Инженеры

Вначале Самарин дал мне полную свободу действий на своем втором — легком производстве.

— Мы получили от нашего Правительства современное высокопроизводительное оборудование, и наша с Вами задача — в кратчайший срок сделать наш завод самым передовым в стране. Заходите ко мне без звонка в любое время, если нужна моя поддержка, но и держите меня постоянно в курсе Ваших дел, — доверительно, как своему человеку, говорил он. — Ведь наш прокатный стан, наши профили — это еще дети, они не вышли еще из младенческого возраста, и наша с Вами задача — сделать их взрослыми!

Как-то раз по простоте душевной я попытался зайти к Самарину по неотложному делу в три часа.

— Что Вы! Туда нельзя, там Валентина Николаевна! — замахала на меня руками секретарша Надя. — Разве Вы не знаете?

Я в самом деле не знал, что с половины третьего до четырех — время начальника технического отдела Валентины Малец. Кстати, моей подчиненной. По велению директора из скромненького отдела технической информации (сидят там обычно одна-две девицы, читают журналы и, если находят что-то по теме, сообщают специалистам) на заводе был создан Технический Отдел с зарплатой — ого-го! — Начальника Отдела! Валентина Малец, смазливая белорусочка, была любовницей Самарина, это все знали. Она развелась с мужем, получила квартиру в заводском доме, и Самарина частенько ловили на ночных посещениях Валентины.

Но, как бы то ни было, завод успешно работал и рос. Благодаря или вопреки Самарину? На заводе собрался уникальный состав специалистов: из Казахстана, из Челябинска, с Урала, из Череповца, из Норильска. Нас объединяла молодость и нелюбовь к директору. За два с половиной года мы сумели увеличить производительность прокатного стана почти вдвое, а производство легких конструкций — втрое.

Только вот директорские обходы завода…

«Стоп!» — скажет терпеливый и въедливый читатель. Похожие слова уже были сказаны где-то в начале, автор повторяется и, по причине дряхлости лет, не помнит, что писал! Нет, дорогой мой читатель, повторяюсь не я, повторяется, сделав тридцатилетний виток, история моих директоров. Но она, как и положено истории, повторяется в виде фарса. Те же, но уже комедийные процессии с обходами цехов завода. С секретарями по бокам и с нами, специалистами и инженерами в тягостном хвосте. И наш лидер, картинно витийствующий. Самарина мало интересовали дела производства, но чистота и порядок! Чисто выметенные полы, размеченные краской проходы, закрытые цеховые ворота! Глубокомысленные рассуждения о том, что нормальное положение ворот — закрытое! «И почему же ворота оставили открытыми? Есть у Вас, Валентин Михайлович, в технологии такой тезис? А если есть, то почему ворота открыты? И почему на дороге валяется грязный обрывок? Это недоработка инженерных служб!»

Пламенная любовь к схоластическим рассуждениям и истовая вера в бумажные правила, которыми были увешаны все стены.

Самарин искренне любил легкое производство как созданное им самим творение, с высокими, светлыми пролетами цехов, уходящими вдаль, и умным прокатным станом. Сверкающие чистотой полы, аккуратно, цветными красками размеченные проходы, металл и конструкции, сложенные в стеллажи, чистые спецовки рабочих и ярко-желтые мостовые краны над головами. Ни единого обрезка металла под ногами, ни единого брошенного окурка! И жесткое наказание за беспорядок. Я учился этому у Самарина, хотя казалось, что фанатическая приверженность к чистоте переходила порой разумные пределы. Завод рос и развивался, выполнял и перевыполнял планы, завоевывал Красные знамена, и наш директор купался в лучах славы. Ах, как Станислав Иванович умел принять гостей, как обаять их теплым вниманием! У него был календарь с отметками о днях рождения всех нужных людей в городе, области и Москве. Поздравления он делал лично по телефону, и еще посылалась яркая поздравительная телеграмма. От коллектива, от партийной и профсоюзной, и от себя, скромного, лично. А как он встречал руководство из Москвы, большое или не очень! Обязательный выезд на природу, скатерка, постеленная на лужке под березкой, простые дары Беларуси: Вы уж не прогневайтесь, мы, белорусы, народ простой, но гостеприимный! И тосты: за мудрое руководство, ответный — за сплоченный коллектив завода, потом за нашу Белоруссию, за каханне, это у нас, у белорусов, такой обязательный тост про любовь. Нет-нет, за каханне у нас пьют до дна! И конечно, скромные дары Беларуси в дорогу, на память, чтобы вы нас не забывали! Делегации от заводов, от профсоюзных организаций, от коллег из ближнего зарубежья, от соседних колхозов и совхозов, от пионеров и школьников посещали завод и восхищались деятельностью нашего директора.

