Иоанн III Великий. Книга 2. Часть 3

– Правда, что вы ставили под сомнение суть всей христианской православной веры – существование Триединства Господа нашего Спасителя? – вновь заговорил сам владыка, не дождавшись ответа протопопа.

– Да не отрицали мы, а лишь сомнения свои высказывали, – начал выкручиваться из создавшейся щекотливой ситуации Гавриил. – Что же поделать, коли Господь нас такими устроил, – думающими и взыскующими?..

– А если Господь тебя так устроил, что любой бес тебя попутать может, ты бы ко мне пришел, я б на тебя епитимью наложил, может, и исцелил бы от сомнений. А нет – так вон из храма Божьего, нечего честных людей смущать, – без злобы и довольно спокойно выговаривал архиепископ.

«Хорошо, что я ему ничего не открыл, – подумал Гавриил. – А то не поздоровилось бы мне, да и всем остальным нашим».

– Я, владыка, готов любую епитимью выдержать, – смиренно ответил он на гнев святителя, не убирая пухлых рук со своего живота.

– Отвечай, что за сомнения тебя одолевали? Какие книги еретические ты предлагал своим гостям читать? Тебе что, мало в нашем хранилище книг? Или слишком грамотным стать захотел?

Архиепископ снова замолк, пригладил свою седую бороденку и снова воззрился на протопопа.

– Так что молчишь? Давай уж, выкладывай по доброй воле, не на пытки же тебя отсылать?

Сердце нырнуло у Гавриила куда-то вниз, приостановилось и лишь через какие-то мгновения снова застучало в груди.

– Прости, владыка, грешника окаянного, – растерянно залепетал он, и руки его, соскользнув с брюха, сами собой в молитвенном порыве взмыли вверх, к груди. – Нет у меня больше никаких сомнений…

– Смотри мне, – перебил его владыка. – Не до тебя сейчас, вон какие дела в Новгороде творятся. Но чтоб месяц на службе не появлялся. Месяц этот лишь в придел сможешь входить. И чтоб по двести раз в день читал Иисусову молитву и столько же «Отче наш»! А там видно будет. И если еще что подобное услышу – в подвалы отправишься!

Протопоп, пятясь, выскользнул из кабинета архиепископа и, выйдя за порог дворца, перекрестился: «Слава тебе, Господи, пронесло!» Хоть и учили иудеи, что Христос был обычный человек и скорее всего мессия, посланец Божий, а крещение – никому не нужный ритуал, Гавриил все ж таки от такого ритуала не мог отказаться. Рука сама собой тянулась ко лбу. Осенишь себя – все как-то легче становится. Может, привычка многолетняя сказывается, а может быть, в этом и правда что-то есть?

Архиепископ же, проводив гостя, позвонил колокольчиком и приказал быстро вошедшему монаху в длинной темной рясе:

– Приготовь кибитку, поеду к послам московским на Городище.

Московские послы вот уже почти месяц ждали решения новгородцев. А те думали, что ответить Иоанну, боялись дать решительный отказ, пытались выяснить, правда ли, что посадник Василий Никифоров давал великому князю клятву верности и что Овин с Подвойским называли его государем от имени всего Новгорода?

Предстояли уже не первые переговоры с московскими послами. И чем больше толковал с ними Феофил, тем лучше понимал: не шутки шутить они приехали, не праздные вопросы задают. Как бы за упорство и несогласие отвечать перед Москвой не пришлось. Да народ новгородский заупрямился не на шутку. Теперь послы назначили для ответа крайний срок – два дня. 1 июня собирались они отбыть домой.

31 мая вновь ударил на Ярославовом дворе вечевой колокол. На этот раз представительный народ собирался шустро, причину знали, шли к месту сбора встревоженные и злые. Сторонники великого князя больше помалкивали, а иные и вообще отсиживались по домам, не тот был момент, чтобы отстаивать свои интересы. Когда у человека собираются что-то отнять, даже если это «что-то» и виртуальное, символическое, он всегда ощетинивается и бросается защищать. На всякий случай. Озлобляется. Тут уж не до политических тонкостей.

На сей раз на постаменте московских послов не было, они сидели в своем укрепленном Городище и ждали ответа от отцов города – архиепископа и посадников. Ответ же должно было выработать нынешнее общегородское вече.

На возвышении стояли и ждали общественного решения сам архиепископ со степенным посадником, с тысяцким, другие руководители города.

– Что решили, вольные новгородцы? Что ответим мы великому князю? – спросил Феофил, когда вечевая площадь и ее окрестности заполнились до отказа. – Отдадим ему Ярославов двор с нашей вечевой площадью, с нашей свободой?

Последние слова архиепископа утонули в мощном яростном крике:

– Нет, никогда! Свобода! Вольность!

Подождав, когда народ выпустит пар, накричится, архиепископ поднял руку. Площадь начала замолкать, и тогда он продолжил. Мощный, натренированный на многочасовых церковных службах и пении голос его был слышен далеко:

– А не боитесь ли вы, братья мои, что снова соберет Москва на нас войско?

– За что, чем мы провинились? – раздалось сразу несколько голосов.

– Великий князь считает, что мы посылали к нему своих послов, чтобы признать его над собой государем, а теперь передумали и отказываемся, то есть, обманываем его.

– Но разве мы решали что-то подобное? – крикнул стоящий рядом с вечевой башней боярин Григорий Арбузьев. – Может, это ты, владыка, послал дьяка своего, Захара Овина, чтобы он в подарок великому князю нашу свободу отвез?

– У-у, – ухнул народ, оборотившись на Феофила своим гневом.

Тот даже малость трухнул.

– Не приказывал я никогда ничего подобного ни Захару, ни кому другому. Не решаю я таких дел без народа, – сделал комплимент собравшимся владыка.

Но это не умиротворило людей.

– Смерть предателю Овину, – раздалось из толпы. – Сме-е-ерть! – разнеслось по площади. – Почему нет его здесь на вече? Где другие изменники?

– Правда, что посадник Василий Никифоров крест целовал великому князю? – вновь раздался звонкий голос Арбузьева.

– А ты откуда знаешь? – переспросил кто-то.

– Овин многим это говорил, кто пытать его ездил. Мол, Иоанн потому и прицепился к Захару и Назару, что перед тем Никифоров ему клятву верности дал от имени всего Новгорода. Да еще и присягнул ему против нас служить!

– Где Василий проклятый? – бесновалась разозленная толпа.

Мысль о том, что из-за двух-трех изменников великий князь Московский может лишить весь город свободы или пойти на них войной, враз овладела умами. Многие вспомнили страшные побоища, устроенные москвичами пять лет назад на новгородских землях, когда погибли тысячи людей, в том числе и совсем ни в чем не повинных, когда город был ограблен едва ли не до нитки.

– Вот он, вот он, вот!

На свое несчастье, чувствуя свою невинность и желая оправдаться сразу перед всеми, посадник Василий Никифоров спокойно явился на вече и стоял неподалеку от вечевой башни, где его и прихватили несколько простых житьих людей. Они потащили его к возвышению, на котором продолжали стоять архиепископ и другие вожди города. Посадник пытался отбиваться и говорил что-то в свое оправдание, но его толкали, пихали, не слушали.