Ирландский спаситель

У меня текут слюнки, когда Александр протягивает его мне, подавая как лакомство, когда я наклоняюсь вперед и беру его из его пальцев. Это кажется менее интимным, чем раньше, когда он скармливал мне кусочек круассана, но даже сейчас он медлит, кончиками пальцев касаясь моей нижней губы, пока я ем кусочек сыра.

Он все время разговаривает с Иветт, но я чувствую на себе ее взгляд, когда он кормит меня, ломтиками сыра, и маленькими кусочками клубники с медом. Если бы не Иветт, сидящая там, и то, как я стою на коленях возле его кресла, это было бы почти романтично… прикосновение моего языка к его коже, когда я беру каждый маленький кусочек пищи, и то, как его кончики пальцев задерживаются на моем рту. Постепенно, кусочек за кусочком, я чувствую, как мое сердцебиение начинает ускоряться, дыхание учащается, по коже распространяется покалывание, как той ночью в ванне. Оно растекается по мне, концентрируясь между моих бедер, заставляя меня дрожать и пульсировать, когда я тяжело сглатываю, стараясь не показывать, что это заставляет меня чувствовать, особенно не под пристальным взглядом Иветт, устремленным на меня.

Кажется, что трапеза длится вечно, пока я почти не начинаю ерзать на коврике, ерзая, пока Александр кормит меня маленькими кусочками, продолжая беседу с Иветт. Наконец, он встает, собирая блюдо и кофейные чашки, а я, дрожа, опускаюсь на колени, надеясь, что она меня не заметит.

Но, конечно, она это делает.

— Вставай, любимая, — говорит Иветт своим мягким голосом с сильным акцентом. Она подходит к окну по другую сторону стола, приоткрывая его наполовину, чтобы вечерний ветерок и аромат цветов с террасы квартиры могли проникать внутрь вместе с дымом от ее сигареты. Она прислоняется к низкой, обшитой панелями стене и смотрит на меня сверху вниз. — Поторопись, малышка.

Я не могу поторопиться. Мои ноги затекли от долгого стояния на коленях, ступни болят от долгого дня, и я почти спотыкаюсь, когда встаю, наклоняясь вперед и хватаясь за спинку одного из стульев.

— Хм. — Иветт фыркает, одна бровь приподнимается, когда она оглядывает меня. — Неуклюжая. Александр сказал, что ты когда-то была балериной. Ты, должно быть, не часто ногами пользовалась.

Это ранит так глубоко, что я не могу прикусить язык так, как, я знаю, должна.

— Я была травмирована, — защищаясь, говорю я, все еще пытаясь не переносить весь свой вес на ноги. — Когда-то давно я была очень хороша.

— Но не сейчас. — Иветт прищелкивает языком. — Александр заплатил за тебя слишком много, но опять же, у него всегда было слабое место, когда дело касалось таких довольно запущенных вещей, как ты. Развернись.

Я пытаюсь делать так, как она говорит, даже когда я шатаюсь на ногах, боль пронзает мои икры. Иветт издает еще один глубокий горловой звук, когда я снова поворачиваюсь к ней лицом, слегка бледнея, когда она выпрямляется, подходя ближе ко мне. Она делает еще одну затяжку сигаретой, красная помада прилипает к ее кончику, когда ее полные губы обхватывают ее, ее пальцы перебирают мои волосы.

— Я полагаю, ты достаточно хорошенькая, — неохотно говорит она. — Красивое лицо. — Ее рука опускается к завязке шелкового платья с запахом, и моя грудь сжимается от осознания того, что она собирается сделать, за секунду до того, как она это сделает на самом деле.

Но я не могу ее остановить.

Она расстегивает его одним быстрым движением, позволяя платью распахнуться и отодвигает его в сторону, чтобы она могла видеть меня, обнаженную под ним, за исключением трусиков, которые на мне надеты.

— Хм, — бормочет Иветт, и я снова вижу вспышку ревности в ее глазах, когда они скользят от моих маленьких грудей вниз к моему вогнутому животу и стройным бедрам. — Немного худовата, но я полагаю, что все балерины такие. — Она натянуто улыбается, но в этом нет юмора. — Он тебя трахнул?

