Ирландский трон

— Подожди, — говорю я, затаив дыхание. — Повернись. Почему у тебя такой нос? Вы с Коннором подрались? И что… что ты имеешь в виду, говоря, что Лиам знает, что ребенок может быть не от него?

Я услышала эту информацию в разгар его излияния эмоций, и мое сердце чуть не остановилось. Если это так, то это очень важно. Это информация, которая может все изменить, которую Коннор хотел бы знать. Но я чувствую себя предателем Найла, его доверия ко мне… делиться этим, когда я знаю, что он не хотел проговориться. По тому, как он слегка бледнеет, я вижу, что он этого не делал.

— Это не мое и не твое дело, — говорит он, и его голос звучит резче, чем я когда-либо слышала, чтобы он обращался ко мне раньше. — Это не имеет никакого отношения ни к кому из нас, за исключением того, что, если бы это было так для тебя, я бы чувствовал то же самое.

— Ты знаешь, что это неправда, — мягко говорю я. — Если ребенок не от Лиама, это все меняет.

— Сирша… — Он качает головой. — Прекрати. Пожалуйста, просто прекрати. Перестань на мгновение быть дочерью Грэма О'Салливана и женой Коннора Макгрегора и посмотри, что ты делаешь. Что ты теряешь во имя долга и преданности мужчинам, которые хотят использовать тебя только ради того, что ты можешь им дать.

— Что случилось с твоим носом?

— Иисус, Мария и Иосиф! Черт возьми! — Ругается Найл, на мгновение поднося кулак ко рту и отворачиваясь. — Все, что я сказал, и это то, что ты из этого извлекла? Отцовство ребенка Лиама и мой гребаный нос? Это все, о чем ты хочешь поговорить? Господи, Сирша, я не знал, что ты можешь быть такой охуенно холодной, но, наверное, должен был знать.

Это как удар ножом в грудь, и мне приходится сморгнуть жгучие слезы.

— Найл, пожалуйста. Я уже говорила тебе…

— Я знаю, что ты мне сказала. — Он делает шаг вперед, но на этот раз не тянется ко мне. — Коннор сломал мне нос, ясно? Я пошел в спортзал, не зная, что он там будет, и да, возможно, я его немного разозлил. Возможно, частично это моя гребаная вина. Но он сказал какую-то хрень о том, что я был с тобой ранее в тот день, и я сказал какую-то хрень в ответ, и мы подрались. Он повалил меня и ударил кулаком в гребаное лицо. Если бы его приятель не оттащил его от меня, он, вероятно, убил бы меня. — Найл качает головой. — Он не знает, как вытащить голову из задницы, Сирша, и я не думаю, что он когда-нибудь это сделает. Он завязан из-за тебя узлами, так же, как и ты из-за него, но он слишком чертовски горд, чтобы признать это. И ты тоже, честно говоря. Ты хочешь играть за обе стороны, как и он, думая, что, если ты никогда не будешь делать выбор, тебе не причинят вреда. Но ты сделаешь это кроваво и причинишь боль всем окружающим, пока будешь это делать.

Я ошеломленно смотрю на него.

— Найл…

— Я не хочу слышать оправданий. — Он качает головой. — Я хочу правду.

Я прикусываю губу, когда смотрю на него, чувствуя, как мое сердце камнем падает в грудь. Расстояние между нами едва ли на расстоянии вытянутой руки, но оно похоже на океан.

— Правда в том, что я знаю, что Коннор, возможно, не любит меня. Я знаю, что он, возможно, использует меня только для того, что я могу для него сделать, — шепчу я, слыша, как мой голос надламывается и слегка дрожит, когда я пытаюсь дышать, пытаюсь не заплакать. — Но я не могу сделать все это еще более запутанным, чем оно уже есть, пока не выясню, каковы мои чувства к Коннору на самом деле. Это неправильно, это несправедливо по отношению ко мне… и к тебе тоже. Ты заслуживаешь большего, и я это знаю. Но я не могу дать тебе большего, Найл. Я просто не могу. Если бы я уехала с тобой, я бы провела всю свою жизнь, оглядываясь через плечо, и ты бы тоже. Я не могу просто все бросить и начать сначала по прихоти. Я не такой человек, и даже если бы я была такой… не знаю, хочу ли я этого.

