Иосиф Сталин – беспощадный созидатель

Также необходимо возразить, что предположение о возможной встрече Скоблина и Тухачевского известно по слухам, циркулировавшим только в кругах русской эмиграции. Доказательством, что такая встреча состоялась, могло бы служить свидетельство, непосредственно принадлежащее ее участникам. Если Тухачевский мог ничего не упомянуть о встрече в своем отчете, то Скоблин, будучи агентом НКВД, никак не мог не донести о столь значительном событии.

Но такая встреча представляется невероятной, и вот почему. Если для Скоблина встреча с Тухачевским представляла несомненный интерес, хотя бы в плане компрометации маршала, если такую задачу ему поставили его кураторы в НКВД, то для самого Тухачевского эта встреча не только не представляла никакого интереса, но, наоборот, таила очевидную опасность, причем вне зависимости от того, готовил ли он в действительности заговор против Сталина или был верным слугой генсека. В первом случае для заговорщика Тухачевского, который, скорее всего, не знал о связи Скоблина с НКВД, встреча с одним из руководителей РОВСа была абсолютно бессмысленным риском. Если бы о ней узнали в Москве, то против Тухачевского возникли бы самые серьезные подозрения. Для успеха же заговора встреча со Скоблиным не могла иметь никакого значения. Неужели бы Тухачевский попросил у руководства РОВС прислать на помощь офицеров-добровольцев? Или рассчитывал через Скоблина найти поддержку у руководства Германии и Франции? Если же никакого «заговора Тухачевского» не было в природе, то встреча Тухачевского со Скоблиным становится тем более бессмысленной и невероятной. Какие сведения мог рассчитывать получить у Скоблина Тухачевский или на какое из европейских правительств повлиять с его помощью? Если же Тухачевский знал о принадлежности Скоблина к НКВД, то вряд ли бы позволил, чтобы инструкции агенту передавались через первого заместителя наркома обороны. Тем более, нет данных, что они были когда-либо знакомы. Если таким образом хотели донести дезинформацию до германских спецслужб, а через них – до Гитлера о том, что в СССР готовится военный заговор против Сталина, то сам способ предоставления подобной дезинформации – через Скоблина наверняка убедил бы немцев, что никакого заговора в действительности не существует.

Российский историк О.Ф. Сувениров приводит следующее свидетельство:

«Начальник Управления делами НКО комдив И.В. Смородинов спешит 5 июня 1937 г. донести Ворошилову: «Сегодня вечером перед отъездом зашел ко мне командир корпуса т. Зюзь-Яковенко (прибывший на заседание Военного совета) для того, чтобы сказать, что он уезжает. Прощаясь со мной, т. Зюзь-Яковенко спросил, где Левичев. Я ответил, что в отпуску. Зюзь-Яковенко заявил, что ему рассказывал предоблисполкома т. Иванов, что он после ареста Гарькавого был у Левичева и слышал, как Гамарник и Левичев ругали Гарькавого за то, что он всех выдает. Я ему в официальном порядке заявил, чтобы он немедленно написал об этом Вам. На этом разговор был окончен, ко мне зашел т. Черепанов, и Зюзь-Яковенко, простившись с нами, ушел». А на послезавтра комдив Зюзь-Яковенко уже был арестован».

На основании этого С.Т. Минаков делает вывод о том, что какой-то заговор среди военных все-таки существовал: «Похоже, что именно арест И. Гарькавого и опасение, что «он начнет всех выдавать», могли послужить сигналом для особого беспокойства Б. Фельдмана, так как он считал, что И. Гарькавому было кого и в чем-то «выдавать», рассказывать о каких-то действиях «генералов», которые они совершали, преднамеренно не ставя об этом в известность руководство армии, партии и правительства. Следовательно, как тогда рассуждали, действия «оппозиционных генералов» можно было квалифицировать как «заговор».