Я пораженно моргаю, глядя на нее.

— Нет! — Я ахаю, а Иветт смеется.

— Ну, это, я полагаю, будет. — Она наклоняется ближе, одним длинным ногтем вдавливая мой напряженный сосок. — Ты бы хотела, чтобы он это сделал, не так ли? — Ее теплое дыхание касается моего уха, и я вздрагиваю, вызывая у нее еще один резкий смешок.

— Он очень красив, не так ли? Такой девушке, как ты, должно быть повезло, что она принадлежит такому мужчине, как он. Он так бурно хвалил тебя сегодня за ужином, но я думаю, что ты очень плохая маленькая девочка. — Ногти Иветт сильнее впиваются в мою грудь, достаточно сильно, чтобы, я думаю, остался след, когда она царапнет ими вниз, по моим ребрам и вниз по животу. — Тебе следовало встать на колени перед столом, прежде чем он должен был сказать тебе, как послушному маленькому питомцу. Тебе бы не сошло с рук такое непослушание, если бы ты была моей.

Слава богу, я не твоя, мне хочется зашипеть, но я этого не делаю. Мне требуется вся моя сила, чтобы успокоиться, не позволить Иветт увидеть, как я ее боюсь. Она заставляет меня чувствовать то же, что и Алексей, как будто никто не мог сказать, что она может сделать дальше, как будто я не могла постичь, какой поворот примет ее психованный мозг.

Она влюблена в Александра. Я не знаю, откуда берется эта мысль, но она кажется очевидной, как только приходит мне в голову. Она хочет, чтобы он был ее любовником, и она завидует вниманию, которое он мне уделяет, особенно потому, что оно явно отличается от… других? Таинственные другие девушки, которые, должно быть, были здесь, и которые, я понятия не имею, куда делись. От этой мысли мне хочется кричать, но я держу себя совершенно неподвижно, мое сердце трепещет в груди, как пойманная птица.

— Ты хочешь, чтобы он это сделал, не так ли? — Иветт шепчет мне на ухо. — Трахнул тебя, я имею в виду. Я видела тебя с ним в коридоре, как ты смотрела на него. Я видела, как ты отреагировала, когда он кормил тебя в кафе и только что сейчас, за ужином. Знаешь, я очень проницательна. — Ее ногти царапают ниже, ниже моего пупка, и я вздрагиваю. — Если я прикоснусь к тебе там, внизу, я думаю, я обнаружу, что ты мокрая. Маленькая шлюха. Александр думает, что ты такая милая сломленная штучка, но я знаю лучше. Ты маленькая шлюшка, как и все бездомные, которых он приводил домой. Но на этот раз я не позволю тебе взять над ним верх.

Ее пальцы опускаются ниже, прижимаясь к моей самой интимной плоти через хлопок трусиков. Это не совсем сексуально точно так же, как прикосновения Александра не были такими, но ее прикосновения не нежные. Это похоже на экзамен, и я крепко сжимаю глаза, потому что знаю, что она может чувствовать. Я влажная, все еще пульсирую от ощущений, когда кончики пальцев Александра на моих губах посылали дрожь по моей коже, и я знаю, что она может это чувствовать. Я знаю по тому, как она смеется, глубоко и хрипло, ее пальцы потирают то место, где у меня болит больше всего, на моем нижнем белье расползается влажное пятно. Она отдергивает руку, встряхивая ее, как будто у нее на пальцах что-то грязное, и откидывается на спинку стула.

— Маленькая шлюха. Почему бы тебе не заняться этим прямо сейчас, пока я смотрю, если ты такая влажная для него? — Она кивает в сторону вершины моих бедер, теперь плотно прижатых друг к другу. — Продолжай, прикоснись к себе.

— Остановись.

Голос Александра доносится из дверного проема, посылая через меня такой сильный прилив облегчения, что я закрываю глаза, чувствуя почти головокружение от этого. Он входит в комнату, его глаза прищурены и сердиты.

— Она моя, Иветт. Перестань мучить ее.