Я делаю глубокий вдох, видя, как в его глазах темнеет боль, но он просил сказать правду.

— Я думаю, что я влюблена в своего мужа Найл, как бы ужасно и жалко это ни звучало при том, как сейчас обстоят дела между ним и мной. И мне нужно разобраться в этом. Может быть, в будущем, если отношения между нами не изменятся, а они, скорее всего, не изменятся, я заведу любовника. Этим любовником мог бы быть ты, но ясно, что мы не можем этого сделать. Ты хочешь большего, чем я могу тебе дать.

— Чего ты хочешь, Сирша? — Его голос спокоен и ровен, но меня это не обманывает. Я слышу волнение чуть ниже него.

— Чего я хочу, в чем нуждаюсь, так это понять, как сделать свою жизнь такой, какой я ее хочу. Мне не нужно и не хочется менять свою жизнь ради другого человека прямо сейчас. Я сделала это для своего отца, для Коннора, и теперь я должна выяснить, как сделать что-то из этого и для себя. Остаться здесь и разобраться в этом, а не убегать от этого. Я никогда не буду счастлива, если сейчас убегу, и я это знаю, и я должна быть верна себе. — У меня сейчас горят глаза, слезы текут из-под век, и я не могу их остановить. — Я не могу прямо сейчас увлечься еще одним запутанным, страстным любовным романом. Мне просто будет больно, и тебе тоже, и всем остальным, как ты и сказал. Я могу признать, что ты прав, Найл, но я не могу дать тебе то, чего ты хочешь. Я... — Мой голос срывается, и я сдерживаю рыдание. — Мне так жаль.

Выражение его лица самое болезненное, что я когда-либо видела. Он выглядит сломленным, как будто я забрала все его надежды и убила их, раздавила до неузнаваемости.

— В другой жизни, возможно, это могло бы сработать, — беспомощно шепчу я. — Но не в этой, Найл. Я не могу…

— Я понял. — Он обрывает меня, его голос похож на зазубренный край разбитого стекла. — Тебе больше не нужно ничего говорить. — Найл делает паузу, его взгляд ищет мой, и я вижу момент, когда из него уходит последняя капля борьбы, его плечи слегка опускаются в знак согласия. — Спасибо, — говорит он хриплым от эмоций голосом, и я смотрю на него в замешательстве.

— За что? — Шепчу я, сжимая руки, чтобы не дотянуться до него.

— За то, что дала мне понять, каково это… любить кого-то так сильно, что сердце может быть разбито. — Он делает шаг вперед, открывая дверь. — Прощай, Сирша.

Ничего не остается, как уйти. Я хочу стоять там и смотреть на него, запоминать его черные волосы, точеное лицо и голубые глаза, его татуированные руки и мускулистое тело, вспоминать моменты, которые мы разделили, но я знаю, что это несправедливо. Мы оба сказали все, что должны были сказать, и закончили. Больше ничего не осталось.

— Прощай, — шепчу я срывающимся голосом и выхожу за дверь.

Звук закрывающейся двери позади меня ощущается как удар под дых. Сначала я даже не чувствую, как вибрирует мой телефон в кармане, так сильно меня трясет, но, когда я понимаю это, я хватаю его и спускаюсь по лестнице, боясь, что это Коннор. Что, если он пришел домой пораньше, а меня там нет? У меня нет столько энергии, сколько потребовалось бы для ссоры из-за Найла сегодня вечером, особенно после того, как мы только что расстались, или как бы вы это ни называли, когда мы даже не были по-настоящему вместе.

Но это не он. Это Катерина, и, отвечая на звонок, я чувствую волну облегчения.

— Алло?

— Привет, Сирша? Прости, я знаю, что уже немного поздно. Но ты можешь встретиться со мной?

Я останавливаюсь на середине шага, сбитая с толку.

— Может быть? Что происходит?

— Просто приходи, если сможешь. У меня есть кое-что, что ты, возможно, захочешь посмотреть.

17

КОННОР

Я, БЛЯДЬ, НЕ ХОЧУ ЗДЕСЬ НАХОДИТЬСЯ.