Иосиф Сталин в личинах и масках человека, вождя, ученого
Шрифт:
В 80–90-х годах XIX века на Кавказе, в Грузии (как и в России в целом), наиболее заметны были следующие политические течения: национальные, либеральные и социалистические. Последние распадались на три самых сильных направления: народническое, анархистское, социал-демократическое. Почему Коба выбрал последнее? И был ли здесь действительно сознательный выбор или же – простое стечение жизненных обстоятельств, влияние личных знакомств, следование за молодежной политической модой того времени?
Только в 1935 году Лаврентий Берия в «своей» книге с прямой подачи Сталина впервые опубликовал на русском языке фрагменты дореволюционных произведений Кобы, первоначально публиковавшихся анонимно. Все ли процитированные в брошюре тексты принадлежат перу начинающего вождя, для меня до сих пор остается неясным. Позже, в конце 30-х годов, отдельные письма, листовки и заметки раннего периода печатались в центральных периодических изданиях. Еще в 1924 году встал вопрос об издании собраний сочинений нового лидера партии. Но странное дело, создается впечатление, что Сталин всячески оттягивал решение этого вопроса. Все предвоенные годы шла вялая подготовка к изданию собрания сочинений Сталина. Война опять затормозила этот процесс. Работники ИМЭЛ не раз напоминали ему о необходимости активизировать публикационную работу. Сталин отмахивался от этих напоминаний. Только в конце 1944 года работа активизировалась, и с 1946 года начали выходить первые тома сочинений. В них наконец-то были полностью опубликованы переведенные на русский язык дореволюционные произведения Кобы. Но в этих текстах, особенно в первом и втором томах, много загадочного.
В те далекие дореволюционные годы из соображений конспирации очень часто не указывалось подлинное авторство. У многих перепечатанных в первом томе статей, воззваний, листовок нет даже подписей псевдонимами. В конечном счете спустя десятилетия их авторство определил сам Сталин. Сначала работники ИМЭЛ (в том числе Грузинского филиала) выявляли и переводили на русский язык тексты. Затем копии подлинников и переводы передавались Сталину,
297
РГА СПИ. Ф. 558. Оп.11. Ед. хр. 917. Л. 1.
И действительно, Сталин несколько раз все просмотрел, кое-что исправил в переводах текстов, в том числе сличил с грузинскими первоисточниками и сам определил авторство. Насколько мне известно, протестов по поводу авторства не было. С 1935 по 1946 год были уничтожены почти все главные свидетели кавказского периода жизни вождя, начиная с Авеля Енукидзе и Буду Мдивани. Остальные умерли своей смертью или были насмерть запуганы, как Филипп Махарадзе, или раболепствовали, как Михаил Калинин, Сергей Аллилуев и другие. После войны живых свидетелей практически не осталось.
Из макетов первых томов сочинений собственной рукой Сталина исключены многие тексты, в основном листовки, даже подписанные его известными псевдонимами. О причинах такой операции можно только догадываться. Скорее всего, эти публикации были слишком мелковаты для признанного мыслителя и вождя «всех времен и народов». В то же время среди оставленных Сталиным за собой статей и заметок есть такие, принадлежность которых перу Кобы у меня вызывает сомнение [298] . Если учесть, что большая часть из них не имеет подлинников или других достоверных атрибутов, это позволяет поставить вопрос о возможной фальсификации части ранних статей и писем и о присвоении чужого авторства. Но это особая проблема, ждущая специального рассмотрения. Вообще, все собрание сочинений Сталина требует особого текстуального и источниковедческого анализа. Дело в том, что не только публикаторы, но и сам Сталин вносили изменения в первоначальный текст, а в ряде случаев даже вмешивались в структуру публикации. Так произошло с известной работой молодого Сталина «Анархизм или социализм?». Сталин до конца жизни то ли редактировал, то ли что-то обдумывал, читая разрозненные фрагменты с карандашом в руке. Экземпляр этой статьи с правкой и макет первого тома сочинений были обнаружены на даче после смерти Кобы. Несмотря на то что правка в той или иной степени затронула многие ранние произведения, Сталин сам выкинул из проектов двух предисловий к первому тому сочинений (редакционного и авторского) все упоминания о правке текстов [299] . Учитывая все это, дадим общую характеристику раннего публицистического наследия Кобы, опираясь на те произведения, авторство которых почти не вызывает сомнений.
