидели беззубые бабушки, во дворах чернели старые стога, изредка лаяли собаки и кудахтали куры, возле одного из домишек Игорь заметил прицеп.

8

Квадраты – квадратные метры.

Перед соседским домом, почти таким же кособоким, Игорь с посредниками встретили мужика навеселе. Одет он был очень странно: в резиновых сапогах, грязной фуфайке и в драной зимней шапке с опущенными ушами, хотя было сухо и стояла ранняя тёплая осень. В руках у мужика была коса.

– Трудимся? – спросил Алексей, местный бизнесмен-посредник. – Как живётся на новом месте?

– Да как. Марья приболела, слегла от палёнки. Иду травы накосить для коровы. А так ничего. Где водка, там и Родина, – мужичок осклабился, показав чёрные зубы.

– Мы им дом продавали, – сообщил другой посредник, Валера, любивший называть себя «средним классом». – Не им, конечно, людям, которые с ними работали. Алкаши из Москвы. В Первопрестольной продали квартиру. Живут второй год. Мы им помогли купить корову, чтобы хоть было чем запить.

– И много здесь таких? – спросил Игорь.

– Полдеревни, – засмеялся Алексей. – Так что вы поторопитесь. Последний дом остался. А так всё продали.

Самый первый дом Игорь купил по неведению за полторы тысячи долларов, но скоро освоился и стал покупать дома, минуя посредников, через глав администраций за двести-триста долларов, всегда заочно. Теперь же эти дома-развалюхи в заброшенных деревнях, где никто не жил или оставались одни старики и алкоголики, стоили сущие копейки. Игорь не стал терять время на их продажу. Найти покупателей было малореально. Дома эти оформлены были на последних продавцов московских неприваток (у Игоря имелась доверенность на перепродажу в течение трёх лет), но бывшие продавцы государственных комнат даже не подозревали, что являются собственниками. А между тем… Игорь представил, как завертится в какой-то момент неповоротливая бюрократическая машина и налоговые инспекторы, сами нищие, начнут разыскивать по всей России ничего не подозревающих бумажных хозяев домов-фантомов, чтобы получить копеечный налог на имущество, – становилось смешно, это было похоже на «Мёртвые души». Дома, существующие только на бумаге, в которых невозможно жить, и бумажная карусель вокруг них – вот и всё, что останется в память о его былой риэлторской деятельности.

В какой-то момент, пока он работал с комнатами, Игорь сообразил, что вовсе не обязательно покупать дома, трястись в автобусах, ночевать в убогих гостиницах, возить подарки главам администраций и тратить деньги на нотариусов, чтобы законным образом обойти закон. Достаточно подделать печати, и можно продавать неприватки, не выезжая из Москвы. Он попробовал. Всё прошло отлично. Налаженная схема работала. Но Игорь слишком сильно нервничал. Он понял (не в первый раз), что разведчик из него бы не вышел. И через некоторое время решил не искушать судьбу. Доходы и так были хорошие.

6

Самое денежное время началось для риэлторов вместе с началом приватизации. К расселениям Игорь успел к самому концу – в девяносто втором и девяносто третьем он занимался совсем другим. В то время у него имелись немалые деньги: в течение нескольких месяцев, пока не напали рэкетиры. Квартиры стоили ещё недорого, а прибыли от расселений выходили огромные, но Игорь не сумел сориентироваться вовремя, а потом стало не до того…

В девяносто пятом, когда он впервые пришёл в «Инвестком», расселений ещё было много, но поток начинал слабеть, а прибыльность операций с недвижимостью стремительно падала (долларов, возможно, не становилось меньше, но доллары, как и рубли, пожирала инфляция), – он ещё вкусил от сладкого пирога, но только последние крохи. Основная прибыль доставалась «Инвесткому», а у Игоря к тому времени не осталось ни денег, ни команды, чтобы работать самостоятельно. Время оказалось упущено. Сливки с расселений сняли самые первые, кто открыл эту жилу. Среди них были «Инвестком», «Интероксидентл», «Миэль», Московская центральная буржа недвижимости [9] и ещё несколько десятков фирм помельче, а также банки, бандиты, ссужавшие деньгами и выселявшие жильцов из Москвы, встречались и отдельные шустрые частники, но таких было очень немного, единицы. Капитализм нахраписто и нередко жестоко (совков из коммуналок очень часто обманывали) демонстрировал свою деловитость. Коммуналки, наследие развитого социализма, расселены были очень быстро. Москва менялась на глазах. Элитного строительства ещё не существовало. В бывшие коммуналки въезжали первые бизнесмены, бандиты, разбогатевшие мошенники и первые коррупционеры-чиновники. Параллельно с расселением шёл и другой бизнес – с неприватками. Здесь, конечно, масштабы были не те, требовались совсем другие деньги, и занимались неприватками люди не столь крутые. Среди этих людей – не первым – утвердился и Игорь. К тому времени, когда он стал заниматься неприватизированными комнатами, все схемы были уже разработаны и опробованы, он сам очень мало чего изобрёл. Сейчас Игорь понимал: чудо, что он продержался на неприватках целых пять лет. На них Полтавский заработал свои основные деньги. Однако чудо закончилось, нужно было искать что-то другое. Но что?

9

Московская центральная буржа недвижимости (МЦБН) – одна из первых крупных компаний, занимавшихся недвижимостью. Первоначально: Московская центральная биржа недвижимости. Когда биржам было запрещено законодательством заниматься небиржевой деятельностью, переименована в «буржу».

7

Возвращаться к прежней профессии врача смысла не имело. За девяностые Игорь забыл очень многое, а медицина, несмотря на разруху в стране, сильно ушла вперёд. После падения железного занавеса появились десятки импортных лекарств, о которых Игорь раньше никогда не слышал, импортное оборудование, новые методы – он отстал безнадёжно. Правда, почти так же, как он, отстало множество врачей в поликлиниках, для них время словно не двигалось, но Игорь не мог и не хотел на них равняться. Пойти в поликлинику означало для него падение, крах; к этому он не был готов. К тому же Игорь не слишком любил медицину. Несколько лет в своё время работал с увлечением, но вскоре интерес угас, из медицины он ушёл легко и никогда потом не жалел. Так же легко, как забывал мимолётные романы и случайно встреченных женщин. У него в характере вообще не было свойства жалеть о прошлом, обычно он думал о будущем. Даже сейчас, когда стал немолод и будущего оставалось не так уж много. Игорь стал даже забывать, что является кандидатом медицинских наук. По крайней мере, он никому об этом не рассказывал. Да и что рассказывать: защита диссертации состоялась в совсем другой жизни…

О возвращении в науку Полтавский тоже не думал. Наука отстояла ещё дальше по времени. К тому же науки в России больше не существовало. Четверть века назад, когда Игорь работал мэнээсом, её тоже было не очень много, он оказался на обочине и сильно от этого страдал, его честолюбие было ущемлено. Он не умел, как другие, просто ходить на работу и получать деньги – хотелось яркой карьеры, открытий, славы. Когда Полтавский вынужден был признаться себе, что из него, увы, не выйдет большой учёный, он ушёл и сразу почувствовал облегчение. Теперь же возвращаться стало практически некуда. Произошла катастрофа, наука погибла окончательно вместе с прежней страной, но это была не его катастрофа. Игорь, напротив, бывало, радовался, что вовремя покинул корабль, – прежде, чем тот дал течь и разбился о рифы в девяностые годы. Учёные и врачи вместе с педагогами стали главными жертвами реформ. Иные из них, лучшие, отправились на Запад, кое-кто устроился в иностранные фирмы торговать оборудованием и медпрепаратами, остальные, большинство, бедствовали. Он, Игорь, никогда не пошёл бы работать за такие ничтожные деньги. Это было бы слишком унизительно. Да его бы и не взяли.

Оставалось устраиваться менеджером. Игорь считал себя хорошим организатором, энергичным, самодисциплинированным, очень толковым человеком; ему казалось, что он доказал это своей биографией. В газете Игорь нашёл несколько интересных, денежных предложений – так, по крайней мере, казалось – и разослал резюме. Но в ответ – молчание. Он не знал, читали ли его резюме. Возможно, не устроил возраст, возможно, что-то ещё. Гадать было бесполезно. Новорусский мир, создать который он когда-то стремился и к которому Игорь Полтавский когда-то принадлежал, повернулся к нему жестокой, безразличной своей стороной. Новое общество оказалось не лучше прежнего, советского: в мире чистогана никто никому не был нужен. Если вам больше тридцати пяти, на вас смотрели как на отработанный материал. Больше Игорь не стал терять время, не стал снова рассылать резюме. Сам он позвонил только в одну фирму. Это была небольшая индийская компания на Пречистенке, торговавшая медикаментами. Индус-директор Санджаб Сингх пригласил Игоря на собеседование.

– Вот новые препараты, очень эффективные, – можно сказать, последнее слово фармацевтической науки, – говорил Санджаб Сингх, – вот статьи о них. Для начала переведите эти статьи. Подумайте, как лучше организовать распространение препаратов в России.

С виду это было серьёзное предложение, именно то, чего хотел Игорь. Он почувствовал воодушевление. Индус-директор, молодой, смуглолицый, почти годившийся Игорю в сыновья, вызывал огромную симпатию. Едва вернувшись домой, Игорь принялся за перевод, ему действительно стало интересно. К удивлению, старые навыки сохранились. Он переводил легко, с воодушевлением, поднял энциклопедию, пошёл в Ленинку, как раньше называлась РГБ, чтобы разобраться в механизме действия новых препаратов и почитать отзывы, наметил, где можно провести конференцию, каких пригласить специалистов, продумал, как выйти на региональные минздравы, как организовать систему распространения.

Игорь, видно, всё-таки соскучился по науке, пожалуй, это было его дело, оно увлекло его не меньше, чем в своё время неприватизированные комнаты или финансовая компания. По своей природе Полтавский, видимо, был не столько учёный, сколько популяризатор и менеджер. За несколько дней он подготовил доклад и был уверен, что доклад его блестящий и что он произведёт немалое впечатление на Санджаба Сингха.

Скорее всего, так оно и произошло. Индус, слушая Игоря, причмокивал языком и всё время кивал, не перебивая. Когда Игорь закончил, он произнёс с видимым уважением:

– Очень впечатляющий план. Пожалуй, так и надо. Я чувствую, вы могли бы развернуться… – Санджаб Сингх помолчал и добавил не совсем понятно: – Я не могу вас использовать, как этих женщин, что ходят по поликлиникам, хотя все они врачи (женщин, очень деловых с виду, Игорь заметил в коридоре перед кабинетом директора и даже слегка позавидовал им, потому что в объявлении написано было про высокооплачиваемую работу). Для вас нужно действительно что-то более серьёзное. Позвоните мне через неделю.