Инженер Петра Великого 2
Шрифт:
От этого письма немного отлегло. Значит, не один я тут барахтаюсь. Граф не бросил, понял всю серьезность и запустил маховик настоящего расследования. Появилась надежда, что этих гадов-диверсантов и тех, кто за ними стоит, все-таки изловят и прищучат. Кто они, эти «доверенные люди» Брюса, его «глаза и уши»? Хрен его знает. Могли быть кто угодно: тихий писарь в конторе, солдатик из охраны, которого ты и не замечаешь, или даже какой-нибудь мастер, с которым ты каждый день за руку здороваешься. Теперь на всех по-другому смотреть приходилось, поневоле гадая: а не он ли? Паранойя — штука заразная.
Но расследование расследованием, оно дело небыстрое, а работать-то надо сейчас. Прямо тут, зная, что где-то рядом шныряет вражина, готовый в любой момент подлянку устроить.
Значит,
Результат!
Как и говорил Брюс, это мое лучшее оружие и лучшая защита. Чем больше от меня реального толку для армии и флота, тем сложнее меня будет сковырнуть или заткнуть рот.
И я вкалывал как проклятый. Едва оклемался от ожогов и контузии, чуть на ноги встал — и снова мотался по цехам, по стройке, торчал в своей конуре-мастерской. Подгонял мастеров, возился с пацанами-учениками, сидел над чертежами до одури, проверял каждую гайку, каждую плавку. А злость на этих гадов только подстегивала, сил придавала. Остановить меня хотели? Сломать? Убить? Хрен им по всей морде! Я им докажу, что меня так просто не возьмешь. Построю здесь все, что задумал, назло всем врагам! Пусть хоть лопнут от злости, пусть дальше свои козни плетут — моя работа будет им лучшим ответом!
Каждый раз, идя на завод, я понятия не имел, какая новая гадость меня там поджидает. Но трястись от страха — это не по мне. Наоборот, всё это — покушение, разборки — меня только подстегнуло, разозлило по-хорошему. Раз они так моих разработок боятся, значит, я всё правильно делаю! Значит, надо вкалывать ещё быстрее, ещё лучше, чтобы армия и флот как можно скорее получили оружие, которым шведа бить будут.
Я с головой ушёл в работу, гнал от себя мысли об опасности. Главное теперь было — как можно быстрее запустить «образцовый» участок. Это была моя крепость, моя тихая гавань, где можно наладить производство под полным присмотром, чтобы и саботажа, и шпионажа было по минимуму.
Стройка кипела, хотя, конечно, не так шустро, как мне мечталось. Я там буквально жил. Сам проверял и кирпич, и лес, что Лыков тащил (он теперь был покладистым, может Орлов надавил). Ругался с каменщиками — кладка кривая, с плотниками — размеры гуляют. Внедрял свои «рацухи»: простейшие лебедки для бревен, шаблоны, чтобы ровнее было, контроль на каждом шагу. Старики ворчали — привыкли по старинке, «на глазок» работать, — но я стоял на своем.
Порядок будет!
Особо взялся за литейку и печи. После той диверсии я придумал, как по-новому крепить футеровку и фурмы — с двойным запасом прочности, из самого лучшего железа, какое только Тимофей раздобыл. Ввёл строгий учёт шихты и флюсов — всё на весы, всё в журнал. Плавильщиков заставил четко следить за температурой (ну, насколько это «на глаз» да по времени вообще возможно). Шульц был обеими руками за, его тоже та испорченная плавка здорово разозлила.
Параллельно и в механическом цехе работа шла. Иван с Федькой под моим присмотром новые сверлильные станки собирали. Теперь уж старались на совесть: чертежи подправили, материалы получше брали, где самое важное (вроде ходового винта или подшипников). Слесарей я гонял, чтобы детали подгоняли тютелька в тютельку, заставлял по сто раз все зазоры проверять. Старая песня «и так сойдёт» тут больше не играла.
Про боеприпасы тоже не забывал. С гранатными запалами продолжали возиться, только теперь втрое осторожнее. Я поколдовал над терочной смесью — сделал не такой чувствительной, но чтоб срабатывала надёжно. Придумал новый колпачок-предохранитель. Первые партейки ручных гранат (пока со старым добрым фитилем, терочный для серии еще сырой был) и картечи уже начали делать в отдельной каморке, под замком и охраной.
