Исаак Лакедем

Ему сообщили, что около города Анфелы его ожидает греческое войско. Он не знал только, что в войске этом всего семь тысяч человек.

Каждый воин из Лакедемона, Спарты, Фив, Феспий или Локриды должен был сразиться со ста пятьюдесятью противниками.

Но греки понимали это. Они пришли, чтобы умереть в бою.

Прежде чем покинуть Спарту, три сотни избранников смерти справили по себе погребальный обряд в знак того, что почитают себя уже покинувшими мир живых. Жена Леонида, прощаясь с супругом, попросила у него напутствия перед вечной разлукой, и он отвечал:

— Желаю тебе мужа, достойного тебя, и похожих на него детей.

А у городских ворот, вернее, у последних домов, так как стенами Спарты, по мнению ее обитателей, служила доблесть спартанцев, к Леониду приблизились эфоры.

— Царь Спарты, — обратились к нему они, — знаешь ли, что людей у тебя слишком мало, чтобы выступить против персидского войска?

Но он отвечал:

— Не победить мы желаем, но дать грекам время собрать войско. Нас мало, чтобы остановить врага, но слишком много для того, что нам предназначено: наш долг — защитить проход в Фермопилах, а судьба — погибнуть там. Трехсот жертв достанет для чести Спарты, а большее число их опустошит город, ибо полагаю, что ни один из нас не спасется бегством.

Пройдя Аркадию, Арголиду и Коринфию, Леонид немного поколебался в выборе места битвы между Истмий-ским перешейком и Фермопильским ущельем. Он предпочел последнее, перебрался через горы Беотии и остановился лагерем у Анфелы. Там он с толком употребил остаток времени: послал всех людей восстановить старинные укрепления, перегораживающие дорогу и именовавшиеся стеной фокийцев, поскольку те некогда возвели ее, сражаясь с мессенцами. На это не потребовалось многих дней — дорога в этом месте была так узка, что могла пропустить лишь одну колесницу.

Спартанцы выставили дозор за рекой Феникс; ему было поручено охранять подходы к ущелью. По отрогам горы Анопеи и ее вершине мимо селения Альпен шла тропа, кончавшаяся у камня Геракла Мелампига и известная только пастухам. Чтобы защитить ее, Леонид отправил тысячу фокийцев, укрепившихся на горе Эта, что нависала над Анопеей.

Все эти предосторожности предпринимались не ради победы, а для того, чтобы погибнуть как можно позже: чем медленней будет поступь смерти, тем больше времени окажется у Греции, чтобы собраться с силами.

Все зависело от недель, дней и часов.

Счастье уже сопутствовало спартанцам и их союзникам: они пришли на место первыми и могли быть уверенными, что могила их будет именно там, где они пожелали.

Уже можно было различить первых дозорных Ксерксо-вых полчищ, услышать скрежет колесниц и повозок, почувствовать, как сотрясаются скалы от топота миллиона ног, но спартанцы едва снисходили поднять голову и взглянуть, откуда идет погибель!

Вот появился персидский всадник: посланец Ксеркса, желавшего узнать, с каким врагом имеет дело царь царей.

В лагере Леонида одни занимались борьбой, другие расчесывались и умащали голову, поскольку первая забота спартанцев перед лицом опасности — украсить волосы и увенчать чело цветами.

Всадник смог беспрепятственно проникнуть до передовых укреплений, полюбоваться на военные игры, пересчитать их участников и вернуться вспять. Спартанцы не подали вида, что обнаружили его.

Заметив только Леонидовых воинов (стена фокийцев скрыла от наблюдателя остальных), разведчик доложил Ксерксу:

— Их три сотни!

Тот не мог поверить. Он ожидал какой-то ловушки и провел в бездействии четыре дня.

На пятый он послал Леониду письмо:

«Царь Спарты, если покоришься мне — получишь в управление всю Грецию».

И получил ответ:

«Предпочитаю умереть за отечество, нежели предать его».

Тогда перс послал второе письмо:

«Сдай мне оружие!»

Под столь немногословным повелением Леонид не менее лаконично начертал:

«Приди и возьми!»

Прочтя, Ксеркс призвал к себе войско мидян и киссиев числом в двадцать тысяч и приказал:

— Отправляйтесь против этих трех сотен безумцев и приведите мне их живыми.

К Леониду прибежал дозорный с криком:

— Царь! Идут мидяне! Они уже рядом с нами!

— Ошибаешься, — отвечал Леонид. — Это мы рядом с ними!

— Их так много, что их стрелы затмят солнце.

— Тем лучше, — заметил один из спартанцев, Диенек. — Будем сражаться в тени.

Тогда Леонид приказал не ожидать воинов Ксеркса в укреплениях, а выйти на открытое место и наступать на них!

И было их всего триста. Правда, и против них шло лишь двадцать тысяч мидян и киссиев.

Через час битвы все двадцать тысяч ратников Ксеркса обратились в бегство!

На помощь им персидский царь послал десять тысяч «бессмертных».

Так их звали потому, что бреши в их цепочках тотчас заполнялись добровольцами-смельчаками из других отрядов.

Предводительствовал ими Гидарн.

Но после упорного сражения были оттеснены и они.

О Спарта, Спарта, как правы те, кто утверждал, что лучшие твои стены — грудь твоих воинов!

На следующий день сражение началось снова.

И снова персов разбили.

Настала ночь. Ксеркс сидел в своем шатре, подперев рукой щеку; он уже терял надежду прорваться сквозь ущелье и спрашивал себя, не лучше ли было бы отказаться от похода.

Он вспоминал, что, будучи в Вавилоне, куда отправился повидать гробницу царя Бела, он повелел вскрыть царскую усыпальницу и обнаружил два саркофага: один — с останками, а другой — пустой. И на дне пустого лежала табличка с надписью: «Здесь будет жребий того, кто меня откроет».

После двух подобных поражений не настало ли время похоронить свою удачу под могильной плитой рядом с телом вавилонского правителя?

Тут в царский шатер вошел Гидарн и привел изменника. Того звали Эфиальт.

Если сохранять имена смельчаков — наш святой долг, то помнить имена предателей следует для восстановления справедливости. Истории мало быть благоговейной, она должна быть справедливой.

Недаром одна из богинь Греции звалась Немесидой, что значит «мстительница».

Эфиальт сообщил об обходной тропе, ведущей по горе Анопее к лагерю Леонида.

Гидарн и десять тысяч «бессмертных» тотчас поспешили туда, взяв изменника проводником.