Однако нам подобный вывод кажется необоснованным. Вот что сообщает о Я.И. Зюзь-Яковенко Н.С. Черушев:

«При аресте в квартире у него (Зюзь-Яковенко. – Б.С.) была обнаружена его записка на имя Ворошилова, содержащая просьбу о личном приеме для «важного и неотложного в данный момент заявления политического характера». В своем объяснении начальнику Управления НКВД по Калининской области по поводу этой записки Зюзь-Яковенко указал, что он хотел лично доложить наркому обороны о командарме 1-го ранга И.П. Белове и его антисоветских высказываниях. По словам Зюзь-Яковенко дело обстояло так: он, исполняя должность начальника штаба Ленинградского военного округа, вместе с командующим Беловым и членом Военного совета округа И.Е. Славиным весной 1933 года находился с инспекторской проверкой в стрелковой дивизии, дислоцированной в Карелии. После окончания учений они втроем в районе Петрозаводска зашли в один крестьянский домик, чтобы погреться. Крестьяне оказались переселенцами, прибывшими недавно из Псковской губернии. Белов и Славин расспрашивали их о житье-бытье. Крестьянская семья оказалась бедной, ранее безземельной и занята она была раскорчевкой леса под посев. Через непродолжительное время, возвращаясь пешком по мокрому снегу к станции, идя цепью метрах в 5—10 друг от друга, Зюзь-Яковенко слышал, как Белов недовольным голосом громко произнес: «Да что и говорить, тут раньше без фунта мяса никто и не садился обедать, разорили всю страну». Зюзь-Яковенко считал, что хотя Славин в этот момент находился немного дальше от Белова, чем он, все же у него (Зюзь-Яковенко) «не было никакого сомнения, что он тоже слышал эту фразу». Расценив услышанные слова Белова как антисоветский выпад, Зюзь-Яковенко полагал, что Славин об этом доложит в Москву. Он некоторое время ожидал соответствующего реагирования со стороны ЦК ВКП(б), наркома Ворошилова и начальника ПУРККА Гамарника, но, не дождавшись этого, перестал, по его словам, доверять Белову и Славину, что привело к ухудшению служебных и личных отношений между ними. Далее в том же объяснении Зюзь-Яковенко указал, что встретившись 1 июня 1937 года на заседании Военного совета с Беловым, он имел с ним разговор о Славине. На его вопрос, что Белов думает о Славине, тот ответил: «Славин – «мертвый человек» (имеется в виду особая близость Славина к Гамарнику, только что покончившему жизнь самоубийством. – Н.Ч.), но тут же пояснил: «О нем я не буду ничего говорить на пленуме (то есть на заседании Военного совета. – Н.Ч.). Знаешь, в такой кутерьме долго ли оговорить человека понапрасну». Как видно из объяснения Зюзь-Яковенко, сам он предполагал выступить на одном из заседаний Военного совета 1–4 июня 1937 года и рассказать о двурушничестве командарма И.П. Белова и комдива К.А. Мерецкова, однако не получал слова, после чего и решил лично обратиться к наркому Ворошилову».

По характеру того материала, который Зюзь-Яковенко собирался сообщить Ворошилову и членам Военного Совета, видно, речь шла всего лишь о разговорах с критикой коллективизации. Очевидно, Зюзь-Яковенко и другие военные опасались, что нарком припомнит им многие подобные разговоры, в которых они участвовали и в ходе которых, вероятно, критиковали не только Ворошилова, но и самого Сталина. Однако от разговоров с критикой Сталина до военного заговора против него – дистанция огромного размера.

По мнению С.Т. Минакова, «в разговорах и обсуждениях вопроса об отставке К. Ворошилова, т. е. в «заговоре», так или иначе, принимали участие: М. Тухачевский, Я. Гамарник, И. Якир, И. Уборевич, А. Корк, В. Путна, В. Примаков, С. Каменев, В. Левичев, Б. Фельдман, И. Кутяков, И. Гарькавый, возможно, М. Василенко, С. Савицкий и И. Смолин. Инициативу в объединении всех указанных выше лиц проявлял Б. Фельдман. От участия в «заговоре» отказался М. Тухачевский, возможно А. Корк и С. Каменев, а И. Кутяков, судя по всему, лишь принял обращение к сведению. Однако, поскольку они не сообщили о «заговоре» в вышестоящие партийные, военные и правительственные инстанции, то тоже считались его участниками».