Ну и люди, конечно. Стал еще больше времени проводить со своими учениками и новичками, что к ним подтянулись. Гонял их по черчению, арифметике, механике. Требовал, чтобы не просто тупо
делали, что скажут, а врубались, что к чему. Я же видел, как они на глазах росли, когда сложная деталь получалась или сами до чего-то додумывались. Это был мой главный задел на будущее. Эти парни — моя команда и опора. Если со мной что стрясётся, они дело продолжат.Пахал я как проклятый, спал урывками, по паре часов. Злость и азарт здорово подстегивали. Хотели меня тормознуть? Запугать? Убрать? Хрен им! Я им всем докажу на что Смирнов способен. Караван-то идет! Караван с новыми технологиями, с новым оружием для России. И хрен его остановишь!
Покушение только закалило меня. И все же, я уверен, что это дело рук вражеских агентов…
Глава 6
Морозный воздух молодого Санкт-Петербурга казался наэлектризованным. За окном скромного государева домика, который притулился невдалеке от строящейся крепости, вился дымок из трубы, а на замерзающей Неве уже виднелись первые смельчаки, пробующие лед. Внутри же, в небольшой, жарко натопленной светлице, воздух был густ от напряжения и табачного дыма. Сам Петр Алексеевич не находил себе места. Он мерил шагами тесное пространство, то останавливаясь у окна, чтобы бросить взгляд на свои строящиеся бастионы, то возвращаясь к большому дубовому столу, заваленному картами Ингерманландии, чертежами фортификаций и донесениями.
За столом сидели те, кому он доверял больше всего, его правые руки в титаническом труде переустройства России. Яков Вилимович Брюс, генерал-фельдцейхмейстер, его лицо почти не выражало эмоций, лишь в глубине светлых глаз мерцал холодный огонь пытливого ума.
Рядом — неугомонный, светлейший князь Александр Данилович Меншиков, первый губернатор нового города (который в народе уже все называют столицей — с подачи государя), пышущий здоровьем и азартной энергией; его пухлые губы были нетерпеливо поджаты в ожидании.
Чуть поодаль — суровый Федор Матвеевич Апраксин, глава Адмиралтейского приказа, его обветренное лицо хранило следы морских походов, а взгляд колючим.
И завершал круг Гаврила Иванович Головкин, степенный и осторожный глава Посольского приказа, человек, знавший толк в хитросплетениях европейской политики.
Только что Яков Вилимович Брюс завершил свой доклад. Говорил он степенно, без лишних эмоций, словно зачитывал перечень трофеев, но все присутствующие понимали, что речь идет о деле чрезвычайной важности, об успехе операции, которую сам Брюс окрестил про себя «Охтинской приманкой». После дерзких диверсий на заводе, кульминацией которых стал взрыв в мастерской изобретателя Петра Смирнова, Брюс получил карт-бланш от Государя. Его люди, невидимые ищейки Тайной Канцелярии, под видом простых рабочих, писарей, даже солдат охраны, были внедрены на Охту. Рискованный гамбит — использовать самого Смирнова, его работу, как наживку для вражеской агентуры — сработал блестяще. Сеть, опутавшая стратегический завод, была вскрыта и почти обезврежена.
— Улов, Государь, оказался богаче, нежели мы смели предполагать, — негромко произнес Брюс, раскладывая на столе несколько листков с именами и краткими пометками. — Люди мои потрудились на славу. Взяты с поличным несколько врагов и их пособники. Картина вырисовывается любопытная.
Петр остановился напротив Брюса, скрестив руки на груди.
— Выкладывай, Яков Вилимович, не томи. Кто там нам палки в колеса совать норовил?
— Основная сила, как и ожидалось, — шведы, — Брюс указал на первый список. — Двое их лазутчиков, один под видом инженера-литейщика, другой — купца, снабжавшего завод древесным углем. Работали через подкупленных мастеров и подмастерьев, числом пятеро. Цель их была вполне понятна: чертежи сверлильного станка Смирнова, состав его «чистого» чугуна, подробности технологии изготовления композитных стволов. Пытались вызнать секреты нашего нового оружия, дабы либо самим его перенять, либо найти противоядие.