Иосиф Сталин. Начало

Я был на его похоронах. «Какая насмешка судьбы!» — сокрушался Мамия Орхелашвили, один из тогдашних вождей Закавказья. Насмешка судьбы? Или усмешка моего друга Кобы?

Коба на похороны не приехал, но послал цветы.

Мамию Орхелашвили он впоследствии расстреляет.

По возвращении в Москву меня снова вызвал Коба. Но я — ничего. Только решился пересказать ему последние слова нашего друга Камо: «Мы заперлись в собственном доме, уже не мечтаем о мировой Революции. Зачем тогда убивали?!»

Он презрительно прервал меня.

— И ты сочувствуешь этой глупости? Вы сидите на малюсеньком холмике, но чтобы увидеть то, что видит Ильич, смотреть нужно с горы. Мы просто изменили тактику. Мы мало говорим сейчас о мировой Революции. Но думаем о ней. Наша новая задача — обмануть «глухонемых» — так Ильич зовет мировую буржуазию. Жажда денег делает их глухими. Сейчас они увидели, что в России воскрес рынок, здесь можно нажиться. И бабочки уже летят на наш огонь, и он сожжет их… Мы должны научиться обниматься с ними, чтобы потом задушить их в объятиях. И тогда они услышат топот рабочих батальонов. И… «только советская нация будет, и только советской нации люди…» Я верю: мы увидим это. — Он помолчал, вздохнул и сказал. — А Камо наивный был. Мои враги уже начали его использовать. Ты что думаешь, товарищ Сталин не понимает, почему Орхелашвили толкал его писать? Товарищ Сталин все понимает. Наш друг Камо был настоящий коммунист. Если бы его спросили: что надо делать с хорошим человеком, которого могут использовать враги? Как ты считаешь, что он ответил бы? То-то! В одном жиденок (Троцкий) прав — мы особые люди. Мы — соль земли, и у нас особые понятия о жизни и о смерти… Бедный Камо!

Да, я должен был признать: это был взгляд с горы. И опять я с гордостью слушал своего великого друга. Уже уходя, я увидел ту нашу фотографию, которая по-прежнему стояла на письменном столе Кобы. Здесь Камо… уже не было! Фотография была переснята, на месте, где прежде находился Камо, теперь зияла чернота. Так бедный Камо открыл список наших исчезнувших друзей. Зато не разделил судьбу Енукидзе и прочих, бывших на фотографии. Он остался в летописи нашей Революции, стал ее романтической легендой. Коба дал ему возможность умереть героем Революции вместо того, чтобы умереть ее врагом. Коба любил Камо.

«Активное мероприятие»

Перед очередным отъездом в Германию меня вызвал Коба. В его кабинете сидели Менжинский, Ягода и черноволосый с черной бородкой приятный молодой человек. За все время разговора этот человек не проронил ни слова.

Говорил Коба:

— Направление главного удара кардинально изменилось. Кто является для нас главной опасностью? Эмигранты, РОВС… — (Русский общевойсковой союз, объединявший эмигрантов-военных), — Врангель и его генералы. Они решили начать подпольную войну, готовятся засылать сотни агентов, практически смертников. Поэтому разработка эмигрантов и их организаций, предотвращение террора — это на сегодня главное направление.

— Мы только что ликвидировали Центральную монархическую организацию. Сегодня будет статья в «Правде» о победе наших чекистов… — доложил Ягода.

— Статьи не будет никакой, — прервал его Коба, — поэтому я вас позвал. Мы с товарищем Менжинским проговорили одну идею, о ней он расскажет сам.

Менжинский начал говорить. Это был поток, вдохновение! Он распрямился, глаза загорелись. То, что он придумал, впоследствии на языке Лубянки будет называться «блестящее легендиро-вание». Жертвы назовут это иначе — «блестящая провокация». На официальном языке эти «блестящие провокации» звались скромно: «активные мероприятия».

— Мы ничего не сообщим об уничтожении Монархической организации, — сообщил Менжинский. — Наоборот. Отдел дезинформации… — (он был недавно создан на Лубянке), — передаст на Запад легенду о существовании разветвленной Монархической организации, охватившей всю страну. Эта мощнейшая организация будто бы действует под вывеской нэпманских фирм. Называться она будет кратко — «Трест»… Скоро на Западе, — продолжал упоенно Менжинский, — должен состояться конгресс эмигрантов. Наш человек на конгрессе выступит от имени этого «Треста» и объявит: «То, что не смогли сделать Белая армия и Антанта, происходит в России сейчас с помощью экономических рычагов и мощной подпольной организации „Трест“. Благодаря рыночным отношениям „Трест“ начал успешно разлагать советскую систему. В то же время боевая организация „Треста“ ведет активную подрывную деятельность. Боевики „Треста“ проникли во все сферы — в Красную армию, в пограничные службы, в наркоматы… — (Кстати, Коба воскресит эту легенду в 1937 году. Только место монархистов в его легенде займут старые партийцы). — Строй перерождается. В России готовится революция сверху. На место Ленина придет коренной русак. К примеру, это может быть один из партийных лидеров — Пятаков. Любимый Лениным блестящий экономист, он… человек „Треста“!» Далее постепенно мы убедим их: связи «Треста» настолько мощны, что у него есть даже «окна» на границе, контролируемые его агентами. И через эти окна эмигрантские вожди могут беспрепятственно приезжать в Россию… Увидите, как охотно поверит конгресс в легенду о «Тресте»… Потому что они хотят верить в сопротивление народа большевикам. Вначале для проверки они пришлют своих представителей. Те осядут у нас, и мы соединим их с нашими агентами, которые продемонстрируют им мощь «Треста» и дадут вернуться беспрепятственно на Запад. Далее приедут главари побольше. Наша цель — постепенно выманить и арестовать главные фигуры эмиграции. Я надеюсь увидеть на Лубянке главных руководителей эмиграции: любимца белых офицеров — дядю царя, великого князя Николая Николаевича и самых опасных боевиков — террористов Савинкова и Сиднея Рейли.

