Инженер Петра Великого

В тот же день на дверь моей каморки повесили тяжелый амбарный замок. Ключ был только у меня да у Орлова. Все свои чертежи и эскизы я убрал в сундук, который мне выделил новый кладовщик. Работать стало спокойнее, но чувство постоянной угрозы никуда не делось. Я усилил меры предосторожности, стал еще внимательнее присматриваться к людям, к любым мелочам. Война шла не только на полях сражений со шведом, но и здесь, на заводе, а я был на переднем крае этой войны.

Глава 16

После того, как шпионская история закончилась, наступило время относительного затишья. Относительного — потому что работы меньше не стало, скорее наоборот. Но теперь мне хотя бы не надо было постоянно оглядываться, ждать удара в спину или какой-нибудь подлянки. Можно было сосредоточиться на деле.

А дело шло медленно, со скрипом, с вечными проблемами — то людей толковых нет, то материала нормального хрен достанешь. Мой токарный станок исправно точил цапфы, и пушки выходили ровнее. Литейка, под моим присмотром и с использованием «дедовских приправ», стала гнать меньше откровенного брака по чугуну. Даже немец Шульц, поколдовав с моими идеями по очистке металла, добился того, что и бронза стала выходить почище, без прежних дыр и пор.

Работа над сверлильным станком тоже продвигалась. Станина стояла, основные узлы — передняя бабка для вращения ствола, задняя с механизмом подачи сверла — потихоньку собирали. Мои пацаны уже были не просто «принеси-подай», а становились толковыми помощниками, могли и чертеж прочитать, и деталь подогнать.

Но главное — результат моей работы стал виден не только на заводе. Пошли первые сигналы «с фронта». Поручик Орлов, который теперь курировал мои дела чуть ли не официально от Артиллерийской Канцелярии, как-то завалился ко мне в мастерскую с сияющей рожей.

— Ну, Петр, принимай поздравления! — сказал он, хлопая меня по плечу так, что чуть не сбил с ног. — Дошел до меня рапорт от капитана Головина с флота. Пишет, что пушки охтинского литья последнего образца (а это те самые, что по твоим методам делали!) показали себя в бою просто отлично! Ни одна не рванула, били кучно, шведский борт прошибали как надо! Сам вице-адмирал Крюйс, говорят, похвалил!

Это была первая серьезная весточка с передовой. Одно дело — стрелять на полигоне, другое — реальный морской бой. И если уж сам Крюйс, правая рука царя на флоте, похвалил — значит, дело и правда стоящее.

Потом пришли новости и от армейских артиллеристов. Полковник, командовавший осадной артиллерией где-то у шведов, прислал в Канцелярию благодарственное письмо. Мол, новые мортиры охтинского литья (а их тоже начали делать с моим «улучшенным» чугуном) бьют дальше и точнее прежних, да и рваться стали почти вдвое реже.

Эти донесения, конечно, дошли до начальства. Адъютант генерала из Канцелярии Капитан Краснов стал заезжать на Охту чаще. Он уже интересовался, как там сверлильный станок, подробно расспрашивал про технологию литья, про состав формовочной земли, про закалку пружин для замков. Записывал всё в свою толстую тетрадку. Я отвечал ему подробно, не раскрывая всех секретов, но и не скрывая сути. Я понимал, что от этих докладов зависит многое.

Даже полковник Шлаттер, начальник заводов, заметно потеплел. Теперь при встрече останавливался, спрашивал, что нужно, интересовался, как идет работа над «машиной сверлильной». Однажды даже зашел ко мне в мастерскую (раньше такого не бывало!), долго разглядывал чертежи, цокал языком.

— Гут, Смирнофф, гут… — проговорил он со своим немецким акцентом. — Вижу, работа идет… Инженер Крамерс (это был один из немцев-спецов, заведовавший механикой) хвалит твои мысли по поводу станка… Говорит, конструкция остроумная… Хоть и грубая пока…

Похвала от Крамерса, известного своим педантизмом и скептицизмом, стоила дорого. Шлаттер это понимал.

— Ты старайся, Смирнофф, — продолжал он. — Машина эта очень нужна. И замки фузейные не забывай. Дошли до меня слухи, будто пружины твои новые крепче прежних? Это правда?

— Правда, господин полковник, — подтвердил я. — Пробовали уже не раз — держат. И огнива цементированные искру дают лучше.

— Гут… — Шлаттер потер подбородок. — Надо будет партию ружей с твоими замками изготовить, да в полки отправить на пробу. Посмотрим, что солдаты скажут… А тебе, Смирнофф, — он посмотрел на меня почти по-отечески, — тебе надо бы… э-э… вид придать посолиднее. Негоже такому мастеру в рванье ходить. Я распоряжусь, чтоб тебе из казны сукна хорошего на кафтан отпустили, да и сапоги справить надо. А то перед столичным начальством стыдно…

Выдать сукно и сапоги за казенный счет! Это было уже признание моих заслуг, это явное повышение статуса. Я становился ценным спецом, о котором заботится начальство.

А через несколько дней пришло и официальное подтверждение. Капитан Краснов привез бумагу из Артиллерийской Канцелярии. Там, за подписью самого генерала, мне объявлялась благодарность «за радение и пользу в деле артиллерийском» и назначалось постоянное жалованье мастера второго класса — не золотые горы, конечно, но куда больше, чем получали подмастерья, да и многие рядовые мастера.

Это было официальное признание. Результаты моей работы стали очевидны не только мне или Орлову, но и всему заводскому и столичному начальству. Больше годных пушек, качество выше, первые успехи с ружейными замками — всё это сложилось в общую картину. Мой вклад оценили. Пока скромно, без орденов и чинов, но оценили. Это давало моральное удовлетворение и укрепляло мои позиции, развязывало руки для дальнейшей работы. Теперь можно было смелее требовать материалы, настаивать на внедрении новых методов, двигать вперед постройку сверлильного станка, который по срокам я уже запаздывал, но меня не торопили, понимая мою профпригодность.

Признание моих заслуг не ограничилось казенным кафтаном да жалованьем мастера второго класса. Видимо, рапорты Орлова и Краснова, подкрепленные хорошими отзывами с флота и из армии, дошли куда надо, на самый верх. Спустя месяц после той благодарности из Канцелярии, на Охту снова приехал капитан Краснов, но на этот раз вид у него был особенно парадный, а в руках он держал большой пакет с красной лентой и здоровенной сургучной печатью.

Меня срочно дернули в контору к полковнику Шлаттеру. Там уже собрался весь цвет заводского начальства — сам полковник в парадном мундире, новый обер-мастер, приказчики, даже поручик Орлов был тут же, хотя и вроде не по службе. Все стояли по стойке смирно, атмосфера была напряженная и торжественная.

— Петр Смирнов! — провозгласил капитан Краснов, разворачивая указ, который привез из Питера. — Именным Указом Его Императорского Величества Государя Петра Алексеевича, за особливые заслуги в деле устроения артиллерии и изыскание новых способов литья и обработки орудий, принесших знатную пользу государству в войне со шведом, жалуешься ты…

Сердце у меня замерло. Чё сейчас будет?

— … чином артиллерийского фельдфебеля! — торжественно закончил Краснов.

Фельдфебель? Я не сразу врубился, что это значит. Знал, что есть такие чины в артиллерии и инженерных войсках, типа унтер-офицеров, но с особыми правами, ближе к офицерам.