На самом деле нет никаких данных, что Тухачевский отказался от идеи смещения Ворошилова, равно как и то, что противники Ворошилова хотели видеть вместо него не Тухачевского, а кого-либо другого. Заметим, что в тех условиях заменить маршала Ворошилова на посту наркома мог только другой маршал. А в иерархии вслед за Ворошиловым стоял Тухачевский, как первый заместитель наркома обороны, стоявший в иерархии выше другого первого заместителя, начальника Генштаба А.И. Егорова. Из пяти тогдашних маршалов только он и Егоров в годы гражданской войны командовали фронтами. Но Егоров считался полководцем, который жил реалиями гражданской войны, и для руководства современной армией не годился.

Как мог окончиться неподготовленный заговор, хорошо показал тот же С.Т. Минаков, описавший «случай, имевший место 5 августа 1934 г., когда начальник артиллерийского дивизиона Осоавиахима А.С. Нахаев ввел отряд курсантов, проходивших военную подготовку в лагерях, в расположение казарм 2-го стрелкового полка Московской Пролетарской стрелковой дивизии, дислоцированной почти в центре Москвы, и обратился к ним с речью. Ее содержание в пересказе свидетелей было приблизительно таковым:

«Мы воевали в 14-м и 17-м годах. Мы завоевали фабрики, заводы и земли рабочим и крестьянам, но они ничего не получили. Все находится в руках государства, и кучка людей управляет этим государством. Государство порабощает рабочих и крестьян. Нет свободы слова, страной правят семиты. Товарищи рабочие, где ваши фабрики, которые вам обещали в 1917 году; товарищи крестьяне, где ваши земли, которые вам обещали? Долой старое руководство, да здравствует новая революция, да здравствует новое правительство».

Поскольку курсанты были без оружия, после своей речи Нахаев отдал приказ занять караульное помещение полка и захватить находившееся там оружие. Правда, никто этот приказ выполнять не стал. Нахаева тут же арестовали. Его признали психически неуравновешенным человеком, что, в общем, соответствовало действительности. Его выступление выглядело бессмысленным. Очевидно, он и сам это понимал, поскольку намерен был тут же покончить самоубийством, запасшись для этого ядом. Однако не успел исполнить свое намерение из-за стремительного ареста. И руководство ОГПУ решило, что никакого заговора тут не было.

Кстати сказать, именно Тухачевский был одним из тех, кто добивался смещения А.И. Корка с поста начальника Московского военного округа, что и произошло 5 сентября 1935 г. Среди прочего, ему инкриминировали и инцидент с Нахаевым. Выступая на итоговом заседании Военного совета при наркоме обороны СССР 9 декабря 1935 года, Тухачевский стремился доказать, что Корка сняли правильно: «Из всех округов, которые я видел, Московский округ самый худший, это совершенно бесспорно и безоговорочно. Московский округ несравненно хуже Украинского округа и Ленинградского округа. Так как Август Иванович Корк и т. Кулик находятся здесь, то при них можно говорить и неприятные вещи».

Не приходится сомневаться, что если бы Тухачевский действительно замышлял военный переворот, он постарался бы любой ценой сохранить близкого себе Корка во главе столичного округа. Тем более что сменил Корка Б.С. Горбачев, из «конармейцев» (последнее обстоятельство не спасло Горбачева от ареста и казни в 1937 году). Заметим также, что в момент ареста и казни Тухачевского Московским военным округом командовал И.П. Белов, который, хотя и не был «конармейцем», но от Тухачевского был весьма далек и никогда не служил под его началом. Так что если Тухачевский действительно готовил заговор в 1937 году, он почему-то не озаботился тем, чтобы иметь во главе МВО своего человека, а для успеха любого переворота этот пост играл ключевую роль.

С.Т. Минаков утверждает: «Несомненно, в периоды политических кризисов в СССР Тухачевский, возможно, ждал «народного призыва», обращенного к нему как к «спасителю Отечества», – это и было то самое «ожидание власти». В этом-то и была его гибельная ошибка». Однако нет никаких документов или собственных свидетельств Тухачевского о том, что он ждал «народного призыва» и мечтал стать новым российским императором, вроде Наполеона и что он вообще был настолько наивен, что был готов полагаться на народный призыв. Он прекрасно понимал, как такого рода призывы организуются.