— Мне кажется, товарищ Менжинский роет в правильном направлении, — сказал Коба. — Остается решить: кто будет этот человек, который выступит на конгрессе от имени «Треста»?

Я думал, что они назовут меня. Ягода действительно предложил мою кандидатуру, но Менжинский посмотрел на черноволосого, сидевшего в углу. Тот поморщился.

— Нет, — сказал Менжинский, — здесь существует угроза разоблачения. Мы не можем провалить такую идею. Думаю, что этим человеком должен быть настоящий дворянин. Есть только один человек, способный на такое. Его зовут Александр Александрович Якушев. Он действительно организовал подпольную монархическую организацию. Сейчас сидит у нас в камере смертников… — И опять взгляд на черноволосого. Тот одобрительно кивнул. — Я его знаю по Петрограду, не раз с ним тогда встречался. Ему сорок шесть лет, дворянин, окончил Императорский Александровский лицей. Работал в Министерстве путей сообщения, действительный статский советник, занимался Царскосельской дорогой, его хорошо знал царь. Вождям эмиграции он прекрасно известен. Вот он и должен стать главой «Треста». Я думаю, к нему в камеру мы подсадим вас, «князь Д.». Вы ведь первым сообщили нам о нем, он вас знает. Вам будет о чем поговорить.

Черноволосый в углу улыбнулся…

Этого черноволосого звали Артур Христианович Фраучи (партийный псевдоним Артузов). Он был сыном швейцарского сыровара с итальянскими корнями; мать его отчасти латышка, отчасти эстонка, отчасти шотландка. Жизнь перемешала все крови в этом человеке, ставшем истинным отцом нашей разведки. О нем тогда уже говорили: «У него пылкое воображение итальянца, спокойствие, невозмутимость прибалта и стойкость и смелость шотландца».

Он с блеском окончил металлургический институт, когда свершилась Революция. И, как десятки других молодых людей, бросил профессию, вступил в партию и в новую волнующую неведомую жизнь. Теперь он принадлежал нам — строителям этой новой жизни. С 1919 года работал, а потом и возглавил знаменитый Особый отдел ВЧК, боровшийся с контрреволюцией и, как положено в Революцию, проливший много крови. В 1930 году он руководил нашей внешней разведкой, был назначен главой Иностранного отдела ОГПУ, и я какое-то время непосредственно подчинялся ему, пока не перешел в ведение Кобы.

Артузов оказался гениальным руководителем. Он не только собрал блестящую команду профессионалов в самых разных областях — он еще и умел их слушать. С ним работали бывший царский генерал, бывший знаменитый польский разведчик, перевербованный Артузовым, бывший царский офицер и бывший боевик-анархист…

Все решения вырабатывались коллегиально этими «бывшими». А он молча слушал и в конце подводил итоги, подчас самые неожиданные. Но они снова обсуждались… И он опять слушал и уже в конце делал решающий вывод. К этому моменту дискуссия окончательно исчезала в дыму папирос. Они все страшно курили. Моя жена заставляла меня вешать в прихожей пиджак, навсегда пропахший дешевым табаком.

Артузов был неизменно невозмутим и удивительно ровен. Все знали: его ничто не могло вывести из равновесия, кроме… Этот корпусной комиссар (соответствовало старому званию «генерал») выступал в концертах самодеятельности в клубе ОГПУ. Я увидел его однажды перед концертом и… не узнал. У него дрожали руки от страха, обычно бледное лицо горело — так он волновался!

Его считают отцом ложных организаций монархического подполья. Таких, как «Трест» и «Синдикат».

Но, повторюсь, я уверен: он был только соавтором. Главным автором наших провокаций являлся «талантливый мерзавец» Менжинский.

Так я оказался в камере с Якушевым.

(Об операции «Трест» я расскажу кратко, ибо не все еще можно рассказывать.)

Якушев меня сразу узнал. Спросил спокойно:

— Вас ко мне подсадили? Я ведь вычислил вас еще в Лондоне, несмотря на восторги великой княгини. Вас выдают много работавшие руки. Когда-нибудь князя Д. поймают, если их не отрезать. Я сказал о своих подозрениях ее высочеству, но она не поверила. Все вспоминала ваш героизм во время поездки… Я не смог ее убедить.