298
Роберт Слассер, автор книги «Сталин в 1917 году» (М., 1989), также выразил сомнение в авторстве одной из статей, опубликованной в третьем томе сочинений Сталина (см. с. 52–54).
299
РГА СПИ. Ф. 558. Оп. 11. Ед. хр. 911. Л. 15; Ед. хр. 910. Л. 5 об.
Настораживает, что не сохранилось ни одного произведения, написанного до 1901 года (Кобе 23 года), и нет даже свидетельств о них самого автора. Правда, в предисловии к первому тому издатели утверждали: «До недавнего времени не разысканы архив Кавказского союзного комитета РСДРП и отдельные издания закавказских большевистских организаций, в которых печатались произведения И. В. Сталина. В частности, до сих пор не найдены произведения: “Программа занятий в марксистских рабочих кружках” (1898 г.) и “Кредо” (1904 г.)» [300] . Это заявление, мягко говоря, не точно. Архив Кавказского союзного комитета к моменту издания сочинений был давно обнаружен. Не исключено, что архив сохранился не полностью, но непонятно все же – зачем было сообщать о том, что его документов нет вообще? Может быть, потому, что из документов архива становилось ясным, какую значительную роль играл тогда в кавказских делах Л. Б. Каменев? В январе 1945 года заведующий «кабинетом Сталина» в ИМЭЛ В. Д. Мочалов делился своими сомнениями по поводу авторства многих выявленных статей и, в частности, писал: «Кроме того, в сохранившемся в архиве протоколе заседания Кавказского Союзного комитета от 30 января 1905 г. сказано: “Тов. Юр.[ий] является ответственным по редактированию изданий Союза, особенно на русском языке”. Юрий – это, по-видимому, Каменев, не ему ли принадлежат названные выше статьи, написанные, должно быть, вначале по-русски (выделено мной. – Б. И.), для русского издания “Борьбы пролетариата”?» [301] Если Каменев редактировал русский вариант «Борьбы пролетариата», то Сталин по возвращении из очередной ссылки в январе 1904 года параллельно делал то же самое по отношению к ее грузинскому эквиваленту «Пролетариатис Бродзола». Вскоре газета с тождественным содержанием и под руководством единой редакции, куда помимо Сталина и Каменева входили А. Г. Цулукидзе, С. Г. Шаумян и другие, стала выходить не только на русском и грузинском, но и на армянском языках [302] . Не исключено, что среди анонимных статей, опубликованных на грузинском языке, были и работы, написанные по-русски Каменевым или кем-то еще, но переведенные или переложенные на грузинский язык Кобой. Позже Сталин включил их в свои сочинения без каких-либо оговорок. Кроме того, анализ ранних работ Кобы не оставляет сомнений в том, что он до революции, особенно в начале публицистической деятельности, чаще всего был лишь ретранслятором, перекладывавшим с русского языка на грузинский те идеи, которые появлялись в социал-демократической печати. Но при этом он, конечно, с каждым годом все больше вносил и что-то свое. Коба умел и любил учиться.
300
Сталин И. В. Соч. Т. 1. М., 1946. С. 10.
301
РГА СПИ. Ф. 558. Оп. 11. Ед. хр. 905. Л. 99–100.
302
См.: Сталин И. В. Соч. Т. 1. С. 399.