Взошел, наконец, на Олимп Славы недавний неудачник Станислав Самарин. Ему, причисленному к небожителям, не было интересно копошение мелких людишек у подножия — инженеров, работяг. Он, величественный и щедрый, принимал гостей. Особенно часто, и не с пустыми руками, посещали нашего директора председатели колхозов. Наш стан кроме прямоугольных труб производил отходы, особенно много на ранних стадиях, когда учились работать. Под это дело Самарин выбил в Министерстве повышенную вдвое норму отходов на период освоения. Потом про период освоения как-то забыли, стан заработал значительно лучше, и в отходы стали списываться трубы с небольшими, устранимыми дефектами. Все окрестные председатели стали близкими друзьями Самарина. Все они выходили от него с письмами, подписанными: «Нач. цеха Гомолко, отпустить из отходов. Самарин».

Ко мне зашел начальник ОТК Сиваков (он был из тяжелого производства).

— Эдуард Иосифович! К Вам как к последней инстанции. Ваш начальник цеха труб Гомолко совсем потерял совесть. Приходит ко мне с актами на списание в отходы труб. Я пошел смотреть, а трубы-то совсем хорошие, ну, кое-где непровары. Я ему говорю: «Что Вы делаете, организуйте участок по исправлению дефектов, ну пару сварщиков — и будет готовая продукция!» Так он, нахал, грозит мне директором, мол, если Вы не подпишете, подпишет другой! И этот сопляк будет мне хамить! Пригрел их Самарин! Будто я не знаю, что он торгует профилями направо и налево. Я уже в партбюро, к Кулю ходил, он говорит, что это не его дело! Вы зайдите к Самарину, расскажите, что делается на заводе, может быть, он Вас послушает. А то я народный контроль привлеку!

Я зашел к директору, рассказал о Гомолкинских безобразиях, тот поблагодарил меня за бдительность и обещал разобраться. Но трубы как уходили на сторону, так и продолжали уходить, только теперь, в основном, во вторую смену. Мы с главным конструктором Юрой Бабаевым сели за подсчеты. У нас получалось, что утвержденная норма отходов бравым начальником цеха успешно перекрывается. Запахло большой бедой.

— Слушай, Вячеслав, — втолковывал я Гомолке. — Ты играешь с огнем. Придет время, и тебя возьмут за жопу за растрату металла.

Гомолко только осклабился.

— Я же выполняю указания директора. Вон, сколько у меня писем, и везде подпись Самарина.

— Так там же Самарин пишет: «Отпустить из отходов», а ты гонишь вон что!

Гомолко снисходительно усмехнулся мне, неразумному.

— Вы, Эдуард Иосифович, меня за дурака-то не держите. Я иду к директору, говорю, что отходов у меня нет, и он ставит вторую подпись: «Отпустить из деловых отходов», а это уже другая статья. Я профили с небольшим брачком списываю в деловые отходы, для дальнейшего исправления, директор утверждает мне акты, и я чист как младенец! — он картинно хлопнул в ладоши и показал их мне.

Ладони у Гомолки, действительно, были чистыми.

Была не чиста совесть у нас с Юрой. Нужно было что-то делать. Растрата металла была уголовным преступлением, но наш директор был слишком упоен успехами. На очередном совещании он произнес пламенную речь о необходимости бережно относиться к металлу. Ведь это Государственная собственность! Нужно усилить контроль в цехах и отделах, не допускать и строго наказывать!

Гром грянул в начале января. При подведении баланса за истекший год расчетная недостача металла составила тысяча двести тонн. Самарин помертвел, и началась суматоха. Составлялись акты о внезапных поломках стана, в результате которых произошел неисправимый брак, списать на себестоимость. Удалось снизить недостачу на двести тонн, оставалась еще тысяча…

— Вы должны составить расчет! — вызвал Самарин к себе на ковер меня и Юру Бабаева.

— Станислав Иванович! Вот он расчет: остаток на первое января — получено за год — выпущено продукции — норма отходов — остаток на начало нового года, плюс-минус изменение незавершенного производства, итого — минус тысяча!

— У нас же есть утвержденная норма отходов на стан, увеличенная норма, вы ее не учли.

— Если бы мы ее не учли, недостача была бы больше.

— Значит, нужно делать расчет! Ну, придумайте там что-нибудь. На следующей неделе к нам приезжает комплексная ревизия из Москвы. Думайте, не спите ночами, но расчет вы должны представить!

Это «вы должны составить расчет» Самарин твердил как заклинание всю неделю, пока работала ревизионная комиссия. Ночами мне снились ряды цифр, сворачивающихся в ленты, ускользающие из рук, и я просыпался в холодном поту.

Наступила суббота, последний день работы московской комиссии, они сидели в директорском кабинете, подводили итоги, и только баланс металла оставался не представленным. «Вы подождите, — уговаривал москвичей наш директор. — Сейчас мы представим, уже заканчиваем, это большая работа, но сегодня мы обязательно дадим этот расчет…»