Инженер и Постапокалипсис

empty-line/>

— Так. Ладно. Не переживай, — то ли ему, то ли самому себе сказал, — оставайся там и никуда не уходи, а я попробую как-то добраться до того места, где ты сейчас находишься.

С этими словами развернулся к двери, возле которой оказался. Сейчас это был единственный путь.

«А что, если дверь заперта? Как мне в таком случае выбраться?» — промелькнула у меня тревожная мысль, но когда потянул за ручку, дверь открылась, и передо мной предстал уходящий вдаль узкий и темный коридор.

— Никуда не уходи, слышишь? Скоро доберусь до тебя, — обратился к Эндрю.

— Нет, Дэвид, — неожиданно оборвал он меня, отчего замер в непонимании.

Голос обычно запуганного и неуверенного в себе пациента прозвучал на удивление твердо и решительно, хотя он все еще никак не решался поднять на меня глаза. Собравшись с силами, Эндрю все же посмотрел на меня, и разглядел в его взгляде уже не привычную обреченность и апатию, а куда более страшные горечь и сожаление.

— Я так больше не могу, — проговорил он, — ты и так за эти несколько месяцев сделал для меня больше, чем все остальные вместе взятые за всю мою жизнь! Ты единственный за все время увидел во мне человека, а не никчемного психопата, относясь ко мне с пониманием и уважением! Ты жизнью своей рисковал, спасая меня, в то время как только подвергал нас обоих опасности! Тянул тебя на дно! Так больше нельзя… У тебя есть шанс выбраться из этого ада, а у меня его нет: лечебница никогда не отпускает своих пациентов. Не хочу, чтобы ты погиб по моей вине. Твое место не здесь. Не имею права больше ничего требовать у тебя, а тем более тянуть тебя вниз, как бесполезный балласт. Иди. Выбирайся из клиники теми путями, которые тебе известны. А я… — его голос дрогнул, — останусь тут. Потому что такова моя судьба.

От услышанного моя голова начала кружиться, даже был вынужден взяться рукой за стену, чтобы хоть как-то сохранить равновесие.

— Что ты говоришь?! — в ужасе закричал. — Какая судьба? Мы должны выбираться из клиники!

— Нет, Дэвид, — снова покачал головой Эндрю, опуская взгляд, — никуда не пойду больше. Ты… ты очень добрый. У тебя доброе заботливое сердце, но тебе никогда не понять нас. Они отняли у нас слишком многое, для нас нет больше никакого другого пути. Мы все связаны с этим местом неразрывно, потому что здесь осталось слишком много наших слез и боли. Никому из нас не дано выбраться отсюда, потому что мы перешли черту невозврата. А ты… для тебя еще не все потеряно. Ты можешь выбраться, потому что у тебя есть то, что отняли у всех нас: воля и стремление к жизни. Так иди. Не имею права мешать тебе выбраться.

— Боже… — не веря в то, что слышу, протянул, — ты мой пациент, в ответе за тебя! Не могу просто так уйти, бросив тебя! Это неправильно, не по-человечески! Непрофессионально!

— Уже все решено, — обреченно ответил тот, — так будет лучше для всех.

Просто не знал, что ответить на такое. Но одна вещь была предельно ясна: если оставлю Эндрю одного, он погибнет.

— Что ты решил?! Это неправильно, понимаешь, неправильно! — безуспешно пытаясь достучаться до него, прокричал. — Не могу оставить тебя здесь, зная, что ты нуждаешься в помощи! Ты хочешь, чтобы винил себя всю оставшуюся жизнь в том, что бросил тебя в беде? Хочешь, чтобы весь остаток своих дней прожил с чувством вины?

— Тебе не за что винить себя! — ответил он. — Ты сделал для меня очень много. Ты стал моим единственным другом за всю жизнь! Но ты меня не понимаешь! И не сможешь понять! Потому что ты не один из нас! И ты никогда им не станешь! Уходи! Уходи, Дэвид, иначе ты погибнешь!

Стоял в полной прострации от того, что он кричал мне. Как же необдуманно было то, что сделал. Но изменить уже ничего было нельзя.

— Это неправильно, Эндрю, понимаешь, неправильно, — с отчаянием, понимая, что не смогу переубедить его, повторил, — ты не должен оставаться здесь! Это ты погибнешь, если останешься! Осталось совсем немного, понимаешь? Ты готов сдаться у финишной прямой?

— Почему мне никто никогда не давал права принимать решения?! — вдруг с внезапно накатившей злостью прокричал он. — Все за меня всегда решали! Должен идти туда, лежать там, принимать таблетки, когда говорят, есть, что говорят, отвечать на вопросы, когда задают, молчать, когда не спросили, а если с чем-то не согласен, то сразу на фиксацию и в наблюдательную палату! Не согласен и с этим — тогда бьют! Вдвоем, втроем! А я хочу принимать решения сам! Хочу жить, как человек! Я человек! Человек! Дай мне хоть раз в жизни принять решение самостоятельно!

Это было нечестно по отношению к нему — лишать его такого права после всего, что он пережил. Но с другой стороны, он был психически больным, недееспособным, и принимать за него решения, которые пошли бы ему во благо, было для меня не правом, а долгом.

— Послушай, очень хочу, чтобы ты выбрался, — поникшим голосом произнес, — в мире есть не только зло и бессердечность. Хочу, чтобы ты это увидел. Дождись меня, тебя очень прошу.

— Нет, — покачал головой Эндрю, — слишком долго подставлял тебя под опасность. Это мое решение, Дэвид, единственное самостоятельное в жизни.

— Оно неправильное, — негромко протянул, — прошу тебя, доверься мне — никогда не причинял тебе никакого зла. Желаю тебе только добра, и знаю, для тебя будет хорошо, а что — нет. Когда мы выйдем отсюда, ты сможешь принимать решения сам, но здесь, пока мы будем в стенах этой проклятой клиники, ты должен довериться мне!

— Ты слишком безрассудный и самоотверженный, Дэвид, — с ярко различимой горестью в голосе ответил тот, — ты готов отдать свою жизнь за другого, не думая о последствиях. Поэтому и не говорил тебе о том, что над нами здесь проводили эксперименты. И поэтому и не пойду с тобой дальше никуда. Такие, как ты, нужны обществу, а такие, как я, — нет. Дай мне принять хоть одно самостоятельное решение в жизни.

Окончательно поник. Мне было прекрасно известно, что он не станет меня ждать, а просто уйдет, куда глаза глядят, спрыгнет вниз — с его стороны можно было сделать это. Был бессилен, теперь уже поздно было пытаться что-то исправить: мне нужно было внимательнее следить за изменением его состояния. Но не мог же уследить абсолютно за всем! А теперь все уже было предрешено. Потерял второго пациента. Потерял…

— Это твое право, — с трудом выговорил, с болью смотря на него, — если ты хочешь идти сам — иди, не стану тебя удерживать.

До чего же больно сделалось мне в этот момент: отчетливо осознавал, не должен позволять депрессивному пациенту уходить из-под своего контроля. Психически больные люди страдают от искаженного восприятия действительности, они видят мир под иным углом. Этот факт нельзя назвать недостатком или дефектом — это всего лишь особенность. Но задача здоровых людей всегда состояла именно в том, чтобы помогать больным и направлять их действия тогда, когда возникает такая необходимость. Потому что сильный, как бы наивно это ни звучало, должен помогать слабому. Только по причине того, что в этом мире есть некоторые люди, которые считают так, он не скатывается окончательно в пучину жестокости и бессмысленной злобы. Потому и существуют психиатрические клиники, хосписы и центры помощи обездоленным.