В начале 1945 года директор ИМЭЛ В. С. Кружков, отчитываясь перед вождем, в частности, писал: «Среди них (документов архива Кавказского союзного комитета. – Б. И.) оказались рукописи нескольких статей товарища Сталина, черновики протоколов съездов Союзного комитета, но не было работы товарища Сталина под названием “Кредо”» [303] . Сталинские архивисты не нашли и «Программу» занятий в марксистских кружках. Обратим внимание: кроме «Программы», Сталин не смог ничего больше припомнить из того, что он опубликовал или написал до 1901 года. Трудно поверить, что юноша, склонный к поэтическому мировосприятию, к романтизму и проповедованию в семинарских и рабочих кружках, а значит, склонный и к публицистическому творчеству, до 23 лет не пытался как-то оформить свои мысли. Хорошо было бы также понять, в атмосфере каких идей и проблем эти самые мысли зарождались? Если верить официальным и неофициальным биографам, в том числе современным, в 1901 году сразу, как из головы Минервы, пред всем миром явился сложившийся зрелый марксист и убежденный социал-демократ. Единственными источниками на сей счет, широко используемыми современными исследователями, являются мемуары, собранные главным образом в период сталинского могущества. Понятно, что они или рисуют благостную, но совершенно искаженную картину в духе официальной биографии, или просто молчат [304] . Думаю все же, что кое-какую информацию на сей счет можно извлечь из опубликованных ранних произведений самого Кобы, тем более что стареющий Сталин предпослал им собственноручно написанное предуведомление, в котором предостерегал читателей: «Чтобы понять и должным образом оценить эти произведения, следует рассматривать их как произведения молодого марксиста, еще не оформившегося в законченного марксиста-ленинца, понятно поэтому, что в этих произведениях сохранились следы некоторых ставших потом устаревшими положений старых марксистов, которые были преодолены впоследствии нашей партией» [305] . Но дело не только в том, что Коба конца XIX и первых лет века XX, конечно же, не мог предвидеть того, что российские социал-демократы вскоре расколются по отношению к аграрному вопросу и крестьянству, по отношению к характеру будущей российской революции, а он сам в 20-х годах схлестнется с Троцким на почве авторства идеи перманентной революции. Дело в том, что Коба не был рожден ни теоретиком, ни идеологом. Сам Сталин в том же предисловии свои ранние произведения характеризовал подчеркнуто скромно, позволяя тем не менее другим захлебываться от восторга по поводу каждого
его напечатанного в молодые годы слова. Несмотря на то что он уже давно был официально признанным «гением всех времен и народов», он демонстративно отстраненно оценивал молодого Кобу лишь как одного из «практиков-большевиков». Все в том же предисловии 1946 года он признавал, что до революции не придавал большого значения теоретическим вопросам: «…мы, практики, – отмечал он, – не вникали в это дело (в теорию перманентной революции. – Б. И.) и не понимали его великого значения ввиду нашей недостаточной теоретической подготовленности, а также ввиду свойственной практикам беззаботности насчет теоретических вопросов» [306] . Здесь Сталин в очередной раз пококетничал, как он не раз кокетничал перед слушателями и читателями, а позже ерничал во время дискуссий с Троцким и оппозиционерами 20-х годов, противопоставляя себя и своих соратников, руководящих «строительством» социализма, то есть «практиков», болтунам-оппозиционерам, то есть «теоретикам». И действительно, лишь к моменту подавления «правой» оппозиции и разрыва союза с Н. Бухариным (то есть к 1928 г.) Сталин окончательно уверовал в свои выдающиеся теоретические способности. Видимо, не для одного Бухарина, но и для Троцкого и многих других стала полной неожиданностью в тот момент претензия Сталина на роль главного партийного мыслителя. Только в канун 50-летнего юбилея в 1929 году он был окончательно и бесповоротно официально признан выдающимся марксистом.303
РГА СПИ. Ф. 558. Оп. 11. Ед. хр. 910. Л. 132, 133.
304
Очень обстоятельно мемуарную литературу использовал А. В. Островский: «Кто стоял за спиной Сталина?» (СПб.-М., 2002). Книга Островского очень похожа на достопамятный по советским временам жанр расширенной «биографической хроники». Отдавая должное его исследованию, открывшему массу неизвестных деталей в дореволюционном периоде жизни И. Джугашвили, в той части, где он опирается главным образом на мемуаристику сталинской эпохи, он кажется наименее убедительным. Автор лишний раз показал, что эти мемуары ничего не добавляют нового ни в плане идейной эволюции Сталина, ни в плане многих неясных пунктов его биографии: истинных причин изгнания из семинарии, его детских и юношеских недугов и пристрастий, ранних этапов идейной эволюции, конкретного содержания революционной деятельности, личных взаимоотношений и т. д. Особенное недоумение вызывает тот факт, что автор практически проигнорировал мемуары грузинских революционеров, уничтоженных или «забитых» Сталиным, которые публиковались с начала 20-х и до начала 30-х годов, таких как А. Енукидзе, Ф. Махарадзе, И. Орахелашвили, Б. Мдивани и другие. Сталин большую часть этих мемуаров собрал в своей личной библиотеке.
305
Сталин И. В. Указ. соч. С. 11.
306
Указ. соч. С. 13.
Возможно, что самые ранние заметки (и, конечно, мысли) молодого семинариста, задумывавшегося о своей судьбе и судьбе своего народа, были все же не очень марксистскими и социал-демократическими. Во-первых, в Грузии социал-демократов в эти годы практически не было. Не было даже переведенных на грузинский язык произведений классиков марксизма. Сохранилось предание о том, что семинаристы-кружковцы по очереди, включая Джугашвили, тайком вручную переписывали «Капитал» Маркса с единственного на весь Тбилиси экземпляра книги. Во-вторых, представители всех без исключения течений, в том числе и будущие социал-демократы, не могли не оказаться под влиянием идей грузинского национального освобождения и культурного возрождения. Ведь не случайно Иосиф понес свои первые стихи, проникнутые «гражданским пафосом», к Илье Чавчавадзе, возглавлявшему патриотическое движение за возрождение грузинской национальной культуры и литературы. Да и герои произведений Казбеги были борцами за национальное достоинство. Иначе и быть не могло. По мере того как человек взрослеет, по мере того как он все больше врастает в действительность, он начинает определять то, что является его и не его, то, на что ему позволено претендовать по праву рождения и наследования, и то, на что он претендовать не должен или не может. И тогда выясняется, что у него нет ничего или почти ничего из того, чем обладают живущие рядом с ним богатые или просто благополучные люди. Выясняется также, что люди разных национальностей, живущие на родной земле, по какой-то причине имеют преимущества или, наоборот, лишены вполне очевидных прав. И тогда у человека остается только одно достояние – ощущение владения «своим», национальным: историей, культурой, языком, небом, горами… Недаром говорят: национализм – прибежище порабощенных. Национальная самоидентификация означает перенесение внутрь себя, в свою духовную и интеллектуальную жизнь комплекса национальной (или многонациональной) культуры, главной составляющей которой является история. Здесь многое определяют семья, религия, школа, историческая наука, искусство, общественные настроения, политические партии. Все это наполняет национально окрашенным содержанием то, что мы определили как личную «историософию». История угнетаемой Грузии как часть истории Российской империи объясняла причины личного унижения и обездоленности. Ранние произведения Кобы пронизаны национальным чувством даже тогда, когда он полемизирует с дворянскими, буржуазными и иными националистами. Не только его поздняя брошюра «Марксизм и национальный вопрос», но и вся ранняя публицистика в той или иной степени посвящена национальной теме и Российской империи как темницы народов. Вот, например, с каким эмоциональным запалом он писал об этом в одной из ранних статей (декабрь 1901 г.): «Стонут угнетенные нации и вероисповедания в России, в том числе гонимые со своей родины и оскорбленные в своих чувствах поляки, финны, права и свободы которых, дарованные им историей, самодержавие нагло растоптало. Стонут постоянно преследуемые и оскорбленные евреи, лишенные даже тех жалких прав, которыми пользуются остальные российские подданные, – права жить везде, права учиться в школах, права служить и т. д. Стонут грузины, армяне и другие нации, лишенные права иметь свои школы, работать в государственных учреждениях, вынужденные подчиняться той позорной и угнетающей политике русификации (выделено Сталиным. – Б. И.), которую с таким рвением проводит самодержавие.
Стонут многие миллионы русских сектантов… Стонут… но всех угнетаемых, всех преследуемых российским самодержавием не перечислить… Угнетенные нации России не могут даже и думать о том, чтобы своими собственными силами освободить себя, пока против них стоит не только русское правительство, но даже русский народ, еще не осознавший, что их общий враг – самодержавие» [307] .
«Русификация» – это ключевое слово, материальную силу которого он явно ощущал на себе в училище, на улицах Гори и Тифлиса и особенно в семинарии. Эта та политика, из-за которой грузинские дети в училище чувствовали себя «неполноценными». Из-за этой политики в семинарии время от времени вспыхивали бунты и даже убивали преподавателей и священнослужителей. Одно из таких убийств произошло как раз накануне поступления Сосо в семинарию.
307
Указ. соч. С. 22–23.
Коба, еще будучи семинаристом, довольно быстро понял, что не все грузины, по разным причинам, сопротивляются русификации. Мало кто сейчас помнит, что первая теоретическая работа Сталина, целиком посвященная национальному вопросу, была им опубликована еще в 1904 году. Она называлась «Как понимает социал-демократия национальный вопрос?». Это первая значительная работа Кобы, в которой национальный вопрос рассматривается с позиций социального релятивизма, или, как стали говорить позже, «диалектически». В ней нет ничего особо оригинального. Коба просто интерпретирует для грузинского читателя программу РСДРП по национальному вопросу, но в этой интерпретации уже есть все: раздумчивая интонация библейского Екклезиаста, образный авторский язык, простота логических заключений, подкупающая малоискушенного читателя. В старости Сталин с особым удовольствием ее перечитывал.
«Все изменяется… Изменяется общественная жизнь, и вместе с нею изменяется и “национальный вопрос”. В разные времена различные классы выступают на арену борьбы, и каждый класс по-своему понимает “национальный вопрос”…
Существовал, например, у нас так называемый дворянский “национальный вопрос”, когда – после “присоединения Грузии к России” – грузинское дворянство почувствовало, как невыгодно было для него потерять старые привилегии и могущество, которое оно имело при грузинских царях… Это был феодально-монархический “национализм”» [308] . В этом тексте все самое значимое выделено самим Кобой. И кавычки по поводу добровольного присоединения Грузии – его же. Формула добровольного присоединения к России тех или иных национальных окраин будет вновь возрождена и станет употребляться без всяких кавычек лет через тридцать пять – сорок в послевоенных учебниках. Эта ранняя статья Кобы и проекты новых учебников истории будут одновременно прочитаны Сталиным в Кремле с карандашом в руке. Но пока молодой Коба клеймит грузинское дворянство, его «феодально-монархический «национализм». Этот вид национализма очень быстро сошел на нет, так как дворянство раскололось и одна его часть пошла на службу империи и получила тем самым желанные привилегии. «Другая же, более слабая группа грузинского дворянства, – писал недавний семинарист, – подружилась с грузинскими епископами и архимандритами и, таким образом, укрыла гонимый жизнью “национализм” под крылышко клерикализма. Эта группа с большим увлечением занимается восстановлением разрушенных грузинских церквей (это называется главной статьей ее программы!) – “памятников былого величия” – и благоговейно ждет чуда, призванного осуществить ее крепостническо-монархические “желания”. Таким образом, феодально-монархический национализм в последние минуты своей жизни принял клерикальную форму».
308
Указ. соч